— Надеюсь, не помешала? — спросила она. — Принесла тебе недопитую ёмкость.

Она подала бутылку, оставленную мною внизу.

— Спасибо, — благодарность моя была вполне искренней. — Я патологический интроверт и от людей устаю, поэтому иногда ухожу из шумных компаний.

— И что ты делаешь, когда уходишь?

— Ну… смотрю на звёздное небо…

— А потом? — полюбопытствовала Наташа.

— Смазываю любимый пистолет. — сознался я.

— А затем?

— Затем второй…

— Хм, дальше спрашивать не буду, потому что пистолетов у тебя много. Мне разрешено здесь остаться? — на всякий случай уточнила девушка. — Я не помешаю смазывать пистолеты?

— Вообще-то ты непохожа на шумную компанию.

— Но на твой любимый пистолет я тоже не очень-то похожа. — резонно заметила Натс.

Мы помолчали. Стало как-то очень хорошо, по-домашнему спокойно. Я даже напрочь позабыл о том медленном яде, что сидел в моём теле, и который должен был убить меня через двенадцать условно-земных суток. Всё время я подспудно помнил о неуклонно приближавшемся часе смерти, а тут — позабыл.

— Здесь странное место, ты не находишь? — негромко спросила меня Наташа.

— Да, согласен. Крест сделан из брёвен, обтёсанных лазерным резаком. Все перекладины соединены без единого гвоздя, посажены «на шип». С умом сделано, с толком. Не могу понять кем и с какой целью. Возможно, это поклонный крест; такие иногда у нас ставят у дорог. Но какая дорога может быть здесь, на планете-тюрьме, в нехоженой части едва населённого континента?

— Ты не думаешь, что это могила?

— Где именно? В скале? — в свою очередь спросил я. — Тут нет места для могилы.

Мы примолкли на минуту. Я пил «плач новобранца», Наташа стояла подле, придерживаясь рукой за крест. Запрокинув голову, она рассматривала звёздное небо.

— Мне иногда кажется, что я схожу с ума. Такого просто не может быть! Я говорю о том, что происходит со мною. — пояснила Натс. — Где я нахожусь… Боже мой! что я вижу? За миллиарды световых лет от Земли я стою на планете и даже не знаю, в какой стороне мой дом.

— Гм-м, я тоже не знаю в какой стороне твой дом, — простодушно брякнул я.

М-да, неудачная, конечно, вышла фраза, совсем даже не лиричная. Хотя настроение моё было вполне лирическое (и отчасти даже озорное) никаких таких возвышенных мыслей, соответствующих минуте, в голове не рождалось. Вообще-то хотелось обнять Наташу и запустить руку куда поглубже (такое иногда хочется даже в семьдесят два года), но некое чувство подсказывало мне, что подобная поспешность может оказаться опрометчивой. Наверное, это чувство называется «жизненным опытом»… А может, малодушием?

— Ты на меня не разозлился из-за сегодняшнего выстрела в упор? — спросила Наташа после некоторой паузы. — Я очень испугалась того, что случайно могла убить тебя.

— Нет, ну что ты! — с присущим мне мужеством ответил я. — Напротив, мне хочется сказать тебе «спасибо»: ты моя спасительница! Я тебе очень благодарен.

— Гм-м, благодарность принимается, — Наташа смотрела на меня ободряюще и ласково.

Тут я понял, что мне надлежит сделать что-то энергичное: подвинуть планетарную ось, поднять из океанских глубин Атлантиду или даже две, вспомнить таблицу умножения, ну, а в случае невозможности всего этого хотя бы поцеловать девушку. Да, именно так! А затем запустить руку куда поглубже.

Я подался вперёд. Наташа не отстранилась. Я подался ещё. Что ж, я великодушно предоставил ей шанс остановить меня, но коли она им пренебрегла… Наклон головы и девичьи волосы, легко коснувшись лица, защекотали мою кожу. Губы пустились в самостоятельное путешествие, и уже через пару секунд я поймал ртом полураскрытые навстречу мягкие, нежные, тёплые губы девушки. Положив ладони в глубокие выемки аппетитной талии, я притянул Натс к себе и, впившись жадным поцелуем, заставил её громко застонать: «А-га-а»- выдохнула она. Ай да я! Экий! Могу!

— Она говорит «нога»! Вы стоите на её ноге! — раздался за моей спиной сухой резкий баритон. — С каких это пор казаки стали такими идиотами?

Я рывком крутанулся на месте, загородив спиною Натс, и выбросил перед собою руки. Из ложементов на предплечьях в ладони прыгнули пистолеты: в правую — «чекумаша», а в левую — вторая.

Передо мною на краю скалы стоял высокий худой седобородый старик с длинной палкой в руках. В голубом свете двух лун Даннеморы я хорошо мог видеть неприязненный взор, каким незнакомец оглядывал меня с головы до ног. Результатом осмотра он остался, видимо, недоволен, потому что со вздохом проговорил:

— Ты то ли сексуальный маньяк, то ли просто клоун! Выбрать можешь сам. Надо либо по ногам топтаться, но тогда не лезть с поцелуями, либо целовать, но тогда культи свои не раскорячивать. Такая славная девчонка не заслуживает подобного придурка!

— Заткнись, мать твою! — рявкнул я. — Ведь дырок-то в тебе счас понаделаю, как в любимой невесте! Ты кто такой?

— Моё имя знает вся Донская Степь! Я — дед Мазай-Банзай!

Деда Мазая-Банзая в Донской Степи действительно знали все. Имя этого сечевого атамана, руководившего целой группой куреней, гремело по всей обжитой Вселенной несколько десятилетий. За время своей многотрудной работы на ответственном посту Мазай-Банзай навтыкал множество фитилей всем врагам донского казачества — от спецслужб «цивилизаторов» до «диких» и «не диких» пиратов. Сечь его, известная под позывным «Кыш мышь!», в разное время собирала от четырёх до девяти куреней и в свои лучшие дни насчитывала до пятидесяти звездолётов. С такой силой Мазай-Банзай позволял себе многое — обкладывал данью планеты с многомиллионным населением, громил целые межзвёздные инкассаторские караваны и брал в заложники президентов вместе с их столицами.

Согласно официальной казачьей историографии, дед Мазай-Банзай погиб четырнадцать лет назад на планете Дисномия. Обстоятельства случившегося были в высшей степени драматичны. Сечь Мазая-Банзая тогда состояла из почти сорока вооружённых кораблей межзвёздного класса; с нею он высадился на планетке, чьё правительство систематически предпринимало враждебные действия против казаков. Предполагалось, что после проведения акции устрашения и казни диктаторов, захвативших власть на Дисномии, сечь вернётся в Донскую Степь без обложения данью местного населения. Аборигены и так страдали от своих правителей-идиотов, а потому их дополнительное наказание было Совет Атаманов счёл нецелесообразным. По этой же причине казаки отказались и от планетарной бомбардировки, рассудив, что не следует убивать невиновных. Что и говорить, гуманность во все времена являлась отличительной чертой казацкого менталитета!

Однако, на Дисномии сече Мазая-Банзая была подготовлена ловушка. Тамошние диктаторы, то того настроенные резко враждебно в отношении Земной Цивилизационной Лиги, вступили в сговор с «цивилизаторами», и пригласили для защиты планеты целую эскадру так называемой Первой Линии Военного Межзвёздного Флота. Поэтому едва только казаки выбросили десант на Дисномию, в системе появились тяжёлые крейсера «цивилизаторов» с группой поддержки чуть ли не в сотню мелких кораблей. Мазаю-Банзаю пришлось вступить в переговоры с противником и остаться на Дисномии в качестве заложника — только так он смог выторговать право своим казакам покинуть звёздные систему без боя, который грозил закончиться для них большим разгромом.

Никто и никогда не слыхал более о Мазае-Банзае… И вот теперь этот живой реликт стоял передо мной в таком месте, где я менее всего ожидал его видеть.

— Здравствуйте, дедушка, — только и сказал я. Пистолеты, разумеется, опустил, негоже всё-таки наказному атаману тыкать стволами в лицо атаману сечевому!

— Ты кто такой, болезный? — спросил меня седовласый старец.

— Наказаной атаман куреня Че Гевара-Самовара. — представился я. — Оперативно-учётный псевдоним: Иван Разорвирубаха.

— Перекрестись! — тут же велел недоверчивый дед; увидев, что я перекрестился по-православному, как будто озадачился и тут же потребовал. — А ну прочти наш «Символ Веры»!