Чикатилу уволили на следующий же день. Он заведомо это знал и даже не потрудился прийти на работу. Кто-то на него стукнул, там ведь все постоянно стучали. Когда Человек-Ружьё объявлял по офису свой приказ, из-за его левого плеча как-то зловеще выглядывал Кульков, который не улыбался.

В тот же день Человек-Ружьё уволил и Донскова. Он каким-то образом узнал, что тот накануне без уважительной причины свалил с работы, и уволил его всего через пару часов после Чикатилы. Видимо, это было уже не в первый раз, и никакие совместные воспоминания об утиной охоте Донскова не спасли. Не знаю, кому мешало его отсутствие на рабочем месте: всё, что он мог на нём сделать, — это приказать убрать ЭТО или наехать на красные кеды. Ни то, ни другое на прибыль компании влияния не оказывало — так же, как и похороны Василия Степановича, кем бы он ни был при жизни. Когда Донсков, весь красный и нахохлившийся, последний раз выходил из своего никчёмного кабинета, я пошутил ему в спину:

— Неудачник. Утиный киллер.

Он был настолько потерян, что даже не обернулся. Он действительно считал себя неудачником.

Вместо Чикатилы тут же наняли какого-то парня в малиновом пиджаке, как у бандита или у вокалиста попсовой группы «Божья коровка». Его звали тоже Миша, и он тоже был никакой. Мне теперь было не с кем смеяться и делать там мне было больше нечего. Вечером я ушёл с этой работы, чтобы больше никогда на ней не появляться. Перед этим я позвонил своей взрослой девушке и сказал, что между нами всё кончено. Она не удивилась и принялась мне говорить что-то свысока, но я не стал слушать. Я набрал номер Чикатилы и напросился в гости.

— Ну что, повременим? — спросил Чик, с порога протягивая мне холодную бутылку пива, свежую и с капельками, как показывают в рекламе.

— Куда спешить, — согласился я.

Потому что спешить действительно было некуда.

В Чикатилиной комнате было полутемно и по-восточному уютно. Может быть, так казалось из-за недавно вошедших в моду китайских благовоний, с помощью которых Чикатило шифровал от матери перманентный запах дури. Он тогда активно пытался легализовать марихуану в пределах отдельно взятой квартиры, но домашние ещё не были к этому готовы. Поэтому в ход шли все эти китайские палочки. Плюс какой-то небольшой настольный вентилятор с пожелтевшими лопастями. Мы украли его в одном постсоветском учреждении, когда пришли туда устраиваться на работу. Толку от него было немного, как от всего пожелтевшего и допотопного, поэтому он чаще использовался в качестве подвижной декорации — так, чтобы что-нибудь крутилось в кадре.

— Я думаю, что «Stoogies» всё-таки были более драйвовыми, — разглагольствовал Чикатило, пялясь на экран видака с кривляющимся Игги Попом. — Хотя в принципе этот дядька и сейчас неплох. У него всё нормально, у него в его годы даже нет сала на животе, а это характеризует человека положительно.

— Это из-за наркотиков, — предположил музыкант Алёша. — В особенности из-за кокса. Большие дозы кокса сжигают жир и вообще вялят человека. Возьми тех же «Rolling Stones».

Кокаиновая диета была Алёшиным слабым местом, больной темой. Он говорил об этом постоянно, к месту и не к месту. Он был немного пухлым и ненавидел спорт, поэтому мечтал похудеть именно так. Хотя, если рассматривать кокаин как символ, то к этому стремятся все музыканты. Даже те, которые живут в Москве, где кокса меньше, чем где-либо. Они в большинстве своём — лузеры, но это ничего не меняет. Они спят и видят себя в этой роли — Аль Пачино, вгрызающийся мордой в горку белого порошка, наваленную на столе. The world is yours. Почти все, кто занимается музыкой, мечтают присвоить мир. Это полная лажа, но они всё равно мечтают. Это не вредно, поэтому окружающие обычно не возражают.

Я время от времени переводил взгляд с Игги Попа на постер с изображением голой негритянки, лицо которой было заклеено крупноформатным фото Лёни Свиридова. Странно, но Лёне шла причёска афро. С ней он становился чем-то средним между львом Бонифацием и Сергеем Минаевым.

Напротив видака полукругом сидели Чикатили-ны друзья-музыканты. Когда-то, ещё до волшебного путешествия в ВДВ, Чикатило был у них барабанщиком — тогда все были какими-нибудь барабанщиками или гитаристами. За годы службы Чикатило научился пи…диться, драить очко и немного стрелять, но музыкальные навыки утратил полностью. Теперь он в память о прошлом выполнял функции их директора. Все отставные музыканты либо спиваются, либо становятся какими-нибудь низовыми директорами, промоутерами или владельцами подвальных студий звукозаписи. Чик метался по кондовым полулегальным клубам и организовывал концерты, впаривал статьи в местечковые газеты. Искал студии и спонсоров, которые на контакт не шли. Это была единственная работа, которую он выполнял честно, без мелких мошенничеств и прочих феерических шоу. Денег ему за нее никто не платил.

Я не думал, что у этой команды есть будущее — парни уже были взрослыми и немного уставшими. Но Чикатиле я об этом не говорил. Человек должен заниматься хоть чем-нибудь нелогичным и беспонтовым, и ни в коем случае нельзя ему в этом мешать. Чикатило пытался быть оптимистом и видел корень всех неудач в алкоголизме вокалиста Серёги — двадцативосьмилетнего раздолбая с уже оформившимися лиловыми мешками под глазами.

— Он каждый день выпивает по бутылке водки, — жаловался Чикатило. — Если бы он выпивал всего лишь на одну бутылку водки вдень меньше, всё было бы нормально.

Однако пару раз на физиономии Чика как-то сама по себе, без его ведома и согласия, проступала довольно ясная надпись, из которой следовало, что в принципе он всё понимает. Просто Чикатило был из тех персонажей, которые при всём своём цинизме иногда не прочь вопреки всем раскладам пободаться головой об стенку — это парадокс, но парадоксы делают людей интересными.

Обычно посиделки у Чикатилы не приурочивались ни к чему, но в тот день у нас был повод. Мы сдали летнюю сессию. Без единого хвоста, без одного на двоих самого завалящего хвостика. На одни «отлы», подозрительно и на зависть всем кроликам из читальных залов. Это произошло благодаря Чикатиле. Как-то раз он пыхнул и случайно сопоставил два факта: а) тем, кто не сдал экзамен с группой, на пересдачу выдаётся отдельная ведомость на одно лицо (причём лично в руки) и б) после доброй половины зачётов и экзаменов тот или иной препод навсегда срисовывается, исчезает в никуда. Такие преподы есть в любом заведении — они приходят и уходят, как мокрые сны в раннем тинейджерстве.

Так что в том семестре я честно сдал только один экзамен, а Чикатило — два. На все остальные мы не ходили, а потом брали в учебной части ведомости и рисовали в них всё, что нам хотелось. А хотелось нам из принципа только «отлы» («Если уж суждено вылететь, то не за серый и безликий «хор», — философствовал Чик). Мало того — мы поставили это дело на поток, принимая у студентов-лузеров плату пивом и дурью. Теперь мы даже представить себе не могли, как можно было раньше сдавать все эти долбаные экзамены. А ведь всего-то и нужно сложить два плюс два и сопоставить отдельные факты. Это кажется простым, но без таланта здесь не обойтись. Именно на сопоставлении двух вроде бы не касающихся друг друга фактов зиждутся самые значительные открытия и аферы человечества. Если этого нет — не помогут никакие лекции по логике, никакие байки про А и Б.

— Оказывается, шоу можно учинять даже в таком прозаичном месте, как вуз, — хвастался Чикатило, рассказывая музыкантам о наших успехах. — Если бы кто-то сказал мне об этом раньше, я бы вступил с ним в долгую и утомительную полемику, я бы дискутировал до пены у рта и полного умопомрачения. Понимаете, ведь одно дело — барыжить в институте травой или героином. Это тривиально и плоско, это делает толстый неф из Лумумбария, который каждый день приходит к нам на крылечко. Совсем другое — продавать людям знания, барыжить интеллектом, пусть даже за бутылку пива. Ибо оценки — это зеркало интеллекта, индикатор IQ. Я должен сказать — да, и плюньте мне в глаз, если хотите, но я скажу: нас одолевает гордость за наш Клуб и за всех Красивых Мужчин в целом. Почему вы все до сих пор не вступили в наш Клуб?