- Ты?! - завидев ее, рассвирепел он не на шутку.

- Опять приеха ла? Или и не уезжала с тех пор?

- Твоей матери было плохо, я приехала присматривать за ней, - соврала она, немного даже испугавшись его необычной ярости. - Все таки я ей невестка, не чужая... - Здесь целая орава родственников, - проворчал он, немного успокаиваясь и проходя в комнату матери, - которым, кстати, она часто помогала деньгами, благодаря мне, между прочим... Могли бы теперь и вспомнить хорошее, чтобы не прибегать к услугам невестки из ближнего зарубежья. Правильно я говорю?

Маша, бессловесная, шла следом за ним.

- Так, - сказал он, оборачиваясь к ней. - Я смотрю, тебе что-то от меня надо. Угадал?

- Да, - сказала она. - Мне надо вернуть тебя. - Вернуть куда? - Послушай, - сказала она заметно волнуясь, ломая нервно пальцы, и тут вдруг замолчала и долгим взглядом поглядела на его мать. Та лежала в постели и, заметив на себе взгляд невестки, прикрыла глаза и чуть отвернулась, словно давая, знать, что не будет вмешиваться в их разговор, она слишком слабо себя чувствовала.

- Ма, - тихо окликнул он мать. - Как ты, ма?

- Ничего, - выдавила она из себя, не открывая глаз. -Теперь по лучше. Если хотите, пройдите в другую комнату, поговорите, - у нее по привычке чуть не сорвалось с языка -в комнату Азада, но она вовремя сдержалась: непонятно, как бы отреагировал на это ее сын.

Маша взяла его под руку и отвела в другую комнату. -Пойдем, пусть она поспит, - сказала Маша. - Пусть отдыхает. Когда они вошли в комнату Азада, она прикрыла двери, мельком глянула на диван, на котором спала эти ночи, и сказала: - Только дай мне высказаться до конца, не перебивай и не убегай, прошу тебя, - она взволнованно перевела дух. - Я для этого разговора прилетела специально из Москвы, выслушай меня.

- Хорошо, - спокойно ответил он. - Я буду молчать. Хоть ты меня и раздражаешь.

- Послушай, - она немного помолчала, собираясь с мыслями, что бы начать с самого важного, чтобы он не мог уйти, не дослушав ее, но разговор с ним, тысячекратно прокручиваемый в голове в последнее время, как раз сейчас вдруг от волнения, что она видит его и наконец то может поговорить, вылетел из памяти. Она постаралась взять себя в руки.

- Я хочу тебе добра, ты веришь мне?

- Мне отвечать? - спросил он, не дождавшись от нее продолжения.

-Да.

- Верю, - ответил он, немного подумав. - Потому, что, с чего бы тебе желать мне зла, я тебе ничего не делал плохого.

- Так вот, поверь мне, поверь, милый, с тобой происходит что-то очень странное. В Москве я проконсультировалась с психиатрами - все говорят, что медицине такой случай неизвестен. Ты возомнил себя... нет, прости, не то я сказала... ты перевоплотился... нет... короче, ты думаешь, что ты - твой покойный брат-близнец, что ты Азад, а не Фуад, как раньше...

- А, - открыл было он рот, чтобы возразить, но она остановила его нетерпеливым жестом.

- Ты обещал выслушать до конца. Так вот, сначала я не понимала, думала, ты что-то задумал, что ты хочешь просто бросить меня, избавиться от меня, ты же знаешь, у женщин на уме только то, что касается непосредственно их самих, думала, что ты, ну, притворяешься что ли... Вы с твоим братом люди по характеру очень разные, ты - тихий, скромный, не любил шумных компаний, трудно сходился с людьми, твой брат - царство ему небесное - прямая твоя противоположность, его знает вся шантрапа и все проститутки в городе, потому, наверно, он и не женился до тридцати лет, он не был по натуре домоседом, семьянином, как ты, не мог жить с женой, любить... Вспомни, как ты был рад, когда устроился на работу в совместное предприятие с турками, как мы отмечали это событие в узком кругу друзей, помнишь, Тихомировы приезжали, Таня с Алексеем, как ты возил меня показывать эту строительную фирму в Сокольниках, и у меня каблук на ботинке отлетел, и ты отправил меня домой на такси... - она всхлипнула... - Я за тобой скучаю, милый...

