- А я прекращаю работу в этой точке, - ответил он, - и возвращаюсь на свою старую точку. Все, что можно было взять здесь от мастеров, я уже взял.

- А где же ваша старая точка?

Он назвал адрес, телефон. Я записала.

- Виталий... А как дальше?

- Виталий Плавников.

- Виталий Плавников, - записала я. - Буду вас помнить. Хороший вы мальчик, Виталий Плавников. Будем знакомы. Меня зовут Марья Владимировна Ковалева.

Он подал мне руку и сказал:

- Я тоже от вас почерпнул.

3

Я вернулась домой. В квартире было тихо (спят, паршивцы, наголодались и спят), но в моей комнате горел свет. Я вошла. На круглом столе под классическим оранжевым абажуром, стоял букет цветов, окруженный бутылками молока. На большой тарелке затейливо разложены бутерброды - боже ты мой, какие бутерброды - с ветчиной, с балыком, с икрой... В букет вложен конверт, в конверте - письмо. Каются, черти.

Я достала письмо. Отпечатано на машинке. Две страницы. Что за чепуха?

"Все свиньи земного шара сходны между собой по складу тела и по нраву. Голос свиней - странное хрюканье, которое не может быть названо приятным, даже когда выражает довольство и душевный покой..."

(Фу-ты черт, какая ерунда! Что там дальше?)

"...Самки свиней не так раздражительны, как самцы, но не уступают им в храбрости. Хотя они и не могут нанести значительных ран своими небольшими клыками, но тем не менее опаснее самцов, потому что не отступают от предмета своего гнева, топчут его ногами и, кусая, вырывают целые куски мяса..."

(Вот оно куда клонят!)

"Маленькие поросята действительно очень миловидны. Их живость и подвижность, свойственные молодости, составляют резкую противоположность лени и медленности старых свиней. Мать очень мало заботится о них и часто не приготовляет даже гнезда перед родами. Нередко случается, что она, наскучив толпой поросят, поедает нескольких, обыкновенно задушив их первоначально..." Брем, "Жизнь животных", т.2, стр.731-745.

- Ой, мерзавцы, мерзавцы, - простонала я и все-таки не могла не смеяться, даже слезы потекли.

В мальчишеской комнате что-то упало, и появился заспанный Костя в трусах.

- Ну как? - спросил он. - Дошло?

И вдруг, увидев меня, завопил:

- Мать! Какая прическа! Потрясно! Николай, скорей сюда! Погляди, какая у нас мать!

Вылез Коля, тоже в трусах.

- От лица поруганных поросят... - бормотал он. И вдруг остолбенел. - Ну и ну, - только и сказал он. - Лапу!

Я дала им по одной руке - Косте правую, Коле левую. И опять они целовали каждый свою руку, а я смотрела на две головы - соломенно-желтую и угольно-черную.

...Дураки вы мои родные. Ну куда же я от вас уйду...

4

На другой день, как всегда, я пошла на работу. Ну, не совсем как всегда: на плечах у меня была голова, а на голове - прическа. И эту голову с прической я принесла на работу. Моя секретарша Галя поглядела на меня с удивлением - мне хотелось думать, с восторгом, - но сказала только:

- Ой, Марья Владимировна, тут вам звонили откуда-то, не то из Совета Министров, не то из совета по кибернетике, я забыла...

- И что сказали?

- Тоже забыла... Кажется, просили позвонить...

- По какому телефону?

- Я не спросила.

- Галя, сколько раз вам нужно повторять: не можете запомнить записывайте.

- Я не успела... Они быстро так трубку повесили.

Галя была смущена. Крупные голубые глаза смотрели виновато, влажно.

- Простите меня, Марья Владимировна.

- Ну, ладно, только чтобы это было в последний раз.

- В последний, Марья Владимировна, честное пионерское, в самый последний.

Она вышла.

Все меня уговаривают расстаться с Галей, а я не могу. Знаю, что это не секретарша, а горе мое, обуза, и все-таки держу. Наверно, люблю ее. У меня никогда не было дочери. А как она мне нравится! Нравятся ее большие, голубые, эмалевые глаза, тоненькая талия, выпуклые икры на твердых ножках. И еще она меня интересует. Чем? Попробую объяснить.

