Четыре часа дня минуло, а из клиники так и не звонили. Хонки начало лихорадить. Стоит ли попросить господина Чона позвонить туда самому? Он знал, что мужчина и сам беспокоится, но держит себя в руках. И ему следует себя держать. Согласившись на чай, молодой человек всё-таки вышел на кухню и теперь они вдвоем сидели молча, разделяемые столом, и боялись узнавать сколько теперь точно времени. Нужно было ждать, ждать и ждать. Наконец, к пяти часам, телефон отца Мины разбудил звонок. Быстрее поднимая его со стола и глядя на экран, мужчина едва не выронил вещь из рук, прошептав «жена!». Именно мать девушки должна была позвонить и сказать, чем закончилась работа хирургов. Хонки замер, смотря на то, как господин Чон отвечает своей супруге, и лелея надежду, что всё обошлось благополучно.

Примечание к части * Манила - столица Филиппин, курорт, где огромное количество развлекательных мест и мест для отдыха

В больнице

Первые мгновения лицо господина Чона совершенно не менялось, и Хонки не мог угадать, что тот услышал. Но потом складки на лбу того дрогнули, губы будто обмякли и во всем его виде отразилось спокойствие. Ещё не разбирая произносимых мужчиной слов, Хонки догадался, что Мина жива.

- … хорошо, да, я ещё позвоню тебе попозже. – закончил разговор господин Чон и поднял взгляд на певца.

- Всё в порядке, да? – несмело прошептал он.

- Операция прошла нормально. – мужчина выдохнул и тут же повалился руками на стол, кладя на них лицо и качая головой. – Господи, спасибо, спасибо! Боже, как же это всё трудно каждый раз переживать, Господи…

Хонки замер, давая выговориться и отойти отцу Мины от нервного напряжения. Ему самому захотелось подняться и бегать с нечленораздельными криками, но он впал в ступор, продолжая осознавать, что с его любимой всё хорошо и самые худшие опасения, к счастью, не подтвердились. Всё вокруг стало как-то солнечнее и прозрачнее, будто до этого заволоченное мутной дымкой. Даже звуки появились, хотя вроде бы их не было до последней минуты.

- Господин Чон, - решился, наконец, побеспокоить его Хонки. Мужчина поднял лицо. – А когда её можно будет увидеть? Я хотел бы навестить Мину…

- Не так быстро. – он серьёзнее взглянул на парня. – Это только первый этап, сынок, подожди. Сейчас её переведут в реанимацию, там посмотрят день, как идут дела, и решат, переводить ли в палату. А там будет видно.

- Хорошо, тогда… могу я через вас узнавать, как всё обстоит? – ему кивнули и, взяв номер мобильного отца Мины, Хонки, вежливо попрощавшись, покинул эту квартиру, в которой не только когда-то пережил самые великолепные часы любви, но и в которой теперь познал муки горести и ад непредсказуемого ожидания. Эти стены становились для него роднее, чем собственный дом, настолько пропитались важными вехами его жизни. Но и те и другие ему хотелось оставить в прошлом, чтобы начать всё заново, по новой, с нуля, с чистого листа, на котором не будет мазни и ошибок. С первой же, заглавной буквы, теперь стоило всё выводить с особым старанием и тщательностью.

Молодой человек отправился в общежитие, но не прямиком. Не ловя такси, он зашагал пешком по ближайшим, наизусть известным улицам и переулкам. Осень шуршала у него под ногами, шелестя ободряющим хрустом рассыпающихся иногда на мелкие части листьев. Ещё вчера они все были одинаковые, как рисунок на старом пестром ковре, где затерлись различия между узорами и границы рисунков. Сегодня же ржавость смылась свежестью, это были яркие и своеобразные краски: багряные, желтые, оранжевые, красные, канареечные, малиновые. Каждый газон укрылся под собственным неповторимым холстом с рыжим натюрмортом. Хонки вдыхал сыроватый городской воздух, и внутри него ложилось слабое умиротворение. Мина где-то просто спит и поправляется. Самое тревожное миновало их, пусть теперь всё будет хорошо, а он подождет. Столько, сколько надо будет, лишь бы дождаться.

Войдя в родные пенаты общаги, Хонки ещё снимал ботинки, наступая на пятки, когда его вышел встретить Джонхун, держащий в руке сэндвич и покусывающий его.

- Явился - не запылился. – пробормотал он, уминая хлеб с листом салата и ветчиной за обе щеки. – Я уж думал, тебя черти утащили. Где был-то?

Парень отставил обувь к стенке и, перешагнув чужую, подошел к лидеру, выпрямившись.

- Да так… надо было.

- А глаза чего красные? – заметил друг.

- Не выспался. – отвел их Хонки, потерев для верности веки.

- А я уж подумал, что плакал. – хохотнул гитарист, отступая в глубину кухни. Механически, приятель пошел за ним. Плакал ли он? Да, плакал. Должно ли ему быть стыдно? Ни капли. Даже мужчины имеют право на слезы, когда им слишком плохо, когда они переживают, иначе они уже не мужчины, а роботы.

- И это тоже. – без тени сомнений произнес Хонки. Джонхун удивленно обернулся, перестав жевать. Некоторое время постояв столбом, он вновь заработал челюстью, посмотрел, как сел товарищ, проглотил всё, что было во рту и опустился напротив.

- Хонгстар, ты ли это? Влюбился что ли?

- Влюбился. – пальцы вокалиста подобрали крошку со стола и смахнули её на пол. – Лет десять назад.

- Не хреново до тебя доходило. – мотнул головой лидер, оценив масштаб трагедии.

- Сам не в восторге. Надо менять операционную систему – слишком долго грузит информацию. – пошутил Хонки, не рассчитывая, что Джонхун окажется тем, с кем можно будет душевно поговорить о наболевшем. Этот человек всегда был не для таких тем.

- Знаешь, - вдруг начал тот, помолчав и отложив остатки сэндвича на доску для нарезки. – Когда ты мне сегодня впарил свои вопросы про Кеуту, я положил трубку, а сам задумался. Ты плохо на меня влияешь!

- О чем задумался-то? – заинтересовался Хонки, лишь на миг отвлекаясь от своих дум, хотя в голове всё равно трелью билось «Мина, Мина, Мина».

- О любви, - неловко признался Джонхун, в принципе не любящий все эти сопли и сантименты. – О чувствах.

- Надумал что-нибудь?

- Да, я хочу предложить Кеуте перебраться в Сеул. – Хонки открыл рот и вылупил глаза. – Не смотри на меня так!

- Но разве тебя не устраивало, что ваши встречи не слишком частые, что вы сохраняете свежесть первых встреч и вообще, если вы станете видеться больше, то разругаетесь в пух и прах?

- Лучше я буду с ней ссориться, чем не видеть её. – бросил Джонхун. – Когда я попытался ярко представить, что её может больше не быть, когда я долго погружался в представление этого, то, в конце концов, мне стало страшно. Если она исчезнет, а я проводил с ней так мало времени… на что я тратил его, почему без неё? Нет, пусть лучше она мне надоест здесь, при мне, замозолит глаза, но я точно буду знать, что был с ней столько, сколько мог быть.

- Эй, парень, да ты ванили переел! – засмеялся Хонки, радуясь, что может парировать насмешки лидера. Тот тут же замолчал и, приподнявшись, легонько ударил друга в бок.