В июле 1920 г. Гитлер снова появился в Берлине. В салоне доверенной Эккарта — супруги владельца фабрики роялей Хелене Бехштайн его познакомили с еще несколькими правыми политиками: бывшим офицером кайзеровского военно-морского флота, воинствующим монархистом, публицистом графом Эрнстом цу Ревентловом; командиром «фрайкоровских» отрядов Вальтером Стен-несом; генералом в отставке Йорком фон Вартенбергом; адмиралом из «Национального союза германских офицеров» и инженером концерна «Сименс унд Гальске» Эмилем Ганссером.
По меньшей мере от двух последних Гитлер получил денежную субсидию — для своей ли партии или для себя лично, узнать уже не удастся никогда. Но второе более вероятно, поскольку нацистский вербовщик уже вскоре (в то время как председатель партии Дрекслер зарабатывал всего 35 марок в неделю, а автомобиль еше был пепким предметом роскоши) приобрел приличную подержанную машину и завел собственного шофера.
Успешными были и действия «фронтовых» сил нацистской партии по укреплению своих связей с наиболее экстремистски настроенными антикоммунистами мюнхенского общества — с одержимыми патологической ненавистью к большевизму белогвардейцами, бежавшими из Советской России, и с немецкими эмигрантами из Прибалтики. Многие из последних, сочетая мистический расизм с деловой предприимчивостью, нашли себе прибежище в «Обществе Туле» и изображали себя апостолами антисоветизма.
Так, например, поступал будущий заместитель главного редактора и ведущий автор «Фелькишер беобахтер» Альфред Розенберг. Некоторые из этих элементов не скупились на пожертвования, поскольку, нажив деньги на спекуляциях и мошеннических проектах, они охотно финансировали уже казавшийся им близким «крестовый поход» против Советского государства.
Укреплению позиций в руководстве НСДАП новых ее активистов, группировавшихся вокруг Майра и Эккарта, способствовали также их связи с мюнхенскими властями. Однако здесь проявлялась та двойственность, которая бы ла типична для всего пути фашистской партии до 1933 г. С одной стороны, нацисты выдавали себя за «антибуржуазных» и «революционных», с другой же — искали благорасположения и поддержки со стороны буржуазных институтов и государственных органов.
Это мнимое противоречие лишь частично объясняется стремлением фашистов обеспечить как можно более благоприятные возможности для своей деятельности. В нем в первую очередь отражалось двойственное отношение нацистов к существующему государству, в свою очередь порождавшееся двойственным политическим обликом самой Веймарской республики. Ведь, несмотря на весь свой демократический антураж и парламентарный фасад (т. е. те ее стороны, которые проклинались и атаковались правыми экстремистами), эта республика в своей как внутренней, так и внешней политике была насквозь империалистическим государством, т. е. орудием осуществления общих интересов традиционных господствующих элит, орудием угнетения трудящихся.
А отсюда вытекало, что, когда эта буржуазная республика более или менее выполняла свою угнетательскую функцию, невзирая на некоторые парламентарные ограничения, когда она осуществляла на практике антикоммунизм, преследовала демократические устремления и назначала в качестве своих исполнителей власти таких политиков и чиновников, которые считали демократическую драпировку вредной и стремились отбросить ее, фашисты по большей части — пусть и молчаливо — ее признавали.
Это наиболее отчетливо выражалось в том, что руководство НСДАП старалось установить контакт и сотрудничество с теми государственными институтами и органами, а также представителями властей, которые (действуя внутри государственного аппарата) вели дело к уничтожению всех буржуазно-демократических завоеваний. В этом смысле особенно показательно отношение фашистов к рейхсверу.
