— Смотрите, почему шарики такие светлые? — спросил меня наблюдательный проводник.

— Зайчонок еще мал и питается только запасом молока в желудке, ответил я и рассказал, что зайчата сразу же после рождения насасывают от матери полный желудок молока и прячутся где-нибудь под кустом. Молоко зайчихи имеет до двадцати четырех процентов жира, в то время как коровье всего процента три. Жирное молоко образует в желудке зайчонка сгусток, которым он несколько дней питается, никуда не бегая и не оставляя предательских следов. За это время зайчонок окончательно крепнет. На девятый день у него прорезываются зубы, зайчонок переходит на питание травой и начинает самостоятельную жизнь. Несколько раз покормив молоком своих новорожденных, зайчиха обычно бросает их навсегда. Зайчата — это «сироты» с первых дней жизни.

Расставляя вечером капканчики, я чуть не наступил на небольшую, но толстую гадюку. Змея зашипела и поползла в сторону. Прижав ее к земле палкой, я подставил пустой рюкзак и затолкал в него змею.

В палатке передал рюкзак Борису. Он достал змею и законсервировал в формалине. Бориса заинтересовала необычайная толщина гадюки. Когда она погибла, он вытащил ее из формалина и вскрыл.

— Смотрите, гадюка проглотила другую, вдвое большую, чем сама!

В самом деле, жертва еще не подверглась действию желудочного сока и была больше змеи, которая ее проглотила. Змеи часто нападают друг на друга, побеждает та, которая первой успевает схватить своей пастью голову врага.

Вскоре ребята заметили, что из травы вылетела болотная сова и скрылась за деревьями. В траве они нашли ее гнездо, а в нем шесть совят. Эта семья представляла странную картину: из гнезда таращил глаза один почти уже оперившийся птенец, за ним целая «лесенка» птенцов. Одни начали оперяться, другие — пуховички, только что вышли из яйца. На самом дне гнезда были даже два яйца. Птенцы сидели на них и высиживали не хуже любой наседки. Если бы у совы росло шесть совят одного возраста, ей не хватало бы короткой летней ночи, чтобы накормить всех досыта. Некоторые из сов приспособились выращивать свое потомство постепенно, в том числе и болотная сова, хотя она охотится не только ночью, но по утрам и вечерам.

Утром мы снова тронулись в путь.

За крутым поворотом на Томи появились тихие заводи и плесы. Теперь бурная горная речка шумит по камням только на середине, а за поворотом, у берегов, она спокойна. Там, как в зеркале, отражаются прибрежные кусты и деревья. Вода так прозрачна, что виден каждый камешек на дне, и мелкие рыбки сверкают серебром.

Здесь нам посчастливилось увидеть одну из самых ярких наших птичек. Как зеленый огонек, она стремительно пролетела над водой и села на склоненную ветку. Только теперь можно рассмотреть ее синевато-зеленое оперение. Оно приводит в изумление, словно кто-то прикрепил к ветке драгоценный камень.

Но вот птичка повернулась к нам боком. Какой урод! Громадный несуразный клюв, большая голова на маленьком куцем тельце, крошечные ярко-красные лапки. Это зимородок.

На ветке зимородок оставался недолго. Посидел, посмотрел — и бултых в воду. Он схватил маленькую рыбку и, пролетев немного над рекой, исчез в обрыве берега, в норке. Там у него гнездо. В норке темно, грязно и пахнет гнилой рыбой. Но птенцы сохраняют свое чудесное оперение незапачканным, хотя они безвыходно сидят в темной, грязной норке. Перья у птенцов зимородков развиваются в трубочках, которые развертываются только перед вылетом, в то время как у других птиц перья освобождаются от трубочек значительно раньше, задолго до вылета. Птенцы зимородка сидят в гнезде, как ежики, хвостиками внутрь. Едва птенец проглотит принесенную рыбку или стрекозу, как сейчас же поворачивается, крутя зачатком хвоста, а мать ловко подхватывает падающий кал. Она выносит его в клюве и бросает в воду. Все птенцы при этом передвигаются. И такая карусель у них целый день. В норках разлагаются и пахнут погадки из непереваренных остатков рыбы и насекомых, которые птенцы зимородка отрыгивают в виде небольших комочков. Взрослые птицы не выносят их из норки и они разлагаются, образуя грязь.

