– Может теперь он, наконец, перестанет мучить душу несуществующей виной. И заметит, какими глазами Лидочка на него смотрит с первой их встречи.

Настоятель на это улыбнулся, с кряхтением присел на лавочку и ответил:

– Гляжу я на них, и у самого душа радуется. Они хорошо подойдут друг другу.

– Вот только время ли сейчас? Нам надо быть предельно сосредоточенными. Беспокоит меня вчерашнее нападение.

Отец Василий на секунду прикусил нижнюю губу, явно раздумывая – продолжать мысль или нет. Всё-таки решился. Сел на скамеечку рядом, сорвал травинку, и, будто это верёвочка, принялся вязать на ней узелок за узелком. Одновременно, негромко, так, чтобы его слышал лишь игумен, продолжил.

– Словно не животные из Тумана напали – армия. Сначала эти полусобаки. Мотопехота, прорыв, дезорганизация коммуникаций. Мы отступили в укреплённое место – они подтянули за несколько дней второй эшелон, свой аналог спецтехники и штурмовые части. Следом будет авианалёт или...

– Да будет вам. Это в вас говорит профессиональная деформация, – отмахнулся отец Илларион. – Из прошлой жизни опыт заговорил, но аналогия мне кажется не очень. Господь нас не оставит, – настоятель отложил цветок в сторону и поднял взгляд на небо. – Наоборот, в этой зарождающейся на наших глазах любви я вижу знак. Любовь есть жизнь, а жизнь – это будущее. Значит, всё закончится хорошо. Посмотрите лучше туда.

Настоятель показал рукой налево и тепло улыбнулся. Морщинки возраста в уголках глаз разгладились, отец Илларион будто помолодел лет на десять. Лавочка стояла как раз на углу дома, и был хорошо виден участок между жилым корпусом и главным монастырским храмом. Заборчик там снесли ещё в первый день, организовали детскую площадку. Там, словно ничего не случилось, под присмотром пары взрослых, на площадке резвились дети.

– Жизнь продолжается, сын мой. Как бы ни было плохо вчера – сегодня всё равно пришёл новый день.

– Ваши слова да кому-то в уши.

Отец Василий с таким взглядом на жизнь явно был не согласен. И уже открыл рот возразить, когда его прервали. Подошла главная повариха. Решив, что еда на две сотни ртов важнее каких-то там разговоров, дородная тётка низким голосом обратилась к игумену:

– Отец Илларион. Мне бы ключ от склада с картошкой. Специально даже этого взяла.

Она махнула рукой в сторону стоящего в стороне с вечно недовольным видом Костика.

– Я бы у отца Алексия спросила. Да спит он. Будить нельзя.

Мужчины невольно переглянулись и улыбнулись. Героический келарь кинулся в самую гущу вчерашней схватки, и, к удивлению, не получил ни царапины. Зато здорово потянул руку, орудуя лопатой. Поэтому врач наложила ему тугую повязку и вколола снотворного, чтобы поспал и пришёл в себя.

– Хорошо.

Настоятель достал из-под рясы связку ключей, отстегнул один. Подумал, и отстегнул ещё один:

– Я вот думаю, Нина Львовна. Надо людей подбодрить. Хоть и дорогой ценой, но выстояли мы. Это от склада со сладким. Сгущёнка, кажется, даже были полуфабрикаты коржей. Торт бы на сегодняшний стол поставить.

Повариха кивнула, посветлела лицом:

– Вы правы, отец Илларион. Сделаем, – сунула ключи в карман халата, бросила Костику: – Чё застыл как неживой? Пошли. Да мешки, мешки не забудь, вон один упал. Ох, принесла нам такого недотёпу нелёгкая.

И широким шагом отправилась к складам. Даже не посмотрела на Костика, который, что-то бурча себе под нос, поплёлся следом. На двери каждого из складов была масляной краской нарисована цифра. Та же самая нацарапана на ключе. Открыв склад с картошкой, повариха выкинула на улицу пару лопат и прочий сельхозиснструмент – видимо кто-то сунул их не туда. Беззлобно поругалась себе под нос:

– У-у-у, неряхи. Развели тут бардак.

Ткнула Костика в спину:

– Набирай. Да смотри, нормально набирай. Я тебе не Настёна, опять как тогда всего по полмешка наложишь – оставлю без обеда. А я пока остальное поищу. Да, инструмент к стеночке снаружи поставишь. Ключ отдавать буду, сама про него скажу.