К числу наиболее враждебных республике ее вынужденных слуг принадлежали баварский министр-президент (премьер-министр, — Персе.) Кар и многие высшие административные чиновники этой земли, например мюнхенский полицей-президент Эрнст Пёнер, который даже вступил в НСДАП. И вполне естественно, что различные функционеры нацистской партии, среди них и Гитлер, уже вскоре после смены правительства в Баварии объявились у Кара, чтобы успокоить его насчет «опасности» своей псевдосоциалистической демагогии и таким образом положить начало координации контрреволюционной деятельности как в баварских государственных канцеляриях, так и на улице.
Об этих связях говорится в письме, которое уже тогда небезызвестный в министерских кругах член «Общества Туле», будущий секретарь «фюрера» Рудольф Гесс в мае 1921 г. направил Кару в связи с подготовкой его второй беседы с Гитлером. Из письма ясно видно, какими аргументами нацисты стремились зарекомендовать себя в глазах обладавшего властью представителя правящего класса (а впоследствии и одного из руководителей этого класса).
Прежде всего они заявляли, что без социальной и псевдосоциалистической демагогии привлечь рабочих на сторону контрреволюционного движения невозможно. Во-вторых, эта демагогия, если пользоваться ею ловко, не столь уж опасна, как кажется на первый взгляд. «Главное, — писал Гесс, — Гитлер убежден в том, что новый подъем осуществится лишь в том случае, если удастся вернуть к национальному делу крупную массу, особенно рабочих», а это можно сделать, только действуя совместно с национал-социализмом. Далее Гесс намекал, что гарантией надежности нацистов является поддержка НСДАП рейхсвером, а также расхваливал успехи нацистской массовой пропаганды. Письмо заканчивалось многозначительным заверением: «Ваше превосходительство может безусловно доверять Гитлеру. К тому же Гитлер умеет держать язык за зубами, в чем я сам убедился».
Укрепление этих многообразных, хотя порой еще и нестабильных связей усилило решимость «фронтовых солдат» окончательно забрать руководство НСДАП в свои руки путем внутрипартийного переворота. Ситуация казалась благоприятной, поскольку в результате всеобщей забастовки рабочих Мюнхена 10–12 июня 1921 г. в ответ на убийство председателя фракции Независимой социал-демократической партии (НСДПГ) в баварском ландтаге Карла Гарайза в городе возникла своего рода атмосфера гражданской войны. К тому же две недели спустя под давлением держав-победительниц, осуществленным через имперскую власть, баварское правительство оказалось вынужденным распустить выросшую из так называемых отрядов «гражданской самообороны» (давно запрещенных во всей остальной Германии) военизированную организацию Эшериха («Оргэш»).
Поэтому высшие рейхсверовские чины в Мюнхене стремились хоть частично включить реакционные силы в ДРУГУЮ надежную правую организацию, каковой и являлась НСДАП. К тому же некоторые социальные демагоги из НСДАП, по мнению ее «пангерманских» покровителей, заходили со своими псевдоантикапиталистическими лозунгами слишком далеко18.
Внутрипартийный путч был разыгран в июле 1921 г. Прелюдией к нему послужил провокационный выход Гитлера из партии. Это дало повод «фронтовым солдатам» оказать давление на Дрекслера и его группу своими требованиями возвратить якобы незаменимого оратора. Поднялась почти невообразимая волна взаимных обвинений и нападок, даже сенсационно поданных «разоблачений» «фронтовиками» старой партийной верхушки.
Интриги, в которые включилась и пёнеровская полиция, обнаружили прежде всего всю беспардонность и аморальность, тогда еще маленьких, нацистских «великих деятелей». Верх в такой склоке, естественно, должны были одержать самые бессовестные и кровожадные элементы. На чрезвычайном общем собрании НСДАП 29 июля 1921 г. избранием Гитлера первым председателем партии они успешно завершили этот путч. Теперь твердое руководство было гарантировано. Дрекслера задвинули на пост почетного председателя. Большую роль в личном успехе Гитлера сыграла не только его беспощадность к соперникам, но и — как это ни парадоксально — его непригодность во всех других сферах жизни к какой-либо иной деятельности.