Вернувшись в Токио, мы отправились в университет Канадзавы. Несколько профессоров организовали для нас поездку вдоль побережья полуострова Ното. Мы проехали через несколько прекрасных деревень, жители которых занимались рыболовством, и отправились в пагоду, располагавшуюся в самом центре деревни.

Потом мы посетили раку, за которой располагался анклав; войти в последний можно было только по специальному приглашению. Синтоиский священник был очень любезен и пригласил нас в свои комнаты на чай; кроме того, он выполнил для нас каллиграфию.

После того как наши хозяева отвезли нас еще дальше вдоль побережья, им пришлось вернуться в Канадзаву. Мы с Гвинет решили остаться в Тоги на два-три дня. Мы остановились в японском отеле, хозяйка которого была очень и очень добра к нам. Она устроила так, что ее брат отвез нас на машине в несколько деревень, откуда мы вернулись на автобусе.

На следующее утро хозяйка гостиницы сказала нам, что в городе происходит нечто важное: освящают новую раку, построенную взамен старой.

Когда мы приехали на место, нас пригласили сесть на скамью и подали чай. Вокруг бродило множество людей, и, наконец, из-за раки появилась процессия. Нам было приятно видеть, что ведущей персоной был главный священник той раки, которую мы посетили несколько дней назад. На нем было церемониальное облачение внушительного вида, и, судя по всему, он отвечал за все.

Вскоре началась сама церемония. Мы не хотели вторгаться в религиозное место, поэтому не стали входить в саму раку. По ступенькам вверх-вниз бегали дети, они играли и шумели, поэтому мы подумали, что церемония не строго официальна. Мы подошли чуть ближе и встали на ступеньки, чтобы увидеть, что происходит внутри.

Церемония была чудесной. Посреди возвышения стояла церемониальная чаша с ветвями и листьями; ее окружали девушки в особой одежде; были также танцоры и т.д. Все было достаточно изысканно.

Мы смотрим на все эти действия, когда внезапно чувствуем, что кто-то трогает нас за плечи. Это главный священник! Он жестом зовет нас следовать за ним.

Мы обходим раку и входим через боковую дверь. Главный священник представляет нас мэру и другим почетным гостям и приглашает сесть. Актер нох исполняет танец, и вокруг происходят всевозможные удивительные вещи.

Потом начинаются речи. Сначала говорит мэр. Потом встает главный священник. Он говорит: «Унано, утсини кунтано канао. Унтанао уни канао. Унийо цоимасу дои цинти Фейн-ман-сан-то унакано кане гоцаймас…», — и он указывает на «Фейн-ман-сана» и хочет, чтобы я что-нибудь сказал!

Мой японский весьма беден, поэтому я говорю по-английски. «Я люблю Японию, — говорю я. — Особенно сильное впечатление на меня производит столь высокий темп перемен в вашей технологии, но при этом ваши традиции по-прежнему имеют огромное значение, что подтверждает освящение этой раки». Я попытался обрисовать ту смесь, которую наблюдал в Японии: происходят перемены, но при этом не утрачивается уважение к традициям.

Главный священник говорит что-то по-японски, причем я не думаю, что это именно то, что сказал я (хотя, на самом деле, я все равно не понимаю японского), потому что до этого момента он не понял ни одного слова из того, что я ему говорил! Однако он вел себя так, словно точно понял все, что я сказал, и с полной уверенностью «перевел» это всем остальным. В этом отношении он был очень похож на меня.

Так или иначе, люди вежливо выслушали то, что сказал я, после чего выступил другой священник. Это был молодой человек, ученик главного священника, одетый в прекрасный костюм с большими широкими брюками и гигантскую широкополую шляпу. Он выглядел чудесно, просто великолепно.

Потом мы отправились обедать со всеми почетными гостями и чувствовали, что этим приглашением нам оказана огромная честь.

По окончании церемонии освящения раки мы с Гвинет поблагодарили главного священника и ушли из обеденного зала, чтобы немного прогуляться по деревне. Через некоторое время мы увидели группу людей, которые тянули по улице большую повозку со стоявшей в ней ракой. Все они были одеты в костюмы с символами на спине. Они пели: «Эйо! Эйо!»

