Следующие два дня я провел в тревоге. Последнюю фразу письма Изолины я понял как приглашение. Но можно ли было мне показаться там после всего, что произошло?

Я придумывал различные предлоги, чтобы явиться к дону Рамону, но все они никуда не годились. И я два дня не имел никакого представления, что делается на гасиенде. Вдруг разнесся слух, что в городе будет бал. Танцы меня не соблазняли, и потому к этому известию я отнесся совершенно равнодушно, однако, узнав, что бал будет иметь политический характер, что его устраивают для сближения побежденных с победителями и что все будет сделано для привлечения местного общества, я встрепенулся: у меня появилась надежда увидеть на этом балу Изолину. Желающие могли явиться на бал в костюмах и масках. У меня с собой был штатский костюм, в который я и решил облечься. Прибыл я в собрание довольно поздно, в самый разгар танцев. В толпе пестрели всевозможные костюмы, а дамы почти все были в масках. Среди многочисленных масок трудно было отыскать Изолину. Однако я утешал себя мыслью, что она-то меня узнает, так как я был без маски. Время шло, но Изолины я не видел. Наконец в зале показалась женская фигура, стройность и красоту которой не могли скрыть даже крупные складки ярко-желтого домино, ее карнавального костюма.

— Это Изолина! — подумал я. — Это она!

Желтое домино вальсировало с молодым изящным офицером и кокетливо склоняло голову к его плечу. Я все время следил за этой парой. Окончив танцевать, они уселись беседовать в уютный укромный уголок. Не в силах сдерживать себя, я приблизился к ним, чтобы слышать разговор. Офицер умолял свою даму снять маску. Она долго не соглашалась, но наконец исполнила его просьбу. Бог мой, что я увидел! Негритянка с толстыми губами и выдающимися скулами. Офицер, пораженный такой неожиданностью, пробормотал какое-то извинение и скрылся в толпе.

Негритянка между тем снова надела маску и удалилась, вероятно, совсем покинув бал, так как желтого домино я уже больше нигде не видел.

Я окончательно потерял надежду увидеть Изолину. Или она совсем не приехала, или не хотела быть узнанной кем бы то ни было, даже мною.

Последнее предположение было для меня особенно мучительным. С горя я отправился в буфет, где выпил вина, которое меня несколько развеселило. У меня появилось желание потанцевать, и с этой целью я вернулся в зал. Наверху мне попалось голубое домино, и я пригласил его. Домино согласилось. Дама моя говорила по-французски.

В городе живет много французов: ювелиры, дантисты, портные, модистки. Я решил, что мое голубое домино, вероятно, модистка.

Она была так стройна, грациозна и так хорошо танцевала, что мы обращали на себя всеобщее внимание.

Когда мы кончили вальсировать, я попросил позволения побыть с нею до следующего танца, чтобы потом снова пригласить ее.

Она согласилась, но спросила: неужели здесь нет другой дамы, с которой я предпочел бы танцевать?

— Нет, — ответил я, — только с вами!

— Это мне очень лестно, — заметила моя дама, — и было бы еще более лестно, если бы вы знали, кто я.

— Я очень сожалею, — продолжал я, — что не знаю вас и, может быть, никогда не узнаю, если вы не согласитесь снять маску.

— Это невозможно, потому что, увидев мое лицо, вы не захотите больше со мною танцевать. А вы так хорошо вальсируете!

— Сомневаюсь, чтобы ваше лицо могло произвести подобное впечатление на кого бы то ни было! Умоляю вас, снимите маску! Я ведь не в маске.

— Вам нет причины скрывать свое лицо.

«Портниха не глупа», — подумал я, продолжая разговор.

— Вы слишком любезны, вы льстите мне!

— Не без цели: вы краснеете, и это вам идет. Кто вы? Мексиканец? Военный? Штатский? По-моему, вы скорее всего поэт? У вас бледное лицо, рассеянный вид… Вы вздыхаете…

— Кажется, я еще ни разу не вздохнул во время нашего разговора?..

— Да, но до нашего разговора?.. Вы были как будто заинтересованы желтым домино…

— Желтым домино? — спросил я.

— Да, которое танцевало с красивым молодым офицером. Я думала, что вы сочинили стихи в честь этой дамы и, не видя ее лица, воспели ее ноги, — сказало голубое домино смеясь. — Но в конце концов увидели ее лицо. И как вы были разочарованы!

— Не то что разочарован… а мне было очень ее жаль. Бедняжка, вероятно, сейчас же уехала домой, но как хорошо она танцевала! Как танцевала!

— Я все еще жду ответа на свой вопрос — вы поэт?

— Поэтом я не могу себя назвать, но не отрицаю, что мне случалось писать стихи.

— Я так и думала. Ах! Если бы я могла вдохновить вас написать мне стихи!

— Как, не зная вашего имени? Не увидев вашего лица?

— Стоит мне снять маску, и ваше поэтическое настроение исчезнет, как дым.

«Нет, это не модистка, — решил я. — Это дама из высшего общества. Да и умна! И, разумеется, она красива. Некрасивая женщина не может так говорить».

— Умоляю вас, снимите маску! Если бы мы не были на балу, я на коленях молил бы вас об этом!

— Смотрите, как бы вам не пришлось раскаиваться, если я исполню вашу просьбу. Вспомните желтое домино.

— Как вам нравится мучить меня. Если даже предположить, что ваше лицо так же черно, как лицо желтого домино, я уверен, что не замечу его черноты!

— Подумайте хорошенько о том, что вы сказали.

— Я говорю вполне обдуманно.

— Ну, в таком случае… снимайте!

Дрожащими пальцами я развязал тесемочки, придерживающие маску, и, пораженный, выронил ее из рук. Передо мною было лицо желтого домино с теми же толстыми губами и выдающимися скулами. Я не знал, что сказать, и машинально опустился на стул, не в силах что-либо произнести.

Моя собеседница разразилась громким хохотом.

— Ну-с, господин поэт, что же вы? Вдохновляет теперь вас мое лицо? Когда прикажете мне ожидать стихи? Сегодня? Или, быть может, никогда? Однако вы, как я вижу, ничуть не любезнее вашего соотечественника, лейтенанта.

Я был слишком оскорблен ее замечанием, чтобы возразить, и молча удалился.

Подойдя к двери, я решился еще раз взглянуть на странную негритянку.

Голубое домино продолжало стоять на прежнем месте, но теперь у него было лицо… Изолины!