Это возмутило нового бригадира. Валентина бросилась к съёмщицам, только что вернувшимся на комплект:

- Девчата, вы с ума спятили! Видите, какой обрыв, помогайте сейчас же!

- А зачем? Это не наше дело, нам за это деньги не платят.

И в самом деле, формально это было не их дело, и денег им за это действительно не платили. Никто не имел права требовать от них дополнительной работы. Но ведь в прежней бригаде Валентины об этом никогда и разговора не было: съёмщицы помогали прядильщицам, прядильщицы помогали съёмщицам, человек человеку был друг.

- Девочки, да вы же комсомолки, да как же вам не стыдно?!

- А чего нам стыдиться, мы ничего стыдного не делаем!

Валентина совсем растерялась. Они действительно не делали ничего худого. А того, что для неё было ясно, было для неё законом жизни, они просто не понимали.

Как быть? Она прекратила разговор, но, когда подоспел очередной съём и настала очередь действовать съёмщицам, она, бригадир, сама бросилась им на помощь. Девушки посмотрели на неё удивлённо, но помощь приняли. Две прядильщицы, разговаривавшие в сторонке, сначала неохотно, как бы мимоходом, тоже стали помогать. Когда же веретёна опять закрутились, Валентина принялась помогать прядильщицам. На этот раз кое-кто из съёмщиц ещё робко и тоже как бы нехотя взялся за устранение обрывов.

Больше Валентина разговоров не вела. Она агитировала примером. И, работая, она замечала, что девушки всё ещё неохотно и даже как бы подчёркнуто неохотно, но всё-таки начинают помогать друг другу. Это было уже маленькой победой.

Но победа эта оказалась совсем ненадёжной. Как только смена окончилась, Нина Львова подошла к Валентине и сердито дёрнула плечиком:

- Чевой-то ради за других я буду стараться?

- Сейчас ты им поможешь, а потом они тебе.

- А мне их помощи не надо, я лучше всех умею и прилично зарабатываю, с меня хватает! - Нина повернулась и пошла к выходу, постукивая каблучками.

Всё обрушилось. Вся тяжесть этого суматошного дня как бы разом навалилась на плечи Валентины. И тут словно в завершение ей был нанесён ещё один удар. Девушки прежней её бригады стайкой прошли мимо неё по коридору и даже не спросили, как прошёл у неё день, даже не улыбнулись на прощание.

«Сердятся, обиделись», - вяло подумала Валентина. И снова в голове у неё мелькнул жестокий вопрос: по плечу ли ноша? И это сомнение после всего, что произошло, показалось ей таким обидным, что она даже упрямо мотнула головой, отгоняя его прочь.

Где-то уже на выходе увидела она секретаря партийного бюро. Старая текстильщица стояла в сторонке, как бы процеживая взглядом вытекавшую из дверей смену и явно кого-то дожидаясь. Увидев Валентину, она подошла к ней, взяла под руку.

Валентина ничего не сказала и только прижалась к этой бывалой, много видевшей в своей жизни женщине, будто ища у неё защиты.

- Чудные они какие-то, сонные, ничем их не растеребишь.

- А ты, Валя, предложи им: давайте, мол, бороться за звание бригады коммунистического труда, а?

Валентина даже остановилась, с удивлением смотря на спутницу.

- Коммунистического? Они?.. Да там каждый только о себе и думает! - И, подражая Нине, её тоном произнесла: - «Чевой-то ради я за других буду стараться…» Коммунистического труда! Что вы, тётя Варя!

Глаза пожилой женщины смотрели на Валентину понимающе, но была в них и ласковая усмешка.

