Ночь за ночью они позволяли пользоваться своими телами, защищая свои разумы и добывая крохи информации. Опускаясь до нужной степени, чтобы проникнуть в клуб, но держась за свои сущности. И ради таких малых результатов. Все, что они смогли до сих пор сказать Шедону - это что Фейри определённо более могущественны, до неизвестной степени, определённо изменились из-за Песни, но существовал внутренний круг Высших Фейри, уединившийся в глуби, в собственном приватном клубе, куда имели доступ лишь несколько тщательно отобранных. Ни одна из двенадцати ещё не получила приглашения.

Теперь они исчезли. Все. Испарились без следа. Они ушли в клуб, как обычно, субботним вечером, и не вернулись в воскресенье на рассвете. Сейчас они оставались пропавшими два дня, и она боялась худшего.

- Что сказала Дэни? - спросила Колин. - Она добилась каких-то результатов в их поисках?

- Я не сказала ей об их исчезновении по той же причине, по которой мы договорились не говорить ей, что мы посылаем шпионов. Если бы она знала, она настояла бы на том, чтобы их сопровождать. Если бы она знала, что они пропали, она ворвалась бы в Элириум, требуя ответы на кончике меча. Мы все знаем, к какому исходу это привело бы.

Энио сказала:

- Наша клятва королеве Фейри была бы нарушена. Этот меч - часть души Дэни. Она не может не убивать Фейри. Единственная причина, по которой она продержалась так долго и сдержала данное Мак слово - потому что она не позволяла себе приближаться к ним.

- Вот именно. Поэтому мы не можем ничего ей сказать. Продолжайте свои поиски. Продолжайте молчать.

Кивнув, Шедон поднялся и стал готовиться к возвращению в город, чтобы найти своих пропавших сестёр.

- Мамочка, почему Фейри плохие? - сказала Рэй позднее, когда Кэт стянула её туфли и начала набирать ванну.

- Не все они плохие, - отрешённо ответила она, обдумывая в голове события дня.

Она осознала, чем занимается, и заставила себя на время отложить дела аббатства. Её дочь заслуживала полного внимания - чего она сама никогда не получала от своей матери. В глазах её обоих родителей она выглядела бесполезным инструментом; стеснённая такой сильной эмпатией, в детстве она казалась сломленной, даже безумной.

Рэй была её миром. Неожиданным даром. Сокровищем, которое она вечно будет лелеять, защищать и любить, и делать все в своих силах, чтобы хорошо её воспитать. Любовь ребёнка, её собственной плоти, была чистейшей из всего, что может познать эмпат.

Её дочь не торопилась начинать говорить, но учитывая собственное детство, Кэт не беспокоилась из-за этого. Затем внезапно, месяц назад, Рэй начала выпаливать слова - Кэт и понятия не имела, что её дочь их понимала - связывая их во впечатляющие предложения.

- Я нравлюсь Спар-ши, - счастливо объявила Рэй. - Они говорят, что я для них хорошо пахну.

Кэт застыла, стиснув рукой край антикварной эмалированной ванны с ножками-лапами в их покоях.

- Они сказали, как именно ты пахнешь?

Рэй покачала головой, черные кудряшки запрыгали, глаза весело плясали.

- Просто что я вкусненькая. Они для меня тоже вкусно пахнут.

- Как что? - спросила Кэт.

Рэй пожевала нижнюю губу и подумала. Затем почесала носик и рассмеялась.

- От этого в носу щекотно. Просто хорошо пахнут.

Пыльца, подумала Кэт. Многие крошечные Фейри, изгнанные из собственного двора, жили внутри человеческих цветов, создавали дома в благоухающих, пропахших травами зарослях и гнездились в сосновых пролесках. В последнее время некоторые ши-видящие строили им небольшие деревянные домики, раскрашенные в яркие цвета. Она отчасти ожидала, что Спирсидхи воспротивятся человеческим постройкам, но вчера наблюдала за парой - они образовывали пару на всю жизнь - сражавшейся с удивлённым враждебным воробьём у двери, защищая свою новую обитель.

- Идём, любовь моя, твоя ванна готова.

- Пузырьки?

- Не сегодня. Только теми вечерами, когда мы моем голову, - волосы Рэй были такими густыми и кудрявыми, что мыть их было наказанием. Они делали это только каждую третью ночь, и пена для ванн служила вознаграждением за время, которое ей приходилось сидеть смирно, пока Кэт распутывала её волосы.

- Мамочка, - сказала Рэй, - моя спинка чешется. Не могу дотянуться.

Улыбнувшись, Кэт протянула руки, и когда Рэй вошла в её объятия, прижавшись к её груди, она стянула кофту дочери через голову.

- Сильно чешется.

- Повернись и дай мне посмотреть, тыковка, - сказала Кэт.

- Я не тыковка. Сегодня я стрекоза.

- Ну, что ж, маленькая мисс стрекоза, повер...

Но Рэй уже повернулась и нагнулась.

- Мамочка, - пропыхтела она, - чешется!

- Ты сегодня лежала на чем-нибудь?

- Я всегда на чем-нибудь лежу.

- Например? Камни? Что-то острое?

- Просто всякое. Трава и все такое.

- Но в траве могли быть камни.

- Не помню такого. Чешется.

Кэт подняла руку, которая лишь слегка дрожала, и почесала прекрасную гладкую кожу своей дочери, которая так походила на кожу Шона - светлая, и все же от малейшего солнца она делалась золотистой.

Там были два округлых розовых пятнышка одинакового размера.

По одному на каждом плече.

Устрой немножко ада, устрой немножко ада,

устрой немножко ада^[27]

Большую часть времени я просыпаюсь ворчливая и выбитая из колеи, если только я не подвергаюсь нападению. Тогда я просыпаюсь гладкой, холодной и смертоносной. Нехватка давления превращает меня в скоростной мячик для пинг-понга, который отскакивает от всего, с чем встречается. Невзгоды формируют мою лучшую форму.

Сегодняшний день был тревожной аномалией. Я проснулась, чувствуя себя бодрой, сосредоточенной, в боевой готовности. Отдохнувшей лучше, чем я когда-либо помнила за несколько лет.

Что-то определённо было не так.

Я схватила меч, выпрыгнула из кровати и описала узкий круг, ища непрошеных гостей. Никого не было. Я была одна в своей спальне, а зверь ушёл.

Я потратила долю секунды ориентации в пространстве, чтобы подымиться от злости по этому поводу, затем вернулась к анализу своего необъяснимо хорошего настроения. Не существовало другого объяснения; где-то в моей квартире должна быть угроза.

Я принялась прочёсывать каждую комнату, шкаф и укромное местечко.

Ничего.

Я вернулась обратно в свою комнату, чтобы обыскать её во второй раз, и почувствовала это, когда перешагнула через порог. Я бы заметила это и в первый раз, но боевая готовность сосредотачивает меня как лазер на потенциальных незваных гостях, а не на безобидных дверных проёмах.

Я посмотрела вниз, прищурилась, покосилась по сторонам в манере на-самом-деле-я-вовсе-не-смотрю. Заклинания иногда сложно увидеть. Особенно хорошие, а это было исключительным: грифельно-серое, настолько тёмное, что почти неотличимое от чёрного мраморного порога, в который оно было врезано, заклинание имело семь различимых слоёв узора, методично наложенных друг на друга, плюс мягко мерцающий намёк на ещё два слоя, которых я различить не могла. Чем пристальнее я их изучала, тем более ускользающими они становились, превращаясь в неразличимые узоры.

О, да, чертовски хорошие заклинания. Защищённые чарами темноты, чтобы не допустить снятия копии; метка истинного мастера. Чтобы поместить такие чары в холодный мрамор, требовалась кровь, пот и время, плюс навыки, которыми я не обладала.

Я подошла к окнам. Обнаружила те же заклинания на каждом подоконнике.

Зверь перед уходом окутал меня своей версией потрёпанного лоскутного одеяла.

Я узнала замысловатые символы и руны. Они выгравированы на порогах «Книг и сувениров Бэрронса», и на всем белом свете не существует Фейри, способного их пересечь. Возможно, даже Мак на это неспособна, если только он не вплёл туда исключение для неё, что также потребовало бы её крови.