Трейси покачала головой. В глазах ее стояли слезы, но она не позволила им пролиться. Сейчас было не время для демонстрации чувств.

– Мне не хватило сил, чтобы бороться с твоим отцом, с самой собой. Бороться за нашу любовь… Теперь, мне кажется, я могла бы попробовать. Я сильно изменилась за семь лет, обрела независимость и уверенность в себе. Но тогда твой отец имел дело с перепуганной девочкой.

Дэниел сидел неподвижно, как статуя, и смотрел на нее в упор. И Трейси видела в его синих глазах огромную боль. Больше всего ей хотелось разбить стеклянную стену, стоящую между ними, броситься к Дэниелу, обнять его…

Но она не могла этого сделать. Ей не хватило бы сил даже подняться на ноги. Семь долгих тоскливых лет, лет без Дэниела, снова давили на нее своей неподъемной тяжестью.

Неожиданно Трейси вспомнила нечто важное.

– Подожди немного, у меня есть для тебя кое-что. Скорее всего это ничего не изменит, но, может быть, послужит лучшим объяснением, чем мои слова.

Молодая женщина протянула руку к ящику стола и достала банковскую книжку. Протянув ее Дэниелу, она нашла в себе силы подняться и прошла в свою спальню. Оттуда она вернулась, держа в руках невзрачного вида шкатулку.

– Вот, – сообщила она, кладя шкатулку Дэниелу на колени.

Тот изумленно уставился на нее.

– Что это?

– Мои письма. Я писала их, надеясь когда-нибудь отдать тебе, чтобы ты узнал, как росла твоя дочь. Начала практически с того дня, когда поняла, что беременна.

Дэниел тем временем открыл банковскую книжку. Счет на имя Шейлы содержал все деньги, которые его отец отдал Трейси как откупные.

– Я не истратила на себя ни фунта, – горячо сказала молодая женщина. – Иногда приходилось очень трудно, но я всегда помнила, что деньги принадлежат дочери. Это было делом чести. Кроме чести, у меня не осталось ничего, и я берегла ее как последнее сокровище.

Отложив банковскую книжку, Дэниел открыл крышку шкатулки и развернул сложенный вдвое листок, лежащий сверху.

«Дорогой Дэн…» – так начиналась письмо.

Он поднял глаза на Трейси.

– Почему ты отдаешь мне их только сейчас?

– Потому что там описан разговор с твоим отцом. У тебя с родителями и без того сложные отношения, я не хотела стать причиной вашего разрыва. К тому же расскажи я о том, что сделал твой отец, ничего не изменилось бы. Все равно решение об отъезде я принимала сама. Меня никто не заставлял убегать, так что вина целиком моя.

– Ты не хотела, чтобы я знал, что это мой отец вынудил тебя уехать?

Трейси поспешно замотала головой.

– Нет, не говори так, Дэн! Это нехорошо! Он не вынуждал меня, я сама совершила… ошибку.

Дэниел резко встал, выгреб из шкатулки письма и сжал в руке.

– Мне нужно подумать.

Он явно собирался уйти, может быть даже навсегда – и Трейси ничего не могла сделать, чтобы остановить его.

– Понимаю, – прошептала она, с несчастным видом глядя в пол.

– Не знаю, как ты умудряешься понимать, если я сам еще ничего не понял.

Она потянулась и робко тронула его за рукав.

Но Дэниел отстранился, уходя от ее прикосновения, и сердце Трейси едва не разорвалось от горя.

– Думай обо мне, что хочешь, – с трудом выговорила она. – Но прошу тебя, не забывай о дочери. Она нуждается в тебе.

– Даже сейчас ты продолжаешь мне не доверять! – В голосе его уже не было горечи. Только неприкрытая ярость.

– Что?

– Ты по-прежнему полагаешь, что я могу бросить Шейлу или сделать ей больно. Если это действительно так, то ты не знаешь обо мне ничего… А может, и никогда не знала!

Дэниел повернулся и вышел из гостиной. Вскоре за ним с шумом захлопнулась входная дверь.

