Но было еще какое-то различие — основное. Павел Петрович это чувствовал, а определить не мог. Он уже начал злиться на себя.

Зажглась лампочка на столе, и запищал сигнал. Истоцкий нажал на клавишу, автоматически открывая дверь. Просторная комната стала тесной; в ней появился Петр.

Истоцкий удивленно смотрел на него, готовясь задать вопрос. Павел Петрович предупредил его:

— Это мой коллега.

«Ну и ассистенты теперь у следователей!» — подумал Истоцкий, с уважением глядя на ручищи гиганта.

И вдруг Павел Петрович понял, в чем главное отличие геолога от командора Кантова. Не в цвете волос, не в лице. Незначительная, казалось бы, деталь: у Истоцкого небрежно застегнута куртка, из-под нее выбивается сорочка в желтую клетку. И сразу же вспоминаешь, как на все «молнии» была наглухо — под подбородок — застегнута куртка обвиняемого Кантова.

— Расскажите о командоре. Какой он человек? — попросил Павел Петрович.

Лицо Истоцкого оживилось, затем помрачнело, отразило растерянность… Оно меняло выражение, как море в летний день меняет цвет. Наконец геолог решил все превратить в шутку:

— Спросите что-нибудь полегче. Павел Петрович молча смотрел на него.

Истоцкий попробовал обороняться:

— Кто же может рассказать о человеке? Да еще о таком, как наш командор? Если я скажу, что он умный, волевой, смелый, то это ведь и так понятно. Будь он другим, как бы он стал командором?

Рука Истоцкого, словно существуя сама по себе, застегивала и расстегивала «молнию» куртки. А в глазах, в самой глубине их, мелькали воспоминания…

Павел Петрович уже понял, чего ему не добиться от Истоцкого. Оставалось выяснить, чего он сможет добиться.

— Пусть будет так, — сказал следователь. — Я же не писатель, и меня не интересуют его образ и всякие там интимности. Мне очень важно знать только одно: он умел быть жестоким?

Павел Петрович не очень надеялся, что Истоцкий поймет вопрос. Но геолог понял, подался вперед, заглядывая в глаза следователю, чтобы убедиться: правильно ли понял? Павел Петрович поспешил уточнить:

— И еще одно… Мне говорили, что у тех, кто улетает в дальние рейсы, тоска по Земле возрастает во много раз…

По выражению лица Истоцкого он понял, что совершил ошибку, переборщил. Но отступать было поздно.

Рот Истоцкого насмешливо искривился. Только рот — глаза в этом не участвовали.

— Вы хотите знать… — начал он, и это «вы» звучало как «вы, которые не были там».

«А может быть, и хорошо, что он разозлился», — мелькнула мысль у Павла Петровича. Следователь взглянул на Петра. Лицо гиганта оставалось невозмутимо доброжелательным.

— Ладно, — сказал Истоцкий и словно отсек что-то. — Если вы хотите узнать о тоске и жестокости… Вы никогда не мечтали встретиться с теми, кого называют «братьями по разуму»? А теперь представьте, как стремятся к ним те, кого послали их искать. Да еще после многих лет полета в черной пустоте с никчемушными астероидами, метеоритами, всякими там звездами…Он метнул взгляд на Павла Петровича, на Петра. — И вот — планета. С разреженной атмосферой. Большой процент метана. Почти горючая смесь. Мы уже начали привыкать ни на что не надеяться. И как бывает в романах — вдруг… Пирамиды… Да, мы увидели пирамиды. Метров по семьсот — восемьсот в вышину, безупречно правильной формы. Запустили телезонды. У подножия пирамид виднелись отверстия, похожие на выходы туннелей. Командор приказал запустить информационные автоматы — передатчики линкосов. Когда все программы исчерпались, мы начали импровизировать. Шли часы, сотни часов… Нам никто не отвечал. Тогда в путь отправились автоматы-разведчики. Они спустились в туннели.

