В Рижском рыбном порту моря почти не видно. Но оно все время перед глазами. Между буксирами, нефтеналивными судами и траулерами с трудом протискиваются маленькие рыбацкие боты — РБ, каждое утро выходящие в Рижский залив. На мачтах полощутся черные флаги тралов, тут же по пирсу — «Па́зуд! Па́зуд!» — «Посторонись!» — в открытых тележках катят на фабрику их дневную добычу — сверкающую зеленоспинную салаку.

Корпус к корпусу, тесно прижавшись обшарпанными бортами, швартуются СРТ — средние рыболовные траулеры. На СРТ двадцать пять человек уходят на три-четыре месяца в океан. Борта у них низкие — отсюда ставят трал, выбирают сети. Сюда же хлещет волна.

С пирса хорошо видна жизнь на палубе. На ближнем траулере два матроса в грязных робах закатывают в трюм бочку с солью.

Краснолицый свирепого вида парень в майке перетаскивает в кладовую туши баранины.

Другой — на голове чулок, завязанный помпоном, — заметив приятеля, соскакивает на берег. Поздоровавшись, сообщает, что судовая роль[1] уже заполнена. Придется тому идти на другом судне…

Я подымаю глаза и вижу на мачте синий квадрат на белом поле — знак отплытия. Траулер должен выйти в море в течение суток.

Совсем по-другому смотришь на суда, когда в кармане лежит записка:

— Сдали документы? Тогда располагайтесь… Это ваша койка. Отдыхайте — рабочий день окончен…

Соседи уже лежат. На одном очки в металлической оправе, ковбойка с распахнутым воротом. Читает Пруса «Фараон».

Другой, на верхней койке, натянул на грудь простыню, покуривает. На обнаженной руке лениво перекатываются мышцы.

Оба — матросы-добытчики.

— Будем знакомы!

— Будем!

— А где белье получить?

— На форпике, — роняет нижний. Он не отрывает глаза от книги, но, мне кажется, внимательно следит за мной Приходится напрячь сообразительность «Фор» — по-английски где-то впереди «Пик» — что-то острое. На форпике — должно быть, на носу.

— Да, я видел, как боцман пошел на нос.

Верхний словно ждал этой фразы.

— Я покажу, — откликается он, спуская с койки волосатые ноги. — Прямо по коридору, потом вверх по трапу.

Матросов, которых именуют добытчиками, на судне двенадцать человек. Это траловая команда.

Машинисты, кочегары, мотористы работают в грохоте и духоте машинного отделения. Но их работа заметна только если у них что-нибудь не ладится, — здоровый человек не замечает, как расширяется его грудная клетка, как сокращаются мышцы при ходьбе.

Рыбообработчики трудятся во чреве корабля, в крови и вони. Работа у них не казовая — выпотрошить, заморозить, упаковать и погрузить в трюм уже выловленную рыбу.

Расчеты, размышления, догадки и промахи штурманов, навигаторов, акустиков ограждены от мира заповедной тишиной штурманской и рулевой рубок.

Зато добытчики всегда на виду Их работа завершает усилия всей команды. Их неудача сводит на нет любой успех других родов рыбацкого оружия. И на подъем трала собираются все свободные от вахт.

А слово-то какое — добытчики! Напоминает о чем-то древнем — не то о пиратской добыче, не то о крестьянском добытчике-кормильце..

Готов поручиться, что раз уж вы пошли матросом, то обязательно просились в добытчики. Что ж, надевайте сапоги, робу, рукавицы и выходите на палубу. Уже восемь часов. Слышите, объявляют по спикеру:

— Добытчикам собраться на юте! Добытчикам собраться на юте!

Если вы представляете себе матросов эдакими морскими волками с необыкновенными традициями, изъясняющимися на шикарном морском жаргоне, то вы ошибаетесь. Это ребята, каких вы встречаете каждый день. Большинство пришло на судно прямо со школьной скамьи, здесь начинается для них самостоятельная жизнь.

Добытчики стоят на палубе сбившись в кружок вокруг помощника тралмастера Игоря Доброхвалова, как баскетболисты вокруг тренера. Он распределяет работу на день.

Я присматриваюсь к соседям по кубрику. Тот, что читал Пруса, поджарый, белобрысый, похожий на норвежца, слушает серьезно, неулыбчиво. Он астраханец. Зовут его Николай Бичурин.

Алик Адамов, тот, что помог мне найти форпик, слушает с ленивой усмешкой, — сами, мол, все знаем. Он окончил рыбный техникум в Риге, получил специальность мастера по добыче. Но должности мастеров все оказались занятыми, пришлось пойти матросом. Впрочем, Бичурин тоже кончил техникум в Астрахани.

Еще две фигуры выделяются в группе добытчиков.

Одна — гигантским ростом и висящими вдоль тела огромными кулачищами. Это белорус Василь Тимошевич, медлительный, невозмутимый, отсутствующим взглядом следящий за радужными мазутными разводами за бортом, и маленький хваткий Геннадий Серов, то и дело вставляющий свои реплики и нетерпеливо подтягивающий сверкающие голенища резиновых полуболотников.

— Ну, гладиаторы, по местам!

Корма у судна что пирог, из которого вынули ломоть. Между кормовыми отсеками крутой, как горка для салазок, спуск к воде — слип, по нему втягивают на палубу трал. У слипа — мощные колонны с двумя парами грузовых стрел, приводимых в действие электролебедками.

На стрелах можно не только поднять многотонный груз, но и перемещать его по горизонтали в любое место на палубе. Для этого нужна согласованность лебедчиков — грузовые тросы обеих стрел управляют одним крюком — «гаком». Памятуя выражение «столько-то с гаком», не думайте, что гак — пустячок, в нем около двадцати килограммов, чтобы тросы были натянуты и без груза.

За лебедки становятся Серов и Бичурин. Помощник тралмастера Игорь Доброхвалов взбирается на трап, ведущий к первому этажу палубной надстройки. Поднимает руки над головой — «Вира!»

Груз показывается над левым бортом.

Мелко тряся запястьями, как индийская танцовщица, Игорь спускается по трапу — «Давай! Давай!». И вдруг рывком выкидывает прямые руки на уровне плеч — «Стоп!».

Лебедки умолкают не сразу — Серову показалось, что груз еще слишком низко.

Игорь поднимает крик… Потом становится в позу распятого Христа и, опуская левую руку к ноге, медленно поднимает правую — «Левая, трави! Правая, выбирай!».

Когда гак освобождают от строп, лебедчики опять переводят его за левый борт, опускают на пирс, и все начинается сначала.

Игорь взбегает на трап, трясет кистями, застывает как распятие, кричит: «Вира! Трави помалу! Выбирай! Чего рот разинул?! Майна!»

— Дирижер! — не то восхищенно, не то насмешливо роняет Серов.

К стенке подъезжает грузовик с промысловым оборудованием.

Игорь, свесившись за борт, матерится — на складе не дали капронового каната — и, прихватив с собой двух матросов, уносится «выбивать из хозяйственников капрон».

И тут происходит непонятное. Лебедки перестают надсаживаться. Груз, то и дело дергавшийся на тросах, начинает ходить, как завороженный — плавно подымается со стенки, быстро взлетает над бортом и, описав правильную дугу, не слишком пологую, чтобы не мешать работающим на палубе, и не слишком крутую, чтобы не «возить лишнего», аккуратно ложится на палубу.

При этом Серов, держась одной рукой за баранку лебедки, успевает глянуть за борт — что там осталось, что привезли и скоро ли застропят новую порцию.