Трейси сидела в кресле, скорчившись, как от боли. У нее не было сил даже поправить упавшую на лоб прядь волос. Она могла только смотреть на дверь и ждать. Дэниел забрал с собой все ее письма. Трейси надеялась, что они помогут ему понять ее поступки. На них она возлагала свою последнюю надежду. Обхватив себя руками за плечи и дрожа как от холода, Трейси уткнулась головой в жесткую обивку кресла и заплакала.

Дэниел понятия не имел, куда едет. Ему нужно было переменить место, сбить напряжение при помощи бешеной гонки. Сначала он бесцельно колесил по городу, в котором они с Трейси когда-то хотели поселиться, не в силах думать и принимать решения. Письма Трейси грудой лежали на пассажирском сиденье.

За окном промелькнул ресторанчик, где они так славно повеселились на дне рождения Анджелы. Затем ателье «Грация», школа его дочери, кафе, где они с Шейлой обычно ели мороженое. Все это напоминало ему о нерешенной проблеме, о внутренней боли, с которой он не знал, что поделать.

Наконец Дэниел понял, куда ему надо. Он вывел автомобиль из города и мимо лодочной станции промчался к морю. На побережье остановился и вышел из машины, прихватив с собой часть писем. Свет дня уже угасал. Ветер с моря был резкий, пронизывающий. Дэниел не взял с собой куртки, но ему было не холодно.

Он уселся у самой кромки воды на большой камень и уставился на серо-зеленое безбрежное пространство перед собой.

Гонимые ветром волны разбивались о валун, окропляя лицо Дэниела брызгами. Как будто он сам не мог плакать и море помогало ему, посылая собственные соленые слезы. По небу ползли низкие облака, обещая вскоре пролиться дождем.

Немного помедлив, Дэниел развернул один из листов – пожелтевший от времени и рвущийся на сгибах. Он был не уверен, что готов читать и встретить на белых страницах девушку из прошлого, которую он, как ему казалось, знал. Девушку, которая бросила его, не поверив в его любовь.

«Дорогой Дэн…». Глаза, помимо воли, забегали по аккуратным строчкам, написанным мелким красивым почерком. Он читал – и перед внутренним взором вставали все их прошлые мечты и чаяния. Он хотел стать пилотом, она – профессиональным модельером. Они собирались вместе переехать в портовый город Кардифф, где их никто не знает, и начать новую жизнь. Пожениться, завести детей. Купить домик с красной крышей. И собаку…

Да, собаку. Маленького щенка колли. Трейси хотела назвать ее Винки. Она считала, что колли – самая умная порода. Даже вычитала в каком-то журнале, что под присмотром колли можно оставлять маленьких детей. Он еще спросил тогда: неужели для этого Трейси и хочет завести собаку? А она ответила: конечно, это куда удобней, чем искать няню…

Это была, конечно, шутка. В те дни они много шутили друг с другом. Трейси смеялась своим незабываемым смехом – тем самым, который Дэниел потом слышал во снах. Впрочем, в последнее время ему тоже приходилось слышать, как Трейси смеется. Например, в тот день, когда она «обыграла» его в бильярд и получила свое мороженое.

Боже, как Дэниел любил этот смех!…

Он продолжал читать письмо за письмом.

И каждое новое начиналось с обращения «Дорогой Дэн». Трейси писала о том, как ждала ребенка, как испугалась объявления о помолвке, как к ней явился для «серьезного разговора» мистер Эйвери… О том, как страшно было уезжать из Стерлинга, бросая любимого человека, дом, пожилую мать и всех приятелей разом. И как трудно оказалось устроиться на новом месте.

Дэниел узнавал – и сердце его сжималось от жалости, – как Трейси работала в нескольких местах одновременно, получая жалкие гроши и вечно сидя в долгах за квартиру. Она провела несколько месяцев в настоящем аду. Дэниел в который раз восхитился внутренней силой этой хрупкой женщины; он не был уверен, что выдержал бы такое постоянное физическое и душевное напряжение, да еще и при отсутствии дружеской поддержки.

Трейси описывала свою беременность. Она обвела красным карандашом дату, когда Шейла впервые шевельнулась у нее в животе. Описала встречу с Лоренсом, то, как он помог ей, как устроил в прекрасную клинику. Писала о самих родах, о том, какой смешной была новорожденная дочка, как она впервые прикоснулась ротиком к материнской груди. И о том, что ради этой минуты стоило пережить все горести и тяготы последних месяцев.