Джевдет молча прошел в свою комнату, взял лоток. Ихсан-эфенди крикнул из кухни:
— Последний раз говорю тебе: не исправишься — как щенка вышвырну из дому. Мне такой сын не нужен!
«Ага, вот как заговорил! — подумал Джевдет. — Тогда лучше уйти сейчас же». Он стал собирать книги.
В чуланчик вошел отец.
— Зачем это тебе книги понадобились? — спросил он.
Джевдет не ответил.
Ихсан-эфенди схватил его за плечо, потряс.
— Я кому говорю!
— Что?
— Зачем ты книги собираешь?
— Надо, вот и собираю.
— Собака, сукин сын!
— Я не собака!
— Собака!
— Нет, не собака!
— Ах, так!
Ихсан-эфенди ударил сына. Джевдет хватил ртом воздух, покачнулся.
— Будь ты проклят! — крикнул он. — И ты и твой дом! Я ухожу и больше не вернусь. Не ищи меня!
Он зарыдал. Слезы лились рекой. Так он плакал только один раз — когда умерла мать.
— Уйдешь, — пригрозил Ихсан-эфенди, — больше не пущу в дом. Смотри, змееныш! Я тебе кто? Отец или враг? Ну, умерла мать… Разве я виноват? Что ты на меня волком глядишь?
У самой двери Джевдет обернулся:
— Да, ты убил маму!
— Я?
— Ты! Ты бил ее, швырял в нее подносы…
— Да накажет тебя аллах за такие слова! Ихсан-эфенди вдруг подскочил к сыну, схватил его за плечо и вытолкнул на улицу.
— Пошел вон! Можешь проваливать хоть в ад. Джевдет выбежал из дому, повернулся и показал кулак.
— Вы свое еще получите! Всем отомщу… Подбежала Джеврие, и они сразу же ушли.
Когда дверь за Джевдетом захлопнулась, вниз сошла Шехназ. Она все слышала. Старик плакал, прислонившись к двери чулана. Молодая женщина взяла его за руку, погладила.
— Перестань, дорогой, не плачь. Ну какой он тебе сын? И у чужого язык не повернулся бы сказать такое!.. Не расстраивайся…
— Вот негодяй, — вздохнул Ихсан-эфенди, — собака паршивая! Я убил его мать! Ну и ну! Теперь понятно, почему он волком смотрит, грубит, не слушается. Хотя бы старая дура всего этого стоила!
— Не огорчайся напрасно.
— Как же не огорчаться, Шехназ? Как могу я быть спокойным, детка? Ведь он мой сын.
— Сын… Но что ты теперь сделаешь?
— В таком возрасте за мальчиком надо смотреть и смотреть.
— Правильно. А разве ты не смотрел? Не был примерным отцом? Разве не учил его уму-разуму? Да и я хоть и не родная мать, а заботилась о нем. Если бы не ты…
— Знаю, знаю, Шехназ.
— Да поможет ему аллах! Что еще скажешь?
— Этот мальчишка плохо кончит. Недоучился, стал уличным торговцем. Заработал три куруша и уже никого не хочет слушаться. Для него конец один: собачья жизнь да тюрьма. Вот увидишь, попадет в тюрьму или же в драке где-нибудь пристукнут.
— Отомстить нам грозился, — сказала Шехназ.
— Что?
— Да, когда уходил, показал кулак и крикнул: «Вы свое еще получите!»
Ихсан-эфенди побледнел.
— Отомстить? Как же это?
— Кто знает? Может задушить или ножом пырнуть…
Они поднялись наверх. Ихсан-эфенди сел за стол. Отрезал ломтик брынзы, положил на хлеб. Греть чай было некогда. «Нет, — думал он, — в этом проклятом квартале нельзя оставаться. И сын и эти сплетни. А деньги на новую квартиру можно взять из портфеля. Потом верну…» Все равно он вчера отдал казенными долг мяснику и бакалейщику. Теперь уж заодно расплачиваться. Надо побыстрее переезжать отсюда!..
— Шехназ, детка! Уедем из этого ада. В другой квартал… Займись сегодня этим. Походи с матерью Адема, подыщи дом.
— Дом? Где?
— Все равно.
— А сколько мы сможем платить?
— Ну, дорогой не надо… Такой же примерно, как наш…
Как только Ихсан-эфенди ушел, Шехназ напудрилась, накрасилась и побежала к Адему. Его не было дома. Она рассказала о предложении мужа старухе.