...Тут он отметил про себя, что она неграмотно выразилась, но во время спохватился, что делать замечания по поводу лексикона - это из репертуара начитанного Фуада, и не стал ее поправлять...

- Нет, я не то хотела сказать, все это не то... - продолжала между тем она, со страхом заметив поскучневшее вдруг выражение его лица.

- Я должна вот что... Меня предупредили, что есть один вариант, чтобы ты мог вспомнить все, вспомнить себя, ты, твое тело должно вспомнить меня, - она сбросила с себя платье и, голая, подошла к нему вплотную, обняла, прижалась к нему всем телом.

- Ты... Ты с ума сошла! - он испуганно отстранил ее от себя и воровато оглянулся на дверь.

- Что ты себе позволяешь?! Ты - жена моего брата... Ах ты, шлюха!..

- Молчи, - она, готовая к такой реакции, нежно прикоснулась к его губам пальцами. - Обними меня и молчи.

Через полчаса, когда они одевались, она, глядя на него, с тревогой сказала: - Ты никогда не был таким.

- Каким?

- Ты был как зверь, как животное...

- Но ведь тебе это понравилось, признайся.

- Да, - сказала она. - Понравилось. Очень. - Но даже после этого я не Ипполит, - вспомнил он, дурачась, фразу из популярного фильма Рязанова. - Да, - вздохнул он, натягивая через голову рубашку, - не думал, что наставлю рога родному брату...

Тогда она заплакала, безутешно, тихо, горько заплакала, понимая, что уже не остается никаких шансов и она потеряла его безвозвратно.

- Постой, - сказал он, не зная, как ее утешить и надо ли вообще утешать.

- Погоди. Я тебе сейчас все докажу.

- Он стал снимать уже надетую рубашку.

- Скажи мне, у Фуада на спине был шрам? Большой выпуклый шрам между лопаток? С детства остался... А?

- Нет, - сказала она, утирая слезы.

- Нет.

- Ну так вот, смотри, - он стал перед ней на колени, нагнув голову, чтобы ей было удобнее видеть.

- Что скажешь?

- Да, - сказала она, прикрыв глаза и проводя рукой по гладкой спине его.

- Вижу. Большой, выпуклый шрам... - и снова, хоть и сдерживала себя, горько заплакала.

Порой невольно охватывали его непонятные, сентиментальные чувства, которые, сколько себя помнил, он только презирал, и появление их изумляло его; он ловил себя на том, что начинает мечтать, но не так, как обычно мечтают, о будущем, а мечтает о прошлом, строя его заново и думая, как бы могла обернуться его судьба, если б он своевременно предпринял те или иные шаги и пошел бы по другому пути, чем тот, что был избран лет десять, пятнадцать назад... Мечтал он страстно, весь отдавался грезам, забывшись, как во сне; заставали его эти грезы порой в самое неподходящее время и в неподходящем месте, поэтому он не на шутку взволновался, но как человек физически здоровый, не болевший до сих пор ничем серьезным, непривычный к болезням и ненормальному биологическому состоянию, махнул по здравом размышлении на это рукой; еще чего, будет он возиться, обращать внимание на всякую муру. Но иногда он серьезно задумывался, как могла бы сложиться его судьба, если б он, например, женился, если б он женился на такой, скажем, как Маша, жена Фуада, были бы у него дети, уже могли бы быть большими, подростками, а он бы работал в поте лица где-нибудь в спокойной конторе, на каком-нибудь предприятии, приносил бы деньги домой, жене, ощущал бы приятную усталость после работы и сознание выполненного долга, лежал бы на диване с газетой, смотрел бы телевизор, всякую муру, просматривал бы дневники детей и мягко журил бы их за сниженную успеваемость по какой-нибудь географии, а жена бы сидела в кресле, что-то вязала, и свет от торшера, зеленый, приглушенный, падал бы на ее лицо, готовое улыбнуться... Он тревожился, когда ловил себя на подобных мыслях. Что это со мной, размягчение мозга, что ли? .. Это на Фуада похоже, оставим ему всю эту ахинею... Нечего херней заниматься, мне сосредоточиться надо, собраться, предстоит важное дело, думал он.