Все летит кувырком. Побагровевший, разгневанный и потный труппенфюрер без передышки орет в трубку:

— Hallo! Abteilung Süd-West! Hier Abteilung Totenkopf! Hallo, hallo!

Но ответа нет. Линия полевого телефона наверняка повреждена. А может быть, командный пункт уже покинул Илгуцием? Сумасшествие!

— Hallo! Abteilung Süd-West! Hallo, hallo!

Могильная тишина. И тогда труппенфюрер кулаком сбивает со стола телефонный аппарат и начинает пинать его ногами:

— Свиньи, законченные свиньи!

Близится вечер. Со стороны Риги вермахт уже оттянул все свои главные силы, проходят и проезжают только маленькие арьергардные группы и жандармы, а труппенфюрер все еще не получил приказа об отступлении. Начинает попахивать предательством.

(— Дерьмовое дело, дерьмовое дело! — говорит Гейнц Никель. У великого тылового живодера трясутся руки: врага он никогда в лицо не видел.)

В сосняке рядом с лагерным плацем обосновались артиллеристы-дальнобойщики. Сейчас они зажигательными снарядами начнут жечь большевистскую Ригу. Все подчистую! Дома, церкви, рыночные павильоны на том берегу Даугавы.

— Я только приказа жду, — говорит толстощекий фельдфебель с толстой сигарой в зубах.

— Ребята, этот тип может на маскараде изображать задницу, — говорит виолончелист. — Поглядите, как из него прет сигара!

Но на этот раз музыкантам Аполло Новуса не до смеха. Анекдотец-то с бородой, да и план бегства все больше осложняется.

Труппенфюрер уже с утра приказал снять палатки. Музыканты взвалили на себя рюкзаки и полчаса назад построились в колонну, а приказа нет как нет… Впереди и позади рижан почему-то стоят в строю бравые парни Гейнца Никеля. Шарфюрер глаз не спускает с музыкантов, то и дело подходит к ним, чтобы прикурить… У виолончелиста он спрашивает, пишут ли ноты для барабанщика или тот просто так долбает.

Ха, ха! Чтобы отвести от себя подозрения, все четверо хохочут над шуткой шарфюрера. После этого, видимо успокоившись, Никель становится в строй где-то позади них. Ему показались подозрительными напряженные лица рижан. Да они и были напряженными. За завтраком условились так: как только стемнеет, они метнут в немцев гранаты и, воспользовавшись смятением, бросятся в сторону болота. Будь что будет!

Это был прекрасно задуманный, но совершенно нереальный план. Теперь они это поняли. Хорошо, что, отвечая на шутки шарфюрера, им удалось унять дрожь и взять себя в руки…

— Hallo, hallo! Süd-West! Hallo! Труппенфюрер слушает!

Наконец-то соединил с командным пунктом.

— Так, так… Слушаюсь, штандартенфюрер! Будет исполнено! Heil Hitler!

Приказ задержался потому, что команда подрывников, посланная взрывать мосты на Гауе, не вернулась… Их взяли в плен и расстреляли! Ждать дальше не имеет смысла. Слава саперам!

(Музыканты мрачно переглянулись… Рихард…)

Труппенфюрер оглашает приказ: «Команде срочно направиться на станцию Засулаук (в Бабите поезда не останавливаются, узел разбомбили.) Эшелоном, отправляющимся в восемнадцать пятнадцать, эвакуироваться в Смарде».

Труппенфюрер, от страха уже почти потерявший голову, теперь оживляется.

— Шагом марш! — кричит он петухом. — Nach Sassenhof, nach Sassenhof!

Зажатый в тесной колонне, духовой оркестр по Калнциемскому шоссе через Плескодале шагает в Засулаук. Вдоль опушки, по ту сторону канавы, трусцой двигается команда Никеля с MG наготове. Из темного ельника они могут схлопотать партизанскую пулю, несколько пуль уже просвистело в воздухе, когда команда проходила мимо плотины Бебербекской мельницы. Но у рижан нет никакой возможности сбежать. До чего же все неудачно!

Виолончелист, бегущий рядом с Каспаром, шепчет:

— Э’извиняюсь, господин Коцинь! Главное — без паники: мы еще поживем!

Он так безупречно подражает голосу Анскина, что Каспар начинает громко смеяться.

— Gut, gut! — кричит шарфюрер, бегущий по ту сторону канавы. — Lustig sein, fröhlich sein!

