У Трофима Спицына все в жизни было взвешено и рассчитано, и всегда он добивался намеченной цели, ничего не делая зря. Сейчас он хотел накопить денег и приобрести «Жигули». Казалось бы, для чего ему автомобиль? Ездить вроде бы и некуда. Но Трофим слышал, что рано или поздно в Борок проложат дорогу от шоссе на Архангельск, и тогда можно будет возить на городской рынок продукты своего хозяйства — свинину, картошку, овощи и делать деньги. Катер «Прогресс» он собирался заменить новым, с более сильным мотором, чтобы заготовлять сено на дальних островах, собирать, где плохо лежит, лес-плавник, потихоньку продавать его тем, кто менее находчив, а более совестлив, кому надо строиться или ремонтировать дом и запасать на зиму дрова.

Сегодня он поднялся, как всегда, в шесть утра. Припечатывая крепкими пятками холодный крашеный пол и почесывая выпуклую волосатую грудь, лохматый, длиннорукий, словно лесовик, он подошел к окну, откинул занавеску и выглянул на улицу. Там было пасмурно, облачно. Зевнув, Трофим пошел во двор умываться, где у него, на столбе был прилажен бачок с водой и шлангом. Скинув нательную рубаху, вымылся до пояса, вытерся полотенцем и пошел завтракать.

После завтрака он помогал Марфе кормить свиней, пустил пастись на веревке козу, привязав ее к колышку. Затем пошел в сарай и принялся стругать рубанком косяк для кухонного окна, затеяв небольшой ремонт.

Так каждый день до восьми утра, до выхода на совхозную работу, он успевал немало сделать по дому.

Марфа была ему бесценной помощницей. Крепкая, широкая в кости, с большими жилистыми руками и некрасивым грубым лицом, она словно была создана для повседневных домашних дел. Содержала избу и всю усадьбу в полном порядке, целыми днями копалась на огороде, и каждое распоряжение Трофима понимала с полуслова.

Раньше Марфа жила со старухой матерью в своей избе. Когда мать умерла и она осталась одна, Трофим посоветовал ей продать избу, деньги положить к сберкассу и жить у него. «Скучно тебе одной. Живи у меня. Вдвоем веселее», — сказал он, и Марфа согласилась. С тех пор они и живут вместе. Трофим — хозяин, она у него вроде работницы. Но он не обижал ее, не попрекал куском хлеба, был обходителен, а порой даже и побаивался своей домоправительницы: очень уж хмур и недобр у нее взгляд, а кулаки покрепче, чем у иного мужика. Марфа не любила пьяных, и, если Трофим иной раз напивался, бесцеремонно заталкивала его в угол за печью на тюфяк, брошенный прямо на пол, и приказывала: «Спи!» В горницу его в таком виде на кровать не пускала. Сама спала зимой и летом на кухне, на русской печи.

Строгая была женщина, старообрядческого склада.

Соседи, думая, что Трофим взял Марфу себе в сожительницы, злословили: «Нашел красавицу писаную! По деревне идет — собаки лают, в окошко выглянет — лошади шарахаются!» А когда он стал похаживать к Прихожаевой, говорили: «Марфа у него для буден, а Сонька — для праздников». Но как-то прознав, что никакой близости у Трофима с Марфой быть не могло, оставили его в покое.

По утрам и вечерам Трофим возился у моторки, чинил и подновлял избу, начал пристраивать к ней вместо крыльца застекленную веранду. Он собирался устроить на огороде нечто вроде теплицы для огурцов и помидоров.

Обычно он брал двух поросят. Один теперь уже набрал вес и в конце лета будет забит. Второго, четырехмесячного, кабана он намеревался держать до поздней осени. Туговато было с кормом, но оборотистый Трофим доставал у знакомого кладовщика орса заречной сплавной конторы отруби, использовал картошку со своего огорода и остатки от стола.

