Ему постоянно досаждали мерзкие тени, ведущие гнусные разговоры, мешающие работать и думать, где бы он ни находился, они радовались ударам судьбы и наваливались тяжестью после спиртного, они громко шептались каждый вечер и мешали спать, и нельзя было вызвать полицию и пожаловаться на них, потому что тогда его точно упрятали бы в психушку.

Фрэйзер сидел в своей комнате уже недели две и как раз дошел до такого состояния. Однажды, когда он пытался сосредоточиться на очередной математической матрице, зазвонил телефон. Фрэйзер равнодушно подошел и поднял трубку. Трезвый голос логики подсказывал, что это не могла быть Джуди, как бы в глубине души он ни надеялся. В трубке раздался мужской голос:

— Мистер Фрэйзер?

— Да, — проворчал он. — Чем обязан?

— Это Роберт Кеннеди. Я хочу поговорить с вами.

Фрэйзеру показалось, что его сердце вот-вот выпрыгнет, но он ничем не проявил своего состояния.

— Давайте, говорите.

— Мне бы хотелось, чтобы бы вы пришли ко мне домой. Быть может, разговор будет долгим.

— М-м-м-м… — Результат превосходил самые смелые ожидания Колина, но он оставался резок. — О'кей. Но учтите, что я во всех подробностях рассказал об этом деле нескольким людям. Если со мной что-нибудь случится…

— Вы пускаете слишком много пыли в глаза, — буркнул Кеннеди. — Ничего не случится. Во всяком случае, вы неправильно поняли, кто были те двое. Это всего лишь два детектива, которых я нанял.

— Я приду, — сказал Фрэйзер и опустил трубку, внезапно поняв, что взмок от напряжения.

Ночной воздух обдал его холодом, когда он выскочил на улицу, и отрезвил голову. Он остановился, на секунду ощутив город огромной безликой машиной, перемалывающей человеческие судьбы, и подумал, что если человек постоянно находится в поле чьего-нибудь зрения, это дает ему какое-то чувство надежности, но иногда, оторвавшись мыслями от привычных дел и остановившись на мгновение, он испытывает беспомощность и одиночество.

Он нашел адрес Кеннеди и добрался до тихой и уютной Пятидесятой.

— Полагаю, вы со своей навязчивой идеей притащили с собой оружие, на всякий случай, — встретил его Кеннеди. — Это может когда-нибудь принести вам неприятности.

— Нет, — ответил Фрэйзер. — Неприятностей не будет.

Его взгляд обежал комнату. Одну стену целиком занимали книги, показавшиеся Фрэйзеру бесполезными. Мебель, хотя и огромных размеров, была расставлена со вкусом. Он посмотрел более внимательно на три портрета, висящие над камином: в центре пожилая женщина и два юноши по бокам.

— Моя жена, — сказал Кеннеди, — и мои мальчики. Они все умерли. Хотите выпить?

— Нет. Я пришел поговорить.

— Что вы так боитесь? Я не сатана, — сказал Кеннеди, — я люблю книги и музыку, хорошее вино и хороший разговор. Я человек, как и вы, только у меня есть цель.

Фрэйзер сел и стал набивать свою трубку:

— Да-да, продолжайте, я слушаю.

Кеннеди поставил свой стул прямо перед Фрэйзером и жестко взглянул на него, прищурив глаза за стеклами очков:

— Почему вы досаждаете мне?

— Я? — Фрэйзер удивленно поднял брови.

Кеннеди сделал нетерпеливое движение.

— Давайте не будем играть словами. Здесь нет свидетелей. Я хочу говорить правду и хочу, чтобы вы сделали то же самое. Мне известно: вы достаточно убедили Мартинеза помочь вам в этом дурацком расследовании. Что вы хотите?

— Я хочу вернуть себе свою девушку, — сказал Фрэйзер. — Надеюсь, моя нелестная оценка…

Кеннеди вздрогнул.

— Знаете, я сожалею. Это один из аспектов моей работы, который мне ненавистен. Мне не нравится, когда говорят, будто я не слишком учен. Меня вполне удовлетворяют скромные желания моих клиентов, и я рад, что могу сделать их счастливыми. Не скрою, некоторые женщины действительно были, пусть и незначительной, но частью моей работы.

— Ваше детище способно делать ужасные вещи!

— Что за ужасы вы себе вообразили? Эти девушки любят — нормальное, искреннее чувство. Они не превратились в разновидность зомби благодаря какому-то сверхъестественному вмешательству, как вы трезвоните повсюду, — нет, они совершенно нормальны, им не причинен вред, и они счастливы. Фактически счастье такая редкая вещь в нашем мире, что я хочу и я могу стать для них благодетелем.

— Вы сделали машину, — сказал Фрэйзер, — которая изменяет разум. На такой срок, в каком вы заинтересованы. Вы так же грубо нарушаете права свободы личности, как те, что сажают людей в концентрационные лагеря.

— О какой свободе вы говорите? Вы рождаетесь с определенной наследственностью. Окружающая обстановка лепит вас, как глину. Вы думаете в точности так, как научили вас учителя. Миллионы крошечных факторов, подсунутые по воле случая, целиком зависящие от неопределенной случайности, влияют на решающий фактор, каким, бесспорно, является ваша жизнь, включая вашу любовь… Ладно, не будем тратить время на философские рассуждения. Ответьте на некоторые вопросы. Я допускаю, что повредил вам — неумышленно, уверен, но хочу исправить содеянное.

— Ваша машина, — спросил Фрэйзер. — Как вы сделали ее? Как она работает?

— Я практиковал в Чикаго, — начал Кеннеди, — и занимался лабораторными исследованиями с Гавотти. Вы разбираетесь в кибернетике? Я не имею в виду компьютеры и автоматы, которые являются лишь одним аспектом проблемы, я имею в виду контроль и коммуникацию не только в машине, но и в живых клетках.

— Я читал книги Вернера, а также изучал работы Шеннона. Это вызывает интерес: теория коммуникации представляется основой биологии и физиологии не меньше, чем электроники.

— Вполне согласен. Будущее будет воспринимать Вернера как Галилея психологии. Так вот, если бы работы Гавотти были опубликованы, он стал бы современным Ньютоном, но когда его машина была уже собрана и он готов был опубликовать результаты своих работ, он внезапно умер. Никто не знал об его открытиях, он был очень скрытным и всегда ставил меня перед свершившимся фактом, не посвящая ни в сами исследования, ни в их результаты. После его смерти я при первом же удобном случае нашел применение тому, что он дал мне, и забрал машину. Я без всяких разговоров унес машину.

Кеннеди откинулся на спинку стула.

— Эта история достаточно правдива, можете не сомневаться, — продолжал он. — Мы выполнили поразительно удачную серию расчетов, проделав столетнюю работу за три месяца. Будь я религиозен, я бы счел, что Всевышний дал мне в руки вещь из будущего.

— Или Дьявол, — сказал Фрэйзер.

Сдержанная ярость отразилась на лице Кеннеди, но он сумел обуздать ее.

— Открою вам маленький секрет — ужасная сила эта машина, но, если хорошо постараться, ее можно сделать безвредной, насколько я могу понять. Не стану рассказывать, как она устроена, — я и сам, признаюсь совершенно искренне, понимаю только часть теории. Вы знакомы с методом осциллографии? Разные области тела имеют определенные ритмы. Стандартные методы уже не слишком точны, а эта машина может обнаружить отклонения, которые другие машины обнаружить не могут. Машина Гавотти может измерять и анализировать мгновенные вариации импульса, записывая основные эмоциональные линии. Она не читает мысли, нет, но по-своему отмечает индивидуальность обследуемого, машина может сказать: счастливы вы или опечалены, в ярости или испытываете отвращение, испуганы… и так далее. Она фиксирует чистые состояния или комбинации их.

Он сделал паузу.

— Очень интересно, — сказал Фрэйзер. — Что еще она делает?

— Она не производит монстров, — сказал Кеннеди. — Посмотрите, специфические эмоциональные реакции, которые стимулируются в нормальных индивидуумах, по большей части представляют собой условные рефлексы, исподволь закрепляемые социальным окружением или случайными ассоциациями. Каждый здоровый человек испытывает страх при опасности, желание в присутствии сексуального объекта и так далее. Это биологическая база, и машина не может изменить ее. Но большинство наших оценок условно. Вот, например, для американца слово «мать» имеет яркую эмоциональную окраску, в то время как в жителе Самоа не вызовет никакой реакции. Вы проверяете вкус напитков, кофе, курите определенный сорт табака — факт в том, что вы их выбираете. Если вы влюбились в определенную женщину, это фокусирует ваше сексуальное желание именно на ней, этим поглощена какая-то часть вашего разума, и она — машина — чувствует это в вас. То есть имеется культура без романтической любви, вы меня понимаете? Итак, это состояние может быть измерено реакцией.