В этом смысле у моего подопечного все в порядке. Он в десяточке самых важных государственно-политических чиновников. Он сановник, знающий себе и другим цену. У него сократовский лоб, но ум иезуита. У него бульдожья челюсть, но хитровато-умные глаза. Он вполне работоспособен и предсказуем. Что удобно для нашего Подразделения, охраняющего его дряхлеющую плоть и дачную местность в 5,5 га. Также мы охраняем — каменный, с колоннами и львами у парадного подъезда барский особняк, утопающий в плотной массе плюща, цветов и деревьев; охраняем — чистое воздушное пространство, где скользят легкомысленные птахи; охраняем — бассейн с лазуритовой, родниковой водой; охраняем — Сына государственного чиновника, бредущего по теплым плитам дорожки к бассейну; он не один, Сын, с ним совершенно нагая наяда, у неё симпатичная, кобылиная форма молодого тела и меховая, пролетарская заплатка между люмпенских ножек. Но не будем нервничать, хотя, признаться, Сын своим вольным поведением и многофункциональными девицами доставляет нашей Службе много лишних забот. Я с удовольствием утопил бы его в бассейне, куда он плюхнулся с визжащей фурией. Нельзя. По инструкции. Жаль. Одним наглым эпикурейцем стало бы меньше. Увы, государственно-политический чиновник (ГПЧ — буду именовать его так для удобства изложения) обожает свое чадо и души в нем не чает.

Как тут не понять родительских чувств. Однако можно понять и моих подчиненных, которые вынуждены страдать по ночам от яростных любовных воплей чадушки и его нетребовательных избранниц. Хорошо, что папа ГПЧ малость глуховат, а то бы решил, что дитя разрывают на куски дикие лесные звери. И последнее: наша Служба сплоховала перед единственным зверем комаром. Вечером все охраняемое пространство покрывается звенящей, нестерпимой мелодией — комариная камарилья атакует людей по всем правилам подлости и ненависти. Хочется применить огнемет. Нельзя. И поэтому наружное наблюдение я меняю часто. Дежурные возвращаются после сражений с воздушно-малярийными пиратами трудноузнаваемыми. Приходится проверять удостоверения (шутка). Но что радует: все укусы не смертельны. Наверное, Родина нас бережет.

Впрочем, я отвлекаюсь. Время — делу, потехе — час. Я знаю, что через несколько минут начнется потешка. К нам едут гости. И надо быть готовым к их встрече.

Гости дорогие прибывают вовремя. На огромном, крейсерском «членовозе». Он въезжает на охраняемую территорию, и я выхожу из тени деревьев. Из ниоткуда появляется мой товарищ и друг Хлебов. И мы вместе направляемся к ГПЧ — такова инструкция.

Хозяин радостно встречает гостей. Слюнявые лобзания. Рукопожатия. Хлопки по матерым спинам. Впрочем, все эти физические упражнения проделывают двое, наш ГПЧ и тот, кто мне известен как Укротитель зверей в цирке. Укротитель дороден, благороден, шумен, ироничен; он, чувствуется, не только укрощает несчастных зверюшек в шапито, но и людей в Кремле… Рядом с ним телохранитель-шкаф и маленький, плюгавенький, как пичужка, носатый человечек из библейского племени. В его руках кожаный саквояж. Надеюсь, там не взрывное устройство. Между тем наш ГПЧ радовался, улыбаясь тренированной улыбкой государственного мужа:

— Жду-жду-жду… Неужто решился, родненький?

Укротитель закатил глаза к небу, развел руками.

— А что делать? Для любимой… все сделаешь… И даже больше…

— В наших женщинах — наша сила, — засмеялся ГПЧ. — Милости прошу на террасу…

— У вас как в раю, — улыбнулся Укротитель. — Вон… и Ева… и Адам…

По тропинке бежала беспечная и веселая нагая наяда. За ней, как лось, мчался Сын. Они были счастливы и не обращали внимания на окружающую обстановку. Через секунду они исчезли в райских кущах. Папа ГПЧ крякнул:

— Эх, молодость… На Турксиб бы их… Или на Днепрогэс.

— Ну зачем же так сурово, — хохотнул Укротитель. — Пусть щипают птицу счастья сегодняшнего дня…

— Эх, курица — не птица, баба — не человек, — резюмировал ГПЧ и со смущенной душой продолжил путь. Вероятно, ему сейчас хотелось бежать за голой красавицей, чтобы завалить в пыльных кустах и обладать ею в полном объеме её же бедер. Увы, даже небожители зависят от обстоятельств и глупых церемоний. Партийно-государственный этикет, чтоб его!.. Есть отчего прийти в уныние и дурное расположение духа.