Мы следуем за процессией, наслаждаясь весельем, когда к нам подходит полицейский с переносной рацией. Он снимает белую перчатку и протягивает мне руку. Я здороваюсь с ним за руку.

Когда мы отходим от полицейского и снова идем за процессией, мы слышим, как кто-то позади нас очень громко, взволнованно и быстро что-то рассказывает. Мы оборачиваемся и видим, что полицейский сжимает в руках свою рацию и в огромном волнении говорит в нее: «О гано фана мийо гану Фейн-ман-сан ийо кано мури тоно мурото кала…», — и я мог просто представить, как он рассказывает кому-то на другом конце линии: «Помнишь мистера Фейнмана, который выступал на освящении раки? Хочешь верь, хочешь не верь, но я только что пожал ему руку!»

Должно быть, священник «перевел» что-то очень впечатляющее!

11 октября 1961 г.

Отель «Амиго», Брюссель

Здравствуй, родная,

Мы с Мюрреем не даем друг другу заснуть, потому что спорим до изнеможения. Мы проснулись над Гренландией, что было даже лучше, чем в прошлый раз, потому что мы уже пролетели какую-то ее часть. В Лондоне мы встретили других физиков и поехали в Брюссель все вместе. Один из них был очень обеспокоен: в его путеводителе отель «Амиго» даже не упоминался. Однако у другого физика оказался новый путеводитель: там говорилось, что это пятизвездочный отель; по слухам, лучший в Европе!

Он, действительно, очень хорош. Вся мебель полированная, из красного дерева, в идеальном состоянии; ванная комната огромная и т.п. Очень жаль, что ты не приехала на эту конференцию, вместо той, другой.

На следующий день, на заседании, все началось очень медленно. Я должен был выступать днем. Именно это я и сделал, но у меня было слишком мало времени. Нам пришлось закончить работу в четыре часа дня, потому что на вечер был назначен прием. Несмотря на это я думаю, что мое выступление прошло хорошо: так или иначе, все, что я не сказал, присутствует в письменном варианте моего доклада.

Итак, в тот вечер мы отправились во дворец на встречу с королем и королевой. У отеля нас ждали такси — длинные черные автомобили, — и в 5 часов вечера мы уехали. Нас провезли через ворота дворца, по обе стороны которых стояла стража; потом мы проехали под аркой, дверь в которую открывали мужчины в красных мундирах и белых чулках, под коленом перевязанных черной лентой с золотой кисточкой. Стражу мы снова встретили у входа, в коридоре, вдоль всей лестницы и наверху, около бального зала. Эти стражники, в шляпах, типа русских, с ремешком, который застегивается под подбородком, темных мундирах, белых брюках и до блеска начищенных черных кожаных сапогах, стояли навытяжку — у каждого в руках поднятый вверх меч.

В «бальном зале» нам пришлось ждать, наверное, минут двадцать. В нем был мозаичный паркетный пол, и в каждом квадрате стояла буква «L» (первая буква имени Леопольд — теперешнего короля зовут Бодуан или как-то в этом роде). Позолоченные стены относятся еще к восемнадцатому веку, а на потолке изображены обнаженные женщины, разъезжающие на колесницах в облаках.

По периметру комнаты развешано множество зеркал и расставлено множество позолоченных стульев — точно так же, как в тех многих дворцах, которые мы видели, но на этот раз здесь не музей: все это живое, все вычищено до блеска и в идеальном состоянии. Несколько дворцовых служащих непрерывно сновали туда-сюда. У одного был какой-то список, и он сказал мне, где я должен стоять, но я его не послушался и, впоследствии, остался без места.

Открываются двери в конце зала. Там стоят король и королева в сопровождении стражи; мы все медленно входим, и нас по очереди представляют королевским особам. У короля молодое лицо с полусонным выражением и очень твердое рукопожатие; королева очень хороша собой. (По-моему, ее зовут Фабриола — она была испанской графиней.) Мы выходим в другую комнату с левой стороны, где ряды стульев расставлены как в театре, причем в первом ряду стоят два стула для короля и королевы. Перед этими рядами стоит стол с шестью стульями для блестящих ученых — Нильса Бора, Ж. Перрена (француза), Р. Оппенгеймера и т.д. — см. рисунок.