Мосс шагал по холлу и тяжело дышал.

Он прошел мимо прекрасной женщины с белокурыми волосами и почти белыми бровями – она сидела в компании двух неприметных мужчин за столом, рассчитанным на четверых. Когда он оказался совсем рядом, женщина оснулась его руки, – Я испытываю к вам жалость, а вовсе не враждебность, – сказала она мягким, глубоким голосом. Ее слова переполнял скрытый смысл.

Мосс уселся на пустой стул. Казалось, оба мужчины его не видят, хотя и прислушиваются к разговору с прекрасной женщиной.

– Нельзя считать человека бессердечным только потому, что он пытался спасти себя, – продолжала женщина.

Она держала в руке короткий мундштук с незажженной сигаретой. Один из ее спутников сделал движение, чтобы дать ей прикурить, но женщина сердито отмахнулась. Все ее внимание было сосредоточено на Моссе.

– Я же мог спасти одного из них, – ответил Мосс. Он прижал руку ко рту, словно снова увидел пугающую картинку из прошлого. – Пожар, Дом, окутанный пламенем, которое вырывается из окон, крики. Они были такие старые, такие беспомощные.

Взметнулись, осветив все вокруг своим сиянием, светлые волосы – женщина покачала головой.

– Вы лишь служили сторожем, охраняли их; нигде не было написано, что вы должны умереть ради них. Вы являлись сознательным, отличным администратором; в Доме, которым вы руководили, всегда был порядок. Что вы могли сделать? Вы же испугались! У каждого есть свой тайный страх. Ктото боится старости, кто-то – пауков и змей, иные оказаться похороненными заживо, попасть в замкнутое пространство. Утонуть, стать всеобщим посмешищем или быть отвергнутым. Каждый трепещет перед чем-нибудь.

– Я не знал, что боюсь огня. Клянусь всеми святыми, я этого не знал. Но когда я спустился вниз, той ночью, и почувствовал запах дыма, меня точно парализовало. Я стоял в холле и смотрел на решетку перед дверью, ведущей в спальню. Мы всегда закрывали ее на ночь. У нас была вовсе не тюрьма… мы делали это ради их безопасности: они ведь были такими старыми, кое-кто любил побродить ночью. Не могли же мы все время караулить их, это было просто нереально.

– Я знаю, знаю, – голос прекрасной женщины звучал успокаивающе. – Вы делали все ради того, чтобы защитить своих подопечных. В спальне стоял телевизор, имелась ванная комната. Там, наверху, было очень уютно, совсем как в отдельных комнатах на нижних этажах. Но они бродили, гуляли по ночам; могли упасть на лестнице или у них мог случиться приступ, и никто не оказал бы им помощи, потому что где бы они нашли кнопку вызова дежурного санитара?.. Я прекрасно понимаю, почему вы закрывали решетку на замок.

Мосс беспомощно развел руки. Огляделся по сторонам, точно в поисках белого света, который избавил бы его от боли воспоминаний.

– Я почувствовал запах дыма и просто-напросто замер, не зная, что предпринять, был почти готов броситься к двери, открыть замок, и в этот момент оттуда вырвались языки пламени… и страшный жар. Я отшатнулся. Но даже и тогда… даже тогда я бы что-нибудь обязательно сделал, если бы не кот…

– Да, именно вид кота, – кивнув, проговорила прекрасная женщина, – навел на вас ужас, заставил неожиданно понять, что страх перед огнем жил в глубинах вашего сознания, дожидаясь подходящего момента, чтобы подчинить вас себе. Я понимаю, это понял бы любой!

– Не знаю, как этому коту удалось продраться сквозь решетки. Он… протиснулся, и его тело охватило пламя, оно вспыхнуло – этот кот принадлежал одной из старушек. Кот полыхал, словно живой факел. Запах паленой шерсти, искры… он плавился, точно жир на сковороде. И выл… о Господи, какие страшные это были вопли… Черный, обугленный хвост, местами в мерзких пузырях…

– Не нужно! – воскликнула женщина, поняв, какую боль испытывает Мосс. – Не истязайте себя. Вы убежали. Я знаю, почему вы это сделали. Вы же ничем не могли помочь.

– Никто не знал, что у меня был выбор. Я стоял на улице и смотрел, увидел лицо в одном из окон. Оно было окутано пламенем-старик с длинными полыхающими волосами. Это было ужасно, отвратительно, я не мог вынести этого зрелища. Я кричал что-то, обращаясь к тем, наверху, а иные, кому удалось спастись, и кое-кто из санитаров попытались вернуться в здание – один из них погиб, на него упал потолок. Но ведь никто не знал, что у меня был шанс, я мог спасти, может быть, кого-нибудь одного, мог попытаться что-нибудь сделать.

– Нет, – возразила женщина. – Вы тоже сгорели бы заживо. Никому не следует ничего знать.

– Но я же знаю!

– Вам удалось спастись. Имеет значение только это.

– Боль. Знание и боль.

– Все пройдет.

– Нет. Никогда.

Один из мужчин снова пошевелился, чтобы дать прекрасной женщине прикурить. Она положила мундштук с сигаретой на стол. Мосс тряхнул головой, словно просыпаясь после жуткого кошмара, и поднялся. Когда он отошел от женщины и ее молчаливых спутников, свет в их глазах потух.

Мосс шел по холлу.

Громадное судно неслось вперед сквозь беснующееся желе мегапотока к конечной точке ощутимого пространства, неумолимо продвигалось к краю мыслимой вселенной, асимптотически приближаясь к границе времени. На пути судна было три остановки: погрузка пассажиров, высадка и путешествие за грань. Молчаливые и равнодушные путешественники сидели, время от времени потягивая напитки, которые заказывали, нажимая на кнопку, встроенную в подлокотники кресел. Тишину нарушал лишь шорох отодвигающихся на столах панелей, через них на поверхность поднимались бокалы, иногда раздавался негромкий звон стекла, когда об него стукались зубы, а еще – шуршание мегапотока, проносившегося мимо корабля. В кипящем желе раздавались какие-то звуки, они проникали сквозь обшивку судна, точно голоса мертвых, умоляющих выслушать их и свершить последний праведный суд. Никаких внятных мыслей, слов или посланий из-за грани, которые могли бы оказаться полезными для тех, кто отправился в это путешествие.

Оказавшиеся вне времени, пространства и мысли, путники безмолвно сидели внутри корабля, глядя в пустоту. Направление не имело значения. Потому что этот корабль всегда двигался в одном и том же направлении. А вместе с ним и они, погребенные в его недрах.