Истоцкий больше не обращал внимания на слушателей. Он словно вспоминал для себя:

— Шесть роботов по шести туннелям двигались внутрь планеты. Стены туннелей светились. Они были покрыты затейливыми орнаментами, выложены мозаикой из овальных бляшек, похожих на панцири черепашек. Роботы брали пробы со стен, исследовали их состав. Выяснилось, что бляшки состоят из колоний микробов. Впрочем, для отделки туннелей могли использовать микробов. Наконец Первый робот передал, что туннель, по которому он двигался, закончился тупиком. Здесь мозаика была иной, меняла рисунок. Вместо бляшек на стенах сверкали точки, размером с булавочную головку. Они тоже состояли из микробов, но другого штамма.

Через полтора часа после Первого Второй робот доложил, что его туннель также окончился тупиком. Через сорок минут о том же доложил Третий робот, затем остальные. И в конце каждого туннеля ослепительно сверкали «булавочные головки».

Выяснилась любопытная деталь. У одного из роботов произошла неполадка с освещением. Исправляя ее, он несколько раз переключал свои прожекторы. И вот через несколько минут стена туннеля замерцала точно в таком же ритме, повторяя вспышки прожектора. Это могло быть случайным совпадением. Мы передали команду роботам повторить вспышки. И снова, как эхо, во всех шести туннелях стены ответили пульсирующим мерцанием, повторили порядок вспышек.

Знаете, о чем мы подумали? Ведь мы искали Их и во всем видели проявление Их деятельности. Наш молодой биолог Антон выпрашивал у командора разрешение отправиться в вездеходе на разведку. Я просился вместе с ним.

Командор сказал: нет.

Мы повторяли сигналы, каждую минуту ожидая ответа. В конце концов нам начал чудиться ответ в треске шаровых сиреневых молний, возникающих в атмосфере этой планеты.

Назревал бунт. Мы потребовали Чистилища. Командор оттягивал его. Он верил в свою правоту и надеялся, что время докажет ее.

Мы постарались ускорить Чистилище. Подкараулили командора, когда он вышел из рубки, окружили все сразу, оттерли его от дверей. Он все понял еще до того, как услышал о наших требованиях. Кибернетик Семенов назвал его «космическим бюрократом», Антон «намекнул», что, если ему не разрешат отправиться на разведку туннелей, он это сделает без разрешения. Я говорил о людях, для которых Вселенная разделена параграфами. А командор так и не сказал, что думает о каждом из нас…

Он стоял — невозмутимый — и внимательно слушал. И что нас злило больше всего — этот его вид был вполне естественным, без рисовки. Ему в самом деле интересно было знать, что мы о нем думаем, и в самом деле он не огорчался, так как верил в правоту тех параграфов Устава, по которым сейчас действовал.

Тогда Антон, доведенный до исступления, крикнул:

«Переизбрать командора!» Его поддержали другие. А командор сказал:

«Это ваше право. Но по Уставу в данной ситуации — а она соответствует параграфу А-7 — я имею право на двое льготных суток. Итак, пока они не истекут, вам не переизбрать меня и не отменить моего приказа. Ни один человек из ракеты не выйдет. Прошу всех разойтись по своим местам и заняться работой!» Его расчеты оправдались. За двое суток наша злость остыла, а на третьи — стены туннеля, приняв наши сигналы, схему Солнечной системы, ответили иной схемой. Они скопировали наши обозначения, но расположили их по-иному.

Центр, или то, что мы принимали за центр, — более яркое пятно, размещалось на периферии чего-то, похожего на рукав.

Мы еще ничего не понимали, когда наш кибернетик Семенов сказал:

«Это схема туннеля. Так они изобразили туннель».

Ему начали возражать, и он предложил:

«Давайте передадим им схему туннеля, как мы ее представляем, и убедитесь сами».

На этот раз мы получили веское подтверждение правоты Семенова — тысячи раз повторенное изображение туннели на всем протяжении мерцающих стен. Но это снова была только отраженная копия наших сигналов — от себя они ничего не добавили к ней.

Командор закрылся в каюте с Семеновым, и сутки мы их почти не видели. Они разработали программу сигналов, основываясь на свойстве неизвестных существ отражать и повторять информацию.

Некоторого успеха мы добились на тридцать второй передаче. Их реакция была по-прежнему очень похожа на эхо, но из всей информации они выбрали те части, которые можно было использовать для ответа.