Пока Костик, кряхтя, будто столетний дед, безропотно набирал мешки, повариха отправилась искать следующий склад.

– Десять, одиннадцать, пятнадцать. Ну что за убогий нумеровал-то вас так? Ага. Вот ты где, двенадцатый.

Нина Львовна повернула в замке ключ, открыла дверь… И отпрыгнула назад. В нос ударила густая мускусная вонь, из полумрака сарая посмотрели два красных глаза. Вчера, получив в бок пулю, гориллоид сдвинул доски в задней стенке, пролез в сарай и спрятался. Зарылся в груду пустых картонных коробок, перешёл в бессознательное состояние. Потому во время зачистки его не заметили. Сейчас ускоренный метаболизм частично затянул рану, хотя засевшая пуля и снижала боеспособность. Но всё равно гориллоид был готов снова убивать.

В голове у Нины Львовна испуганным зайцем заметалась мысль: там, на детской площадке играла её внучка. А в жилом корпусе отдыхала сноха, которая осенью подарит ещё одного внука.

Стоило твари протиснуться на улицу, со сдавленным рыком женщина кинулась на него и изо всех сил сжала горло врага. Не чувствуя, как оба покатились по земле, когда гориллоид попытался стряхнуть противницу. Не чувствуя, как когти рвут спину и кромсают живот. Как клыки прокусили плечо и щёку. Главное – что есть силы сжать горло чёрной мохнатой твари… Охрана калитки покидать пост не имела права, поэтому, заметив неладное, подняла тревогу ударами в специальный небольшой колокол… Когда к месту драки прибежали мужчины, проулочек был залит кровью, а оба противника – мертвы. Сражаясь за внуков, женщина с такой силой стиснула пальцы, что переломила горрилоиду гортань. И расцепить сжатые последним усилием руки смогли только с огромным трудом.

– Как же? Как же так? – растеряно спросил один из монахов.

– Ах же твою мать, – ругнулся подбежавший последним отец Василий.

И тут же принялся командовать:

– Быстро. Семён, на детскую площадку. Пусть хватают детей и всех в жилой корпус. Никита, пробегись по монастырю, всех безоружных туда же.

Оглядел замерших, ошарашенных трагедией людей, и рявкнул:

– Что замерли?! А если ещё кого вчера пропустили?! Бегом!

Внезапно за спиной загрохотал засов, скрипнула дверь. Все мгновенно повернулись на звук. Раздался испуганный голос:

– Можно выходить? Мне не опасно?

Из дверного проёма выглянул Костик. Кто-то сквозь зубы процедил:

– И ты, с...а такая, прятался и смотрел?

– А что мне было делать? – взвизгнул Костик. – Взять грабли и вперёд? Меня тогда убить могли. Вот если бы мне пистолет выдали…

И с накопившимся за последние дни презрением тихонько забурчал себе под нос... Не подумал, что в наступившей тишине будет слышно каждое слово.

– Ещё из-за какого-то быдла рисковать… Ай! Что вы делаете! А, больно же! Хр…

Двое мужиков выдернули его из сарая, и один тут же со всей силы дал под дых.

– Тихо! – рявкнул отец Василий. – Никакого самосуда.

От окрика все замерли на середине движения, будто игрушки с кончившимся заводом. А священник продолжил:

– Заприте его пока. Потом разберёмся. А сейчас чего встали? Бегом, детей прятать.

Судьбу Костика решали в келье игумена, как только закончили проверять заново территорию монастыря. С одной стороны, настоятеля единственного не уплотнили, с другой – келья имела вторую комнату-кабинет с отличной звукоизоляцией. Едва обитая чёрным кожзаменителем дверь захлопнулась, отрезая звуки, а командиры расселись вокруг письменного стола, Фёдор коротко сказал:

– Повесить. Завтра на рассвете.

Остальные от такого оторопели, на пару минут повисла тишина. Потом отец Василий побарабанил по полированной столешнице и осторожно спросил:

– Испугался парень. Бывает. И сразу казнить? Вчера на площадь тоже вышли драться не все. Их тоже вешать будем?

Его поддержал настоятель.

– Да-да, – часто закивал он головой, – отнять жизнь легко. Но парень молод, может ещё исправится. А если мы его сейчас…