Солли была супругой Акифа, старого алкоголика, он был старше ее на 11 лет.

Акиф был гитарист, раньше играл в знаменитом ансамбле "Гая", потом спился. Ему суждено умереть от цирроза, хотя он еще жив.

Солли была голодной женщиной, полногрудой, елозила бедрами, кидалась на мужиков совершенно и буквально, не на всех, конечно, все- таки она работала в ВУЗ – е.

Ей было тогда 29 лет, светлая, чуть сутулая, нос горбинкой, голос крикливый, боевая, чуть даже базарная. Любимая ее фраза: "ПУСТЬГОВОРЯТ, ЧТО СЕРДЦУ НЕ ПРИКАЖЕШЬ! НО ЗНАЙ, Я ДАЖЕ СЕРДЦУ ПРИКАЖУ".

Не только я один, мы вместе с Аликом уложили ее в постель, и каждый по отдельности удовлетворил ее. Акиф же, ее верный супруг, посапывал в соседней комнате в кресле.

Мы не нарочно это все устроили, так сложилось, так карта легла, так звезды на небе зажглись, Акиф полностью отключился, как канал телевизора, у Солли пошло хотение.

Мы перетащили Акифа в другую комнату, кинули его в пуховое кресло, он начал тут же храпеть.

Сначала Солли приблизилась к Алику, упала перед ним на колени, расстегнула ему ремешок брюк, присосалась к его члену. Ох…как она это умела!

Все это происходило передо мной, как в лучших порно фильмах.

Сижу за столом, ем виноград, гляжу на живую эротику.

Алик закусил губы, стоял перед Солли, гладил ее по голове, старался не глядеть на меня, смотрел куда – то в сторону.

Солли попросила его расстегнуть ей молнию на спине. Она была так занята, что даже не чувствовала мой взгляд.

Алик стал порывисто дышать, дело приближалось к концу, он лил и лил в нее свой сок, начал выливать в нее все, что накопилось в организме за месяц вынужденного воздержания.

Солли приняла его нектар до последней капельки. Алик покорно успокоился, натыкаясь на стены, пошлепал в ванную.

Она безропотно наполнилась его секретом, не отвечая ни малейшим встречным движением, ни сколько-нибудь заметным изменением покоя на лице своем.

Потом дошла и до меня очередь, Солли подсела ко мне. Крики, стоны, охи – ахи, торчащие соски, хватания за волосы, кусания, царапанья, загнанье до основания в ее щель своей швабры, оргазм, эякуляция. Дальше – без остановки. Солли довела себя до износа, потом чувствовала себя идиоткой, по ее же словам.

Я полностью опустошился, обмяк, получив невыразимое удовольствие.

Все как обычно, все как надо. Все мы были очень теплые, горячие, под угаром. В общем, еще раз повеселились. Полегчало на душе.

Когда пошел в ванную умыться, Акиф еще сопел, иногда буркал своим глухим замогильным басом что – то невнятное.

Его храп возбуждал нас еще больше, хотелось куда нибудь сунуться,

Солли для этого подходила полностью. Ожидалось новое продолжение, и опять по новому.

Алик вообще охамел, подошел к спящему Акифу в безразмерно – мохнатом полотенце, схватил его за ухо, заорал:

– Смотри, гляди, как шикарно отделывают твою женушку! Глянь! Прямо перед ним мы с Солли на коврике занимались сексом. Жестоко уж очень!

Совсем даже не смешно. Это надолго. Но что же представляет из себя это "надолго"?

Аида была женой ненормального художника, супругой нумерного идиота.

Мало того, что ее муж, а- ля Ван Гог был вальтанутый даун, так он и ее превратил в такую же идиотку как он сам.

Познакомились мы с Аидой на пляже, лежит на песке, солнце, загар, воздух.

Я присел рядышком, внимательно разглядываю ее: розовенькая, круглолицая, с ямочками на щеках и светлыми кудряшками, груди – 4 размер, это не плохо.

Дежурные словечки, введение, слабые улыбки одобрения, и проч.

Потом совместное купание, холодное пиво, машина, езда с ветерком, поцелуи взасос, трах – тиби док, тиби док! Не по нарошку, а по настоящему!

Мне понравилась задница Аиды, она была такая белая – белая, отзывчивая, стояла торчком, тряслась, как курдюк барашки. Она вздрагивала, как только я прикасался к ее аппетитной попке, к ее острым бугоркам позвонков. Ей самой нравилась ее попка.

Натуральная самка, губки бантиком – язычок нежный, умелый язычок.

Жаль, что у нее был такой муж, как она с ним лишилась девственности

– загадка.

Последний раз она забыла в моей машине журнал "Лиза", меж страниц я заметил бумагу, где было написано следующее:

"Из того, что говорится, одно говорится в связи, другое – без связи.

Одно в связи, например: "человек бежит", "человек побеждает"; другое без связи, например: "человек", "бык", "бежит", "побеждает".

Из существующего, одно говорится о каком-нибудь подлежащем, но не находится ни в каком подлежащем, например человек; о подлежащем – отдельном человеке говорится как о человеке, но человек не находится ни в каком подлежащем; другое находится в подлежащем, но не говорится о каком то подлежащем (я называю находящимся в подлежащем то, что, не будучи частью, не может существовать отдельно от того, в чем оно находится); например, определенное умение читать и писать находится в подлежащем

– в душе, но ни о каком подлежащем не говорится как об определенном умении читать и писать.

И определенное белое находится в подлежащем – в теле (ибо всякий цвет – в теле), но ни о каком подлежащем не говорится как об определенном белом.

А иное и говорится о подлежащем, и находится в подлежащем, как, например, знание находится в подлежащем – в душе – и о подлежащем – умении читать и писать – говорится как о знании. Наконец, иное не находится в подлежащем и не говорится о каком-либо подлежащем, например отдельный человек и отдельная лошадь.

Ни то ни другое не находится в подлежащем и не говорится о подлежащем. И вообще все единичное и все, что одно по числу, не говорится ни о каком подлежащем, однако ничто не мешает чему-то такому находиться в подлежащем.

В самом деле, определенное умение читать и писать принадлежит к тому, что находится в подлежащем, но ни о каком подлежащем не говорится, как об определенном умении читать и писать".

Да уж…дожили…Как лирично и нежно.

И это была Аида, жена художника.

Ум ограниченный, но здравый в конце концов не так утомителен в собеседнике, как ум широкий, но путаный.

Это была обычная продавщица кефира. Стояла на тротуаре под окнами домов, зазывала клиентуру. В руках трех литровые баллоны кефира, кстати кефирчик у нее был класс.

Муж ее иногда был рядом, он торговал зеленью, вечером приходил на этот пятачок, вместе с женой и выручкой собирались домой.

Сара – 25 летняя девушка из провинции с копной рыжих кудрявых волос, длинной до нижнего края лопаток. Зелеными глазами и кукольной фигурой.

Узкая талия, стройные ножки и высокая небольшая грудь делали ее похожей на куклу. И такая женщина торгует кефиром. В целом, изящество для тела – это то же, что здравый смысл для ума.

Я ее не долго уговаривал, меня она возбуждала дико. Я ей тоже нравился.

Однажды купил у нее целых три баллона кефира, всучил ей в ладонь

100 долларов США, мигнул ей ласково, мол, айда со мной.

Она неохотно поднялась, поплелась за мной.

Пришли на мою квартирку в обшарпанной панельной девятиэтажке. Я все заранее подготовил, для Сары это было более чем впечатляюще.

Романтично и красиво. Приглушенный свет, тихая мягкая музыка, свечи. Что мы слушали тогда? Спейс, "Синева".

Потом поцелуи, лежа на старом скрипящем диване. Мои руки на ее груди, животе, бедрах… И мои губы на ее груди, животе, бедрах..

Потом мы договорились, она стала сама приходить вот на эту мою квартиру.

Пили горькую водку, целовались на пьяную голову, все качалось, кружилось. Мы плотно прижимались друг к другу.

Затем она снимала с себя трусики, принимала меня в свое логово, мы совокуплялись до умопомрачения, так неистово, будто если нас разделят, мы умрем. Ее тело дрожало, мое тоже. Потом мы долго лежали в одной кровати, болтали. Было много еще разного.