— Пойдем искать сейчас же, дочка, — сказала та, — не будем терять времени. Есть у меня на примете один дом, двухэтажный. Один этаж — вам, другой — нам. — Она улыбнулась. — Идет?
— Конечно. Вечером муж вернется, скажем ему.
— Ты молчи… Я сама с ним поговорю.
— Хорошо.
Ихсан-эфенди пришел домой грустным. За столом он всегда смеялся, шутил. Но сегодня даже не улыбнулся. Ни красивые салаты, приготовленные Шехназ, ни маринованные огурчики, которые принес Адем, ни большая бутылка ракы — ничто не радовало его.
Мать Адема смеялась, рассказывала веселые истории, но Ихсан-эфенди оставался безучастным. Потом она сказала, что знает, где можно снять хороший и недорогой дом. Это тоже не обрадовало старика. Он только обронил: «Хорошо».
Шехназ принесла второе — жареные почки, поставила на стол.
— Дом двухэтажный… Мы какой этаж займем?
Ихсан-эфенди, казалось, не слышал вопроса.
— По-моему, вам лучше подойдет нижний, — заметила мать Адема.
— Это так. А если на втором этаже поселится семья с детьми?
— Правда, одно беспокойство будет.
— Сколько комнат на верхнем этаже? — спросил Адем.
— Комната с нишей и кухонька, — обернулась к нему Шехназ.
— Как по заказу для нас. А цена?
— Наша развалина дороже обходится, — ответила старуха.
— Вот здорово! — весело сказал Адем. — Давай снимем?
— И правда. Как я сама не догадалась?..
Ихсан-эфенди искренне обрадовался: значит, друзья будут жить в одном с ним доме! И тут же снова погрузился в свои мысли. Он уже жалел, что выгнал сына.
— Ты слышишь? — Шехназ толкнула мужа. — Адем снимет верхний этаж.
Он посмотрел на жену.
— Что?
— Говорю, что Адем с матерью…
— Ну?
— Будут нашими соседями!
— Хорошо.
— Что с тобой сегодня, амджа? — Адем развел руками.
— Ничего, — ответил Ихсан-эфенди со вздохом.
— Как это ничего? На тебе совсем лица нет!
— О сыне ведь сердце болит… — сказала Шехназ.
— Стоит ли думать о нем? — Мать Адема положила в рот большой кусок почки. — Такой противный мальчишка. Я бы его и искать никогда не стала!
Адем протянул бокал:
— Выпей, амджа, не стоит об этом думать!
Ихсан-эфенди взял бокал. Его рука дрожала, плечи опустились. Он чокнулся с Адемом, выпил. Однако с каждым новым бокалом тревога его росла, он мрачнел еще больше.
Ихсан-эфенди едва не упал со стула, Адем поддержал его.
— Готов, заснул старик!
Втроем они отнесли Ихсана-эфенди в его комнату.
К полуночи поднялась буря. Завыл ветер, заскрипели ставни.
Шехназ открыла глаза. Встала с постели, выглянула в переднюю. В комнате мужа горела лампа. Он сидел на кровати и, обхватив голову руками, плакал.
Обеспокоенная, она вернулась, потрясла Адема.
— Хм, — промычал он.
— Вставай скорее!
— Что случилось?
— Муж проснулся.
Ихсан-эфенди привернул лампу, вышел из комнаты, осторожно ступая на скрипучие половицы. Спустился вниз.
Во сне он видел Джевдета. Сын поссорился с какими-то людьми, те вынули ножи и всего его изрезали.
— Сын… — шептал Ихсан-эфенди. — Сыночек, Джевдет! Прости меня, глупого!.. Какую я причинил тебе боль! Лучше бы мне держать язык за зубами, ничего не говорить…
Он вошел в чуланчик, нащупал на полу пустую постель Джевдета, уткнулся лицом в подушку и заплакал:
— Сын мой, Джевдет…
Шехназ подсматривала. Значит, старик и правда был таким рассеянным из-за сына. Она вернулась в комнату: надо рассказать Адему. Вдруг мужу взбредет в голову зайти к ней?
Она быстро поднялась в переднюю. Адем выходил из комнаты Ихсана-эфенди.
— Что ты там делал?
Адем улыбнулся.
— Ничего.
— Или…
— Что «или»? Старик заплатил вчера казенными бакалейщику и мяснику. Так что сойдет!
— Сколько ты взял?
— Не знаю.
Шехназ охватил страх.
— Послушай, что с тобой? — нахмурился Адем. — Смотри у меня… Не то бывай здорова, только меня и видела!
Она подошла к нему.
— Не надо, Адем. Ну, хотя бы теперь не надо!