Была у него еще маленькая «статья» дохода. Он подбирал то, что валялось на улице, в полях, возле мастерских и скотных дворов, то, что было выброшено или по нерадению потеряно другими: детали к сельскохозяйственным машинам — втулки, ржавые шестерни, подшипники, ножи от косилок, фасонное погнутое железо, трубы, прутья, мотки проводов, обрывки стальных тросов, канистры из-под бензина, дырявые, но при нужде еще пригодные автомобильные и велосипедные камеры. Все это он складывал в дощатой пристройке к сараю, на досуге приводил в порядок, чистил наждачной бумагой, запаивал, подкрашивал, смазывал маслом, склеивал резиновые камеры. И получалось, что иной сосед в поисках нужной детали, когда-то нерасчетливо выброшенной или потерянной, находил ее в пристройке Трофима обновленной и брал, конечно, не безвозмездно, а по устойчивой таксе — «за бутылку». Трофим посмеивался:

— Вот ведь выкинули! А я подобрал — и опять сгодилось. Что бы вы, охламоны, стали делать без меня?

Спиртное в натуре он не брал, предпочитал деньги.

В одном Трофим допустил просчет. Прежде он думал, что вполне может прожить без постоянной работы в совхозе. Когда он организовался, поначалу заработки рабочих были невысокими, и он махнул на совхоз рукой: «Не буду ишачить на дядю, так проживу». Но шло время, совхоз креп, зарплата увеличилась, пошли премиальные, и он понял, что много теряет, не участвуя в общественном труде. На него уже и посматривали косо: дескать, живет как единоличник.

Трофим пошел помогать механизаторам в ремонте техники. Всего, кажется, он достиг в жизни. Была у него и любушка — Софья. Отношения с нею целиком зависели от неуравновешенности ее характера, но почти всегда терпеливый и настойчивый Трофим одерживал верх. «Покуражится — перестанет. Заскучает — придет ко мне. Баба молодая, без мужика ей трудно обойтись…» — самоуверенно думал он. Так чаще всего и получалось.

Трофим приходил к ней всегда с вином, потому что знал: выпив, Софья становится податливей… Софья незаметно для себя привыкла к коварному зелью, а Трофим был хитер и откровенно лицемерил, говоря, что ей можно выпивать дома для «настроения», самую малость вместе с ним. Прихожаева все больше втягивалась в это тихое и умеренное пьянство и становилась безвольной. Водка упрощала взаимоотношения, делала легко осуществимыми желания. Трофим не чувствовал угрызений совести: «Так заведено», — считал он.

Софья поначалу вовсе не думала, что эти выпивки с «дролей» могут плохо кончиться, ведь он предостерегал ее от пьянства на стороне, на людях. Поняла она это в тот вечер, когда произошла размолвка, и она бесцеремонно выдворила Трофима из избы.

Ей стало ясно, что Трофим подчинил себе ее характер и волю с помощью вина. От него, от этого зелья, легкость в мыслях и покладистость. Ее все сильнее тянуло к рюмке, и ей стало страшно: ведь многих это приводило к печальному концу…

Для Трофима Софья — только забава, он не собирается на ней жениться, да и сама она не думала выходить за него замуж. Тем более, что развод с прежним мужем еще не был оформлен. На трезвую голову Трофим ей совсем не нравился. Она сошлась с ним случайно и теперь, проводя угарные ночи, а потом трезвея, все больше убеждалась в этом. Она уже стала замечать, чего прежде не замечала: Трофим — грубый, черствый, не очень опрятный человек, руки у него не очень чистые, волосы сальные, а глаза недобрые, колючие. Он скуп, прижимист, расчетлив, в голове у него только мечты о деньгах и машине…

После работы у Софьи оставалось много свободного времени. Она старательно пропалывала свой огород, окучивала картошку, прибиралась в избе. Потом сидела у телевизора или шла на улицу прогуляться.

Близких подруг у нее не было, зайти вечерком на чашку чая, поговорить было почти что и не с кем. Все ее сверстницы разъехались по городам. Сплетничать да пересуживать с бабами, собиравшимися на крылечке магазина, она не любила.

Последнее время от скуки она стала посещать кино, но и там ей не сиделось в тесноватом, душном зале. Молодежь три раза в неделю собиралась в клубе на танцы, но она на них не ходила — не тот возраст. Там под электропроигрыватель с громадными черными колонками парни и девушки отплясывали с какими-то непонятными ей подпрыгиваниями, подергиваниями и ужимками современные ритмы, к которым Софья была совсем равнодушна.