- Что-то я тебя сегодня не узнаю. Куда он делся, твой знаменитый «рыжий» характер, которого все мастера боятся? Устала ты, девка, отдохни, а потом подумай… Крылья они себе пообморозили, девчата… Крыльев, вот чего им не хватает…

«Крылья! Как бы мне самой не опустить крылья», - думала Валентина вечером, вспоминая разговор с Варварой Ивановной. Но усталость уже проходила, мысли ложились в привычное русло, и её упрямая воля начинала брать своё. Вспомнилась где-то и от кого-то услышанная фраза: «При капитализме человек человеку - волк, а при социализме - друг». Значит, она всё-таки права и сделала то, что надо, и всё от неё, от неё самой зависит. А раз так, прочь все эти сомнения! И не таким уж странным показался ей совет поставить перед «горевой» бригадой задачу бороться за звание коллектива коммунистического труда. Ну да, нм надо дать расправить крылья. Пусть девчата почувствуют, что они не обсевок в поле, что такие они, как и все, и такие же у них возможности, и с такой же надеждой смотрят на них люди.

И когда квартирохозяин-пенсионер, проработавший на комбинате почти полвека, постучав в комнату, спросил жиличку, правда ли, что она оставила своих славных девчат и ушла к каким-то «трепалкам», Валентина даже вспыхнула:

- Это почему же такое «трепалки»? Девчата как девчата. Вот увидите, она ещё прозвучит, эта новая бригада!

Нелегко искать к сердцу каждого человека «свою тропинку», когда видишь вокруг только недоверчивые, насторожённые взгляды. Но понемногу взгляды эти начали теплеть и тропинки эти, действительно разные, к каждой девушке своя, начали протаптываться… Нина Львова - быстрая, шустрая, но рассеянная, как ребёнок. Говоришь ей, вроде слушает внимательно, головой кивает: мол, да, да, так. А отойдёшь - всё забыла и делает по-своему… Лида Семёнова - эта иная. Ей скажешь - может возразить, поспорить, даже вспылить, ну, а если убедишь, усвоит прочно. Напоминать не придётся. На эту опереться можно… Люся Борисова работает и оканчивает в этом году среднюю школу. Поначалу казалась хмурой, замкнутой, а оказывается, просто озабоченная, задумчивая: дела здесь, а мысли в школе.

У неё забота об экзаменах. Ну что ж, и за этим обязан бригадир последить.

Одиннадцать девушек, одиннадцать характеров, одиннадцать судеб, и к каждой своя тропинка. Так, понемногу Валентина н стала находить подход к девушкам своей бригады. И девушки тоже понемногу к ней привыкли. Конечно, сразу не преодолеешь той отчуждённости и недовольства друг другом, которые образовались у них в результате долгих неудач. Но понемногу все они проникались идеей взаимопомощи, и Валентина, живая, быстрая, всегда первой бросающаяся на помощь другим, своим примером их заражала, заставляла преодолеть индивидуалистические склонности.

И всё-таки бригада отставала. Сдвиги, которые Валентина чувствовала, были больше психологического характера, на выработке они отражались мало. Со страхом ожидала она своей очередной получки. Оказалось, что с переходом в новую бригаду она потеряла двести рублей Потеря существенная. Но сумма, посланная в деревню матери, не уменьшилась. Без особого сожаления Валентина рассталась с заветной мечтой о меховом полусаке…

Но беда, как говорится, не приходит одна. Девушку пригвоздил к койке жестокий грипп. Она лежала в жару, обессиленная, молчаливая. Но нет, не болезнь сломила её дух, навела на мрачные мысли. Издавна среди подружек, с которыми прежде работала Валентина, сложился неписаный обычай: если у кого день рождения, коллективно покупали подарок, если кто заболевал, вместе отправлялись проведать, приносили фрукты, интересные книжки. Бывало, что и дежурили у постели больной. Ни в чём этом Валентина сейчас особенно не нуждалась. Девушка, с которой она вместе снимала комнату, помогала ей чем могла. Приходил врач. Квартирохозяйка по какому-то особому рецепту обваривала липовый цвет, смешивала настой с мёдом, поила больную. Жених, которому вход в комнату был воспрещён, то и дело тихонько стучал в окно, и Валентина видела сквозь обмёрзшее стекло его силуэт, слышала, как скрипит снег под его большими сапогами.

Не отсутствие ухода и заботы, а то, что девушки из бригады забыли о ней, не заходят, не проявляют внимания, - вот что глубоко обижало Валентину. Порой ей казалось, что лежит она одна, всеми покинутая, никому не нужная, и от грустной этой мысли комок подкатывал к горлу.