Если два вектора ортогональны, их проекции друг на друга равны нулю. Я Галю чувствую по отношению к себе ортогональной. Мы существуем в одном и том же пространстве и даже неплохо друг к другу относимся, но ортогональны. Сколько раз я пробовала дойти до нее словами - не могу.

Мне предстояло несколько телефонных разговоров, и я взяла трубку. Так и есть - говорят по параллельному аппарату, и конечно, Галя со своим Володей. Уславливаются вечером пойти в кино - мировая картина. Прислушиваюсь, какая такая мировая картина? Оказывается, "Фанфары любви". Долго говорят, а телефон все занят. Ничего, успею. Фанфары любви... Я положила трубку.

Все-таки чем она, моя Галя, живет - вот что мне хотелось бы узнать. Неужели то, что на поверхности, - это и все? Только бы прошел рабочий день, а там - кино, Володя, танцы, тряпочки? А что? Тоже жизнь... Выйдет замуж за своего Володю, будет носить яркий атласный сверток... И я когда-то носила свертки, только не атласные... Сыновей растила в самую войну. Вырастила... Воспитать не сумела. Нет, они все-таки хорошие, мои мальчики.

Вошел мой заместитель, Вячеслав Николаевич Лебедев. Когда боролись с излишествами, мы с ним объединили наши кабинеты. Вздорный старик, болтлив и волосы красит.

- Марья Владимировна, вы сегодня ослепительны!

Он поцеловал мне руку. Обычно он этого не делает.

- Острижена, причесана - только и всего.

- Нет, не говорите. Все-таки наша старая гвардия...

...Да, старая гвардия. Я представила себе, как он, крадучись, проникает в такой вот вчерашний закуток за фанерной перегородкой и как там атлетический Руслан накладывает ему краску... Бррр... А, в сущности, почему? А если бы он был женщиной?

- Как со сметой на лабораторию? - сухо спросила я.

- Не утверждают.

Ну, я так и знала. Если хочешь нарваться на отказ, достаточно поручить дело Лебедеву. При виде такого человека у каждого возникает желание дать ему коленкой под зад.

- Что же они говорят?

- Надо пересмотреть заявку на импортное оборудование, на пятьдесят процентов заменить отечественным.

- А вы им говорили, что отечественного оборудования этой номенклатуры нет в природе?

- Говорят, производство осваивается.

- Осваивается! Когда ж это будет?

Вот и работай с такими помощниками. Я закурила и стала просматривать смету. Он нервно отмахивался от дыма.

- Зачем вы курите? Грубо, неженственно...

- Зато вы слишком женственны.

Сказала и сразу пожалела. Он даже побледнел:

- Марья Владимировна, с вами иногда бывает очень трудно работать.

- Извините меня, Вячеслав Николаевич.

Нет, надулся старик. Нашел благовидный предлог и вышел.

...Помню, моя няня когда-то говорила мне: "Эх, Марья, язык-то у тебя впереди разума рыщет". Так и осталось...

Смерть не люблю, когда на меня обижаются, прямо заболеваю. Вот и сейчас отсутствие Лебедева сковывало меня по рукам и ногам. Но куда он пошел? Шатается где-нибудь по коридорам бледный, расстроенный. Или разговорился с кем-то, жалуется. А ему говорят: "Ну чего вы хотите? Баба есть баба".

Вошла Галя, конфузливо пряча глаза:

- Марья Владимировна...

- Опять что-то забыли?

- Нет, Марья Владимировна, у меня к вам просьба. Можно мне в город съездить, ненадолго?

- Володя?

- Нет, как вы можете даже подумать! Совсем не Володя.

- Ну, а что, если не секрет?

- В ГУМе безразмерные дают.

- Ладно, поезжайте, раз такой случай.

...Сколько я себя помню, всегда в дефиците были какие-нибудь чулки. Когда-то - фильдекосовые, фильдеперсовые. Потом - капрон. Теперь безразмерные. Во время войны - всякие.

- Марья Владимировна, может быть, и вам взять?

- Ни в коем случае.

- Так я поеду тогда...

- Поезжайте, только сразу.

Эх, некстати. Помощи от нее никакой, но именно сегодня мне хотелось иметь человека на телефоне. Мне надо было подумать. Естественная потребность человека - иногда подумать.