— Отчего же не радоваться: ведь мы бежим побеждать, — громко отзывается кларнетист.

Никель бросает на музыканта угрюмый взгляд. Лицо шарфюрера искажается уродливой гримасой. Будь они наедине, он бы тут же придрался к наглецу. Ведь это же откровенная насмешка над нынешним бегством немцев. Но времени сейчас нет, надо спасаться. «Ну, погоди, вшивый барабанщик! — думает шарфюрер. — Завтра в Смарде ты у меня спляшешь тарантеллу…»

Перрон станции Засулаук до отказа забит гитлеровскими частями. По каким-то причинам эти части задержались и отстали. Поредевшие и растрепанные в арьергардных боях. Измотанные… Отряды перемешались. Среди них толкались одиночки, потерявшие свою часть. Порядка никакого. Железнодорожные жандармы сбежали на предыдущем поезде. А в Засулауке и Агенскалне уже появились группы вооруженных рабочих. «Большевистская пятая колонна», как утверждает комендант станции, пехотный полковник. В окрестностях очень неспокойно, надо быть начеку.

Чтобы хоть как-то упорядочить отступление, комендант станции только что получил новый приказ: «Особую часть СС и образцовый оркестр, которые прибудут из Бабите, задержать. Зондеркоманда должна прикрыть эвакуацию, после чего отступить в направлении Булдури — Лиелупе».

— Что? — кричит труппенфюрер. — У меня есть приказ эвакуироваться эшелоном в восемнадцать пятнадцать. Heil Hitler!

— А вот другой приказ! — говорит комендант станции и показывает телеграмму. Черным по белому: зондеркоманду задержать. Heil Hitler!

— Вы дадите стрекача, а мы тут жизнью рискуй! Не пройдет! У меня есть приказ эвакуироваться, и я эвакуируюсь. Heil Hitler!

— А я врежу по твоей вспухшей морде, Schwanz! — кричит выведенный из себя полковник. — Я прикажу повесить тебя за невыполнение приказа, heil Hitler!

Долго еще обменивались они хайлями и гитлерами, выкрикивая осточертевшее приветствие с самыми различными и неожиданными интонациями, выхватывали из кобур свои пистолеты, тыкали ими в лицо друг другу, но ничего не помогало. Наконец вмешался какой-то угрюмый офицер гестапо, и духовой оркестр во главе с труппенфюрером был просто-напросто вытолкан с перрона и загнан в редкие насаждения возле Калнциемской улицы. За насаждениями начинались густые кусты сирени, а еще дальше — яблоневый сад, окруженный покосившимся дощатым забором.

Комендант понимал: эшелон все равно не сможет захватить всех. Большая часть должна будет остаться здесь и пешим ходом вырываться из окружения: большевики уже были в Вецмилгрависе и переправлялись через Даугаву возле Болдераи.

Труппенфюрер перемигнулся с Гейнцем Никелем, они были не лыком шиты! Остаться в Засулауке означало плен, следовательно — верную смерть. На совести каждого из них по меньшей мере полсотни жизней. Свидетелей более чем достаточно, а ликвидировать их уже невозможно. Единственный выход — игнорировать приказ, бросить музыкантов на произвол судьбы. А уж потом как-то и выкрутиться можно, ведь труппенфюрер — член партии с тысяча девятьсот двадцать седьмого года, стало быть семнадцать лет партстажа. Какое-то время в Мюнхене он даже самому вождю сапоги надраивал (когда работал лакеем в гостинице «Stachus»), неужто это не примут во внимание!

Труппенфюрер собрал свою команду и приказал:

— Как только задним ходом подойдет состав, то, еще до того как он остановится, — все за мной в последний вагон! Двери перекрыть! Первым на штурм пойду я, следующим — Гейнц Никель. За вождя, за родину! Жизни своей не пожалеем — ура!

— Ура! — закричали рижане, и лица у них просветлели.

Состав приближается быстро (чтобы никто не мог преждевременно вскочить в вагон). Труппенфюрер и шарфюрер уже приготовились к прыжку пантеры. Баварцы, тяжело дыша, проталкиваются вперед, а рижане — назад… Когда последний вагон подкатывает к насаждениям, зондеркоманда бросается на штурм. Начинается невообразимая суматоха (четверо музыкантов Аполло Новуса уже находятся в кустах сирени). Валторнист вытащил из гранаты предохранитель и пальцем придерживает скобу. Он собирается бросить эту штуку в дверь вагона.