Развалины тянулись по обе стороны улицы. Мой взгляд пробегал по этим остаткам прошлого и вдруг споткнулся о то главное, ради чего я сегодня сюда приехал. Я прошел еще немного и :стал.,как вкопанный.

Среди общего разгрома стоял, как и раньше, наш добрый зеленый забор. Конечно, он был не таким высоким, не таким плотным и не таким зеленым. Он покосился, в некоторых местах совсем упал на землю. Часть его досок была разбита, кривые поржавевшие гвозди жесткой неровной щетиной торчали из прогнивших перекладин. И все же забор был, он существовал, назло беспощадному Времени.

Я зашел за него, туда, где раньше был пустырь - наше первое детское разочарование. Теперь под гуськом подъемного башенного крана здесь поднимался белоснежный корпус панельного многоэтажного дома с ровными прямоугольниками широких окон и длинных балконов. И дальше за ним до самого горизонта росли разнокалиберные кубики и параллелепипеды новостройки. На месте нашей старой одноэтажной Нахаловки строился большой новый микрорайон города.

Я повернул назад и направился к развалам прошлого, к старому забору, к разрушенным стенам родного дома. Ну конечно, только здесь, где встретились в пространстве и времени, связались в один узел прошлое и настоящее, детство и зрелость, только здесь и можно оторваться от той маленькой узкой щелки, через которую человеку от роду дано смотреть на мир. Только здесь можно взглянуть в широкое окно другого времени и другого пространства.

Я подошел к завалам стен и перекрытий и коснулся рукой шершавого остова разрушенной печки с обгоревшей трубой.

И вдруг все вокруг изменилось. Низкое облачное небо опустилось на крыши домов и верхушки деревьев. Потемнело, исчезли очертания строящегося дома, развалин, забора, всех окружающих предметов. Потом откуда-то снизу, из земли, распространился странный мерцающий свет, который с каждой секундой становился все ярче. В его радужном сиянии возник этот яркий красочный сказочный мир.

В нем причудливо смешались разные времена года. Рядом с буйно цветущими багровыми пионами истекал ручьями большой сугроб белого снега, возле поникшей ивы с пожелтевшими листьями зеленел густой куст смородины. В этом светлом праздничном мире жили почти такие же люди, как и мы. У них были гибкие подвижные фигуры, они летали на разноцветных зонтиках, которые, складываясь, превращались в тоненькие трости. У детей зонтики были маленькие цветастые, у взрослых однотонные: синие, зеленые, коричневые, у стариков прямые черные. Жили они в небольших лиловых домах-шарах, которые время от времени перекатывались места на место и останавливались то тут, то там.

Я с волнением и страхом приблизился к ближайшему круглому дому, протянул руку, чтобы потрогать его нежную бархатистую стену, но пальцы ничего не почувствовали - они прошли стену насквозь и повисли в воздухе. Я подошел к маленькой овальной двери, хотел открыть ее, но ладонь ни на что не оперлась. Я сделал несколько шагов вперед. Что за черт? Дом исчез. Оглянулся - он стоял, как ни в чем не бывало, на том же месте.

Возле куста смородины опустился с зонтиком на землю пожилой человек в сером плаще-накидке. Я бросился к нему, размахивая руками, и крикнул:

- Погодите! Остановитесь!

Он быстро шел мне навстречу, еще секунда, и мы сблизились, столкнулись друг с другом, но я даже не ощутил его тела.

Он как бы прошел сквозь меня и, не оглянувшись, скрылся в лиловом домике.

И тогда до меня наконец дошло: это же все мираж, пустота, голография, изображение далекого мира, существующего не здесь, рядом с нами, а где-то там, очень далеко, в глубинах Вселенной, на какой-нибудь Альфе Центавра.

Все снова померкло. Свет медленно угасал. На темном небе появились наши обычные земные облака и редкие желтые звезды.

- Скажите, пожалуйста, сколько сейчас времени? - вывел меня из забытья тонкий детский голос. Рядом стоял мальчикпрохожий. Что-то неуловимо знакомое было в его худенькой фигуре, удлиненном личике.

- Без пятнадцати десять, - ответил я ему, взглянув на часы, и зашагал к железнодорожной станции.