В полдень показался небольшой заливной луг. Первое, что бросилось в глаза, — это стог свежескошенного сена. Значит, близко жилье. Это будет первый населенный пункт на нашем пути. Из леса на тропу вышла колесная дорога, и мы впервые за долгий путь могли теперь ехать рядом, а не друг за другом.

Через километр на берегу Томи мы увидели двух коров. Они стояли на отмели, помахивая хвостами, и долго смотрели нам вслед. Потом мы услышали лай собаки, почувствовали запах дыма и, наконец, увидели домик на большой поляне у самого берега Томи. Кругом были расставлены в шахматном порядке ульи. Это — колхозная пасека.

Мы решили прожить здесь несколько дней, а потом продолжить путь на лодке — вниз по реке Томи, может быть, даже до самого устья.

Заведующий колхозной пасекой оказался энтузиастом своего дела. Всю жизнь он провел с пчелами. В первый же день пасечник познакомил нас со своим хозяйством, и мы узнали много интересного из жизни пчел.

Пасечник показал нам, как пчелы строят из воска соты. Вот они цепочками висят по краям рамок с сотами. От тесноты им становится жарко. У них на брюшке начинает выступать воск. Из него пчелы-строительницы лепят соты, вымеряя размеры своей головкой.

В углу улья лежал какой-то комочек воска. Пасечник объяснил, что это мышь-воровка забралась в улей. Пчелы зажалили ее до смерти, а затем залили пчелиным «клеем». Теперь она не будет гнить. Вытащить-то ее из улья пчелы ведь не могут.

— Придется выбросить «воровку», — сказал пасечник, — и «объявить выговор сторожу» — горностаю. Он живет у меня вон в том пустом улье. Я его не трогаю — горностай уничтожает мышей на пасеке. В улье он сделал гнездо из травы и мышиной шерсти. Там у него весной были новорожденные горностайчики.

В контрольном улье раздался шум. Пасечник открыл крышку. Оказалось, что туда прорвался жук-бронзовка и напал на соты. Пчелы быстро окружили его живым клубком. Жуку не стало хватать воздуха и он задохнулся на наших глазах. Спустя некоторое время можно было видеть, как пчелы выбросили его из улья, «разобрав» по частям: одна вынесла и бросила лапку, другая крылышко, третья — головку…

Пасечник показал нам, как пчелиная матка заползла на готовые соты. Пчелы-кормилицы окружили ее и кормили, а она непрерывно сносила яичко за яичком в каждую пустую соту.

— Три тысячи яичек в день может снести матка, — пояснил пасечник. «Население» этого улья, примерно, тысяч пятьдесят, — продолжал он. Смотрите, вон к тем сотам пчелы не допускают матку. Там выводится новая семья. Скоро половина пчел вместе со старой маткой вылетит из улья. Это новый рой. Я его поймаю, соберу, и на пасеке прибавится новый улей. Во время роения у нас вылетает по нескольку роев в день. Это самое горячее время.

Солнце вышло из-за тучи и стало жарко. Пасечник показал нам, как при входах в ульи уселись пчелы-вентиляторы и стали размахивать крылышками. Они устроили такие сквозняки в ульях, что наружу стали вылетать разные соринки.

Снова шум и переполох в одном из ульев. Спешим к нему. Оказывается, в чужой улей пыталась проникнуть пчела-воровка. Она была обтрепаная и помятая от частых драк. Пчелы-привратницы вовремя заметили ее и не пустили воровать чужой мед. Они схватили ее за лапки, крылышки, брюшко и выкинули из улья.

Непрерывным потоком в ульи залетали пчелы-сборщицы.

— Чтобы собрать килограмм меда, пчелы должны облететь около полумиллиона цветков, — рассказывал нам пасечник. — Недалеко от пасеки колхоз посеял в этом году на полях двадцать гектаров подсолнухов и гречи. Эти посевы медоносов дадут дополнительный мед. Но этого мало. Пчелы улучшат опыление подсолнечника и гречихи, и урожай повысится на несколько центнеров с гектара.

Много нового и интересного узнали мы в этот день от словоохотливого пасечника.