Словами мудрого старца поэт порицает павших духом и зовет грузин к возрождению традиций мужества и отваги:

Увы, грузины, где же тот герой,
Кого ищу я в стороне родной?
Героя нет… И поле боевое
Давным-давно травою поросло,
И то, что было доблестью в герое,
Исчезло в вас и превратилось в зло.

Высшее назначение человека — в служении родине. Пожертвовать жизнью за ее свободу — первейшее благо и счастье. В этом убежден мудрый старец — герой «Видения» — и к этому зовет людей:

О, счастлив тот, кто в жизни удостоен
Великой чести биться за народ!
Благословен в бою погибший воин!
Его пример вовеки не умрет.

«Видение» было первым поэтическим произведением в грузинской литературе, отобразившим с большой разоблачительной силой язвы крепостного строя, ужасное бесправие и нищету трудового народа, беспредельную эксплуатацию и угнетение крестьянства.

На рубеже 50-х и 60-х годов прошлого века, когда еще со всей силой свирепствовало крепостничество, Илья Чавчавадзе своим «Видением» смело и мужественно поднял знамя борьбы за освобождение труда, за разрушение основ общественного строя, зиждившегося на эксплуатации человека человеком, за торжество социальной справедливости.

Впервые в грузинской литературе Илья Чавчавадзе показал в «Видении» трудового человека, беспощадно эксплуатировавшегося, понимающего весь ужас своего рабского положения и с негодованием отвергающего несправедливое устройство жизни:

Бедняк молчит, в слезах ломая руки,
Пощады просит взор его очей.
Куда уйти от голода и муки,
Как прокормить беспомощных детей?
Он думает: «Мой пот, моя забота,
Моя неутомимая работа,
И в дождь, и в слякоть беспросветный труд,
Мои невзгоды, беды и страданья,
Терпение, упорство, упованья, —
Жена моя! — что нам они дадут?
О, горе мне! Тоска меня снедает,
Как ни трудись — плоды пожнет другой.
Раб трудится — хозяин поедает…
Где справедливость в мире, боже мой?»

Поэт выступает гневным обличителем построенного на бесчеловечном угнетении и рабстве общественно-политического строя и со всей суровостью и правдивостью вскрывает язвы господствовавшего уклада жизни:

Раба за человека не считают.
От матери младенца отнимают
И продают неведомо кому…
Со всей своею злобой сатанинской
Глумятся над любовью материнской,
Наперекор природе и уму.

Нетрудно представить себе, какое обличительное звучание имели эти строки в 60-е годы прошлого века, когда правопорядок, противоречащий природе, уму и совести, безраздельно господствовал в стране.

Трудовой народ не должен надеяться на сочувствие господствующих классов, не их милосердие обновит и перестроит мир.

Подобно камню сердце богатея,
Он сам, увы, своих пороков раб.
Молить его — бесплодная затея
Для тех, кто в жизни немощен и слаб…
…Зачем ему творить добро народу,
Коль сам живет он бедствием людей,
Зачем чужую облегчать невзгоду,
Коль счастлив он благодаря лишь ей?

Но не только дворянское сословие, не одни помещики-князья угнетали народ. Так же ненавистны были трудовому человеку и другие грабители и поработители: вельможи, купцы, служители церкви. Они соперничали друг с другом в глумлении над народом, в похищении плодов чужого труда, в насилии и обмане, в издевательстве над человеческим достоинством труженика:

Вот предо мной вельможа именитый.
В каком довольстве пребывает он
В то время, как собрат его забытый
И голодом, и страхом удручен!

Представители класса буржуазии уже оспаривали в те времена у дворянства право первенства и превосходства:

Вот и купец. Улыбки расточая,
Торгует он, обманывая люд,
Пусть брат его погибнет, голодая, —
Он не моргнет и глазом, этот плут.

В этой паразитической своре блаженствовали и служители церкви, называвшие себя «духовными отцами» народа, призванными проповедовать добро и справедливость:

Вот и попы. Как говорит преданье,
Спаситель мира, к подвигу готов,
Народное им вверил воспитанье,
Они ж омыли руки от трудов!

И все они вместе, захватившие власть над народом, лишены и чувства, и мысли, и чести, и совести, и человеческого облика:

Но в мыслях их, и чувствах, и делах,
В улыбках безмятежных и слезах
Ни смысла нет, ни разума, ни веры,
И все они — лжецы и лицемеры…
…Там за подачку жалкую князей
И стар и мал продать себя готовы,
Сменили там на ржавые оковы
Честь и свободу родины своей.

Так смело и мужественно высказал Илья Чавчавадзе в лицо «хозяевам» жизни суровую правду о гнилости и обреченности их общества, пораженного социальными пороками и язвами. И вместе с тем поэт восславляет труд, предвещает ему освобождение и торжество:

Труд на земле давно порабощен,
Но век идет, — и тяжкие оковы
Трещат и рвутся, и со всех сторон
Встают рабы, к возмездию готовы.
Освобожденье честного труда —
Вот в чем задача нынешнего века,
Недаром бурь народных череда
Встает во имя братства человека.
Не устоит отживший, старый мир
Перед могучим вихрем обновленья,
Не выдержат грабитель и вампир
За правду справедливого сраженья.

Так на пороге 60-х годов прошлого века поэт приветствовал и восславлял подъем трудового народа, его мужественную борьбу за обновление мира, за торжество свободного труда. Выступая вдохновенным певцом этой борьбы, Илья Чавчавадзе вселял в народ веру в то, что,

Вернув земле утраченный покой,
Свободный труд изгонит тунеядство.
И уж не будут праздной болтовней
Слова: свобода, равенство и братство.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: