- Договорись с подружкой. А я пока с Поэлем побалакаю.

- Может, не надо? - Ганс нахмурился.

- Что не надо? Подружки?

- Я о звонке Поэлю. Неплохо бы погодить.

- А чего годить?

- Ну… Сдавим его сперва со всех сторон, прихватим за горлышко понадежнее, а уже потом…

- Будет тебе, Гансик, и потом, и сейчас. Не бойся, звонок психопрофилактический, не более того.

Кивнув, Ганс полез из машины. Кося в его сторону одним глазом, я прижал к уху трубку телефона и набрал только что добытый разведкой номер. Пальцы продолжали чуть подрагивать, искомую комбинацию отбили только с третьей попытки. После седьмого или восьмого гудка ответил хриплый мужской голос - голос явственно недовольный, привыкший повелевать. По счастью, обошлось без секретаря и автоответчика. На резковатое «да?» толстосума я не обиделся.

- Привет, Поэль! Никак спать вздумал? Раненько ложишься! Ох, раненько!

Должно бьггь, он поперхнулся, потому что кроме участившегося дыхания я ничего более не слышал.

- Куда ты там запропал? Я, кажется, с тобой разговариваю.

- Ящер… - пробормотал он. - Но каким образом?.. Ах, да, конечно. Ты мог и узнать.

- Ты о номере? Брось! Такой пустячок. Хочешь, назову цвет волос девочки с которой ты сейчас барахтаешься? Могу и сон пересказать. Твоего сынишки.

Говорил я ласково и неспешно, по опыту зная, сколь глубоко пробирает оппонентов подобная манера общения. Уверен, усатый Коба, обзванивая по ночам своих, соратников, говорил тем же проникновенно ласковым голосом.

- Что тебе нужно. Ящер? По-моему, то дельце с алюминиевым заводом мы уже обсудили. Все решено, контрольный пакет за тобой, а я только…

- А ты только имеешь свой скромный пай. И на пай этот снимаешь славные сериалы, верно?

- Не понимаю…

- Что ж тут непонятного! Я говорю про твою любовь к кино. Ты ведь любишь кино, верно? Какую новую роль предложили твоему сынишке?

- Я думал, ты знаешь. Ты обычно все знаешь?

Кажется, он чуточку пришел в себя - во всяком случае начинал уже дерзить, и я от души прошипел в трубку:

- Все, Поэль. Конечно, все… Ты даже не подозреваешь, сколько самого разного я знаю о тебе.

- Ты что-то хочешь предложить?

- Да нет. Звякнул от скуки. Проведать, так сказать старого товарища, справиться о здоровье. Как оно, кстати, у тебя? Не пошаливает?

- Спасибо, не кашляю.

- Вот радость-то!

- Брось дурить. Ящер! Скажи, у тебя действительно никаких дел?

- Конечно же, никаких! Ни дел, ни претензий. Так что спокойной ночи, и передавай привет подружке.

- А ты своей…

Я зло хлопнул трубкой об колено. Надо признать, этот сладкоречивый заморыш быстро выходил из гипноза. И не слишком похоже, чтобы он как-то отреагировал на мой намек о фильмах. Или настолько смел, что чихать ему на мое мнение? Занятно! Какую же это крышу надо иметь, чтобы буром переть против Ящера? Среди комитетчиков у меня пара карманных генералов, а что может быть страшнее комитета в стране развитого социализма? Итальянская мафия? Ха-ха и хо-хо! Да здесь эти ребята у нас никто! Кстати, и там на своей территории предпочитают больше Дружить, нежели воевать с российскими ваньками. Ваньки сейчас злы на весь свет. У них почву из-под ног вышибли, веры лишили. Вчера они лобызать готовы были мавзолей и красный кумач, а сегодня оптом плюют на вождей прошлых и нынешних.

А ведь это процесс такой - начни только плеваться, не остановишься. Ту же Америку по свободомыслию в пару лет переиграли, потому как они своего Кеннеди по сию пору чтят, глаза закрывая на все его похождения. Нам же теперь - что Берия, что Хрущев - один хрен. Любили до обморока, теперь до одури ненавидим. А ненависть с цивилизацией плохо уживается. Потому и сторонятся ванюшек - с их восточной жестокостью, германским умом и. русским удалым беспределом.

Только киньте косой взгляд, и запросто шарахнем из базуки по Капитолию или в Биг Бен какой-нибудь запульнем из «мухи». Делов-то! А если пожелаете, на бульдозерах прокатимся по клумбам Елисейских полей, в саду Тюильри фейерверк устроим. Такая уж у нас натура, господа капиталисты! Есть уже печальный опыт. С колчаками воевали, с кутепывыми и махновцами. А ведь свой брат был - славянский! Что ж там о чужих толковать! Если родину распяли, никаких иноземцев не пощадим!..

Ганс возвращался к машинам, галантно держа девчушку под руку. Сигарету малолетка отбросила, но мороженое лихорадочно долизывала. Это хорошо. В смысле, значит, выбора. С тем, кто держится за сладкое, всегда проще договориться. Я распахнул дверцу.

- Она сказала, - шепнул склонившийся Ганс. - Что согласна, но при одном условии.

- Что за условие, детка? - я перевел взгляд на девчушку.

- Отбой, - она швырнула мороженое и отряхнула ладони. - Было условие, да сплыло. Поехали.

- Да нет, ты скажи! Мне любопытно.

- А чего тут говорить. Вдруг, думала, урод какой-нибудь клеится - с пузом да с бородавками, а ты дядечка вроде ничего, приличный.

Я хмыкнул.

- Выходит, договорились. Как звать-то тебя?

- Надя.

- То есть, значит. Надежда? То самое, что умирает в последнюю очередь? Это тоже хорошо. Некоторым образом даже символично.

Ганс помог девчушке устроиться на сиденье, захлопнул дверцу и, обежав машину кругом, плюхнулся рядом с водителем.

- Куда едем? - деловито осведомилась Надежда.

- На презентацию. Знаешь такое слово?

- За кого меня держишь, дядя? - Надежда криво улыбнулась.

Я внимательно поглядел на нее. Кажется, злой попался ребеночек! С характером. Но с иной мне было бы сейчас во сто крат тяжелее.

- Трогай, кучер! - я кивнул в зеркальце водителю. Зацокали клапаны-копыта, карета покатила в неведомое.

Россыпь родинок на лице Буратино ничуть его не уродовала. При желании их можно было даже принять за веснушки. Но главное: он умел улыбаться. Стоило ему хоть чуточку улыбнуться, как глаза этого вечно юного альфонса вспыхивали, точно новогодние свечи. Должно быть, за это его и боготворили женщины. Хотя… Вполне возможно, я и ошибался. Могли любить за орлиный профиль, за опытные и трепетные пальцы, которыми он ласкал их телеса, за то что умел лгать и лгал как правило с убеждающей трагичностью, красиво. Так или иначе, но этому парню я отстегивал хорошие бабки, а он жил с теми, на кого ему указывали. В данном случае указывать было излишне, в число пассий этого альфонса входила любимая куколка Поэля - некая Клариса. То бишь, звали её просто Лариса, но «просто» её не устраивало, как не устраивало и желание Поэля монополизировать её роскошное тело. Поэль был её работой, Буратино - сердечным увлечением. Забавно, однако и у последнего, по моим разведданным, имелась аналогичная шкала. Работа работой, но и о сердце этот парнишечка не забывал. На загородной даче Буратино содержал собственное увлечение - довольно неказистую дамочку, неизвестно чем привлекшую этого красавца. О причинах столь странной привязанности я, понятно, не распространялся.