Сергей Голицын
СКАЗАНИЕ О ЕВПАТИИ КОЛОВРАТЕ
© Издательство «Малыш» 1984
Услышал рязанский князь Юрий Игоревич о незваных гостях и направил в их стан посольство с богатыми подарками. Дорогие собольи и бобровые меха, драгоценные серебряные сосуды повезли послы, два табуна резвых коней-скакунов повели. Думал князь Юрий Игоревич откупиться подарками, надеялся— останется хан Батый доволен, не пойдёт воевать землю Русскую. А во главе посольства он поставил молодого сына своего — Фёдора.
Прибыли послы в стан Батыев, посмотрели направо, посмотрели налево и увидели, что вдоль реки Воронеж на многие вёрсты войлочные шатры раскинулись: тысячи костров дымились, бараньи туши на вертелах жарились. Смутились послы. Сколько же тут рати стоит — не сосчитать!
Подвели их к малиновому шёлковому шатру повелителя всего этого воинства. Встали они в ряд, опустив головы, впереди встал княжич Фёдор, скрестив руки на груди.
Вышел хан Батый из шатра, залюбовался статными конями в дорогой сбруе. А кони хвостами тревожно обмахивались, позванивали бубенцами на уздечках.
Княжич Фёдор ступил шаг вперёд, поклонился хану. Выпрямился и опять встал, скрестив руки. Смело взглянул он в раскосые, чёрные, как два уголька, глаза хана.
А тот приказал подарки принять. Но счёл он дерзким взгляд княжича, и поклон его показался ему небрежным. Нахмурил он свои вытянутые в ниточку, чёрные, сросшиеся брови и через толмача-переводчика велел передать:
— Мало мне ваших даров.
Потемнел лицом княжич Фёдор и ответил:
— Если нас одолеете — всё будет ваше. А встретим вас, как незваных гостей встречают.
Хан Батый махнул рукой своим стражам. Наскочили они на княжича и на его свиту и тотчас зарубили их всех саблями.
Двинулись несчитанные полчища воевать княжество Рязанское, покорять землю Русскую. Ехали они на своих низких лохматых конях медленно. Одна рать держала путь правее, другая — левее, а сам хан Батый вёл лучшие полки по средней дороге.
Послал князь Юрий Игоревич гонцов в стольный город Владимир, что на реке Клязьме. Правил той соседней землёй, многими городами и сёлами великий князь владимирский — Юрий Всеволодович. Передал ему через гонцов тёзка:
— Поспешай, князь, собирай полки на подмогу. Идёт на Русь сила небывалая. Сына моего любимого убили.
В стародавней неприязни с Рязанью были князья владимирские. Надумал великий князь Юрий Всеволодович недобрую думу; «Не сыщут Батыевы воины дороги на город Владимир. Преградит им путь река Ока широкая. Леса и болота меж Владимиром и Рязанью раскинулись. К нам никакая рать не доберётся. А коли будут соседи побиты и пожжены, видно, такова им судьба».
Так и не дождался помощи от владимирцев князь Юрий Игоревич. Собрал он всё рязанское воинство, пошёл навстречу полчищам хана Батыя.
Зима наступила. Морозы землю сковали. Двигались завоеватели по земле Рязанской легко. Все те деревни, какие им по пути попадались, они сжигали. Кто не успел убежать — тех убивали без пощады. И алые зарева все ночи полыхали на тёмном небе…
Встретились обе рати. Отважно сражались рязанцы, князь Юрий Игоревич в первых рядах бился. Но на одного рязанского воина десять вражеских приходилось. Пал смертью храбрых великий князь Юрий Игоревич, пали все его воины.
Дальше на север двинулись полки хана Батыя.
Первым городом на их пути была Рязань. Кремль там на крутом берегу Оки меж двух оврагов высился дубовый, с деревянными островерхими могучими башнями, глубокий ров шёл от оврага до оврага. А внутри кремля красовались боярские терема узорчатые и храмы, что сверкали главами на морозном солнце, будто серебряные.
Оставалось в Рязани совсем мало войска — всё больше старики. Заперлись накрепко в кремле городские жители, отважились сражаться и старые, и жёны, даже дети. Поднялись старые воины на стены и в башнях засели: кто меч точил, кто стрелы в колчане пересчитывал. Ждали врагов, решили не отдавать родного города, биться до последнего.
Подошли полчища хана Батыя, окружили кремль, подожгли избы посада. Подтянули к стенам камнемёты — хитроумные станки из деревянных брусьев с перетянутыми от одной стороны на другую верблюжьими жилами.
Пять дней враги к приступу готовились. На шестой день принялись камни паклей обёртывать, поджигать паклю и закидывать за стены кремля.
Заполыхало то тут, то там. Осаждённые бросились тушить пожары.
Хан Батый махнул шёлковым платком, и его воины тотчас же понесли к стенам кремля лестницы и полезли на приступ. А сверху защитники города осыпали их стрелами, лили на них кипяток и горящую смолу. Но ворвались враги в город.
Было это 21 декабря.
Короток зимний день. С утра до вечера кипела битва на узких кремлёвских улицах. Рязанцы бились за каждую церковь, за каждый терем, избу, землянку, бились, пока рука меч или топор держала, пока глаза видели. К вечеру не осталось среди пожарищ ни стонущего, ни плачущего, все вместе мёртвыми лежали.
Погиб славный город Рязань, весь погорел дотла, до последней землянки.
Двинулась Батыева рать дальше на север.
По всей Руси полетела молва о гибели Рязани. Добралась злая весть и до города Чернигова. А в ту пору некий рязанец по имени Евпатий Коловрат собирал там подати своему князю. Был он могуч в плечах, очи ясные. Славился он отвагой.
Созвал Евпатий Коловрат семерых своих дружинников и рассказал им о страшной беде. Тотчас же взнуздали они коней и помчались к родному городу. Скакали днями, часть ночей захватывали, пересаживались с коня на коня. Скакали сквозь леса и болота, не знали устали, а коли встречали по пути каких молодцев, звали их с собой.
Прискакало в Рязань уже семьдесят воинов.
Увидели они перед собой город мёртвый, снегом засыпанный. Всюду: и на кремлёвских развалинах, и на посадах — грудились обгорелые брёвна, торчали печные трубы, как столбы закоптелые.
Спешился Евпатий Коловрат и в страшном волнении пошёл искать свою избу.
Вспомнил он, как, бывало, сиживал на лавочке под слюдяными окошками, а с ним рядом сидели — грелись на солнышке отец, мать и любимая молодая жена. Она держала на руках запелёнутого младенца-сына и убаюкивала его тихими песнями…
Так всё перемешалось в пламени пожара, так всё было засыпано снегом, что Евпатий не только своей избы, даже своей улицы не смог найти.
Распалился он сердцем, встал у обгорелого дерева, обтёр пот со лба. А глаза его оставались сухими. Так было велико его горе, что он и плакать не мог, только рука его крепче сжимала меч.