* * *

Летняя терраса капитанским мостиком выходила в сад, нависая над кипящей, густой массой кустарников. Вдали темнели лесные угодья с невиданными зверюшками. Пойду в лесники. В другой жизни. Буду кормить с рук пугливых белок и отстреливать браконьеров. Остается лишь сначала прожить эту жизнь.

В прохладном холле звякнули хрупко-фарфоровые чашечки — как сигнал к действу… Наш ГПЧ потянулся сухими костями и проговорил:

— Ну, пожалуй, можно и поработать, товарищи. Дело — прежде всего!

Укротитель был полностью согласен; заерзав от нетерпения в кресле, позволил себе пошутить:

— А женщины потом… — И посмотрел на плюгавенького, носатого человечка, который ждал указаний, прижимая к чахлой груди саквояж. — Ну-с, Абрам Львович, готов?

— Всегда готов-с! — радостно хихикнул старый пионер.

Наш государственно-политический деятель подошел к сейфу. Сейф был бронированный и противопожарный; очевидно, он был списан с крейсера «Аврора» или ледокола «Ленин». Открыв дверцу, ГПЧ вытащил на свет Божий малахитовую шкатулку цвета морского прибоя.

— А! — И, подобно фокуснику, извлек из нее… алмазный булыжник.

— О! — сказал Укротитель и проглотил голодную слюну, точно в руках ГПЧ был кусок мяса.

— Однако, — чмокнул Абрам Львович, и печальные его глаза выпуклились до размеров чайных блюдец.

Алмаз был крупным, искрящимся на солнце, красоты неземной. Матушка природа постаралась на славу, создавая в недрах своих такое чудо, такое фантастическое совершенство света в камне.

— Феникс, — сказал ГПЧ. — Подарок друзей… Отдаю с тяжелым сердцем, и передал алмаз, — но с легкой душой…

— Ммм, — мычал Укротитель тигров и львов. — Феникс, значит? Птица счастья завтрашнего дня?

— Сегодняшнего! — поправил ГПЧ. — Только из уважения… к супруге вашей… И вам… Уступаю… Красоту-то небесную… Эх, подарок, но уступаю…

— Цена прежняя.

— Уступаю, хотя подарок… Подарок, но уступаю, — мучился от своего благородного поступка сановник.

— Львович, глянь орлом, — приказал Укротитель человечку.

Ювелир с профессиональной учтивостью цепко ухватил алмаз, закрутил его в мелких пальцах, цокал от удовольствия; вставив в глазницу монокль, бормотал:

— Господа! Что я вам хочу сказать? Я хочу сказать: уникальный случай!.. Таких ещё два!.. Это третий… Если меня спросят: Кац, ты счастливый человек?.. Но зачем спрашивать… Надо умирать от такой красоты… Господа, разрешите? — И невменяемый человечек, переступив порожек, прошелся к перилам террасы. Изучал чудо из чудес под проточными солнечными лучами, бормоча восторженную чепуху.

— Откуда камешек? — спросил Укротитель. — Если это, разумеется, не государственная тайна?

— Тайна, — улыбнулся наш ГПЧ. — Но вам… как другу семьи… Африка. Южная…

— А я думал, Северная, — заржал от удовольствия жизни Укротитель. Спасибо за птичку! — И крикнул: — Ну-с, дорогой Абрам свят Львович, какое заключение, какой приговор?

Признаюсь, я совершил преступную халатность, ошибку, проступок. Когда мой подопечный произнес всего два слова, я прекратил контролировать всю ситуацию. Мне почему-то стал интересен человек, который произнес всего два слова: Африка. Южная… Наверное, я что-то вспомнил?.. А память порой мешает в нашей собачьей работе… Я отвлекся, и случилась беда: я успел лишь увидеть, как несчастный, маленький Кац заваливается навзничь… мелькнула розовая плешь лысины… Сердечный удар от чрезмерных чувств?.. Я совершил прыжок — успел подхватить телесный безжизненный мешок. Но поздно: из глазницы торчала упругая стрела, кровь вскипала в изуродованной выемке глаза. А в другой глазнице искрился хрусталик недорогого, ещё самостоятельно живущего зрачка…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: