Но это был не допрос. Не прошло и недели, как, придя в очередной раз в эту комнату, он встретил там двадцать русских, которых прежде знал. Все они были живы, хорошо одеты и прекрасно выглядели. Многие прилетели из Америки специально для встречи с ним. Другие прибыли из разных концов Англии. Только для того чтобы убедить Алекса Пеньковского, двадцать человек пригласили из Соединенных Штатов и Англии на это свидание. Все они когда-то были советскими гражданами, но предпочли жить в свободном мире. Алекса словно поразило током: он не мог поверить своим глазам.

- Мы пригласили их сюда, полковник Пеньковский, для того чтобы вы знали: вы - желанный гость и находитесь среди друзей!

По отношению к советской делегации тоже следовало проявить гостеприимство, хотя и по другим причинам. В течение двух дней мы осматривали достопримечательности. И какие это были достопримечательности для русских, никогда прежде не выезжавших за пределы Советского Союза! Рестораны и магазины казались им сошедшими со страниц самых пленительных сказок, и, хотя их скудные суточные не давали возможности развернуться все шестеро счастливо улыбающихся русских охотились главным образом в "Вулвортсе" [Универсальный магазин, специализирующийся на продаже дешевых товаров широкого потребления], на Оксфордстрит, - они активно изучали витрины и делали самые экстравагантные мысленные покупки на Бонд-стрит [Улица, где расположены дорогие магазины, в частности ювелирные], особенно в "Хэрродзе" [Один из самых фешенебельных и дорогих универсальных магазинов Лондона]. Реально там отоваривался только Алекс, получивший множество заказов - и кучу денег - от генералов и их жен в Москве. Он покупал кинокамеры, электробритвы, духи, туалетную воду, дезодоранты и шелковые чулки - Десятками пар. Именно тогда, обремененный многочисленными пакетами и свертками, он впервые простонал (эту фразу я потом часто от него слышал): "О мой народ, мой бедный народ!" При этих словах я вспоминал жалкие витрины и прилавки московских магазинов.

Маршрут поездки делегации включал посещения заводов в Вулвергемптоне, Уэст - Хартлипуле, графстве Дарем, Бирмингеме, Шеффилде, Лидсе, Манчестере, Слау и Лондоне. Все было заранее согласовано с разведкой. Для того чтобы дать "работу" одному из членов делегации, которому Павлов из советского посольства вручил фотоаппарат, в цехах некоторых заводов на самое видное место выставили привлекательного вида, но не представляющее никакой ценности оборудование. Было забавно наблюдать за этим человеком, постоянно ищущим предлоги, чтобы со спрятанным в кулаке фотоаппаратом отойти в сторонку - поближе к станку, который специально для него и был поставлен.

Алекс с удовольствием принял участие в этой игре: на вопрос Павлова, может ли "буржуй" Винн за взятку, "используя свои контакты", раздобыть нужные Советскому Союзу детали компьютеров, Алекс ответил, что нет ничего проще. Когда он мне об этом рассказал, я затребовал устаревшую модель нужного типа, которую собственноручно передал Алексу во дворе советского посольства.

Взятка исчислялась суммой в пятьдесят фунтов. Алекс вручил их мне, а я - британской разведке, которая попросила меня оставить их за труды.

С деятельностью советской делегации все обстояло благополучно. Ее члены сновали всюду, как воробьи.

Алексу же не терпелось снова вернуться в операционный центр, где он мог разгрузить свою переполненную память.

Наши дни были загружены официальными делами: посещениями заводов и промышленных выставок, а ночи - опросами и инструктажем в операционном центре. Пока члены советской делегации спали, Алекса тайком доставляли в упомянутый мной дом. где он почти всю ночь разъяснял и уточнял информацию, содержащуюся как в тех документах, которые он переслал со мной, так и в тех, которые в большом количестве привез сам. В своей прекрасно натренированной памяти он хранил множество секретных сведений о деятельности и организации советской разведки, вооруженных сил и гражданского сектора.

Хотя он и получил необходимую для разведчика подготовку, ему еще предстояло многому научиться: пользоваться мощной рацией с высокочувствительным приемником, чтобы поддерживать связь с Лондоном, освоить процедуру шифрования и нашу новейшую микрофотоаппаратуру. Я редко присутствовал на этих занятиях, но наши эксперты сказали мне, что у них никогда не было более способного ученика. Одержимый идеей свободы для своей родины, Алекс проявил фантастическую работоспособность. Часто только приказ врача мог заставить его лечь спать.

Эта любовь к свободе была стержнем, сутью его личности. Когда нам выпадало немного свободного времени, он не переставал говорить о том, что люди в нашей стране вольны сами распоряжаться своей жизнью. В Бромптонской римско-католической церкви в Лондоне он целый час наблюдал за молящимися. "Может быть, религия и не дает ответа на все вопросы, Гревил. Да, я уверен, что не дает. Но, по крайней мере, она свободна, она существует не по указке государства. И потом, религия несет в себе какие-то принципы, нечто такое, что помогает жить. А в нашей стране ничто не может существовать без дозволения государства!"

Он побывал у меня дома, познакомился с моей женой, сыном и некоторыми нашими друзьями. Это было для него еще одним откровением, ибо в Советском Союзе запрещено приглашать иностранцев к себе домой. Алекс (которого я представил как своего знакомого из Белграда) оказался душой компании. Мы выпили вина, сыграли партию в карты и немного потанцевали в гостиной. Было очень весело. К каждой женщине, с которой его знакомили, Алекс относился так, будто она была самой привлекательной на свете: он держал ее за руку и делал преувеличенные комплименты, но с таким шармом и обезоруживающей искренностью, что ни мужья, ни кавалеры не протестовали. Однако эту его веселость как рукой снимало, когда нужно было работать или когда он уставал. Один раз, сажая его в такси в два часа ночи, я сказал: "Выспись хорошенько, Алекс!", на что он с улыбкой ответил: "Еще рано, дружище!" - и отправился работать в операционный центр, в то время как я с облегчением пошел домой спать.

Через несколько дней советская делегация должна была вылететь домой, в Москву. Перед отъездом Алексу пришлось купить большой чемодан - для всей той контрабанды, которая предназначалась его генералам.

- А как же московская таможня? - спросил я.

- Не беспокойся: я проскользну через нее, как намы ленный, - об этом позаботится генерал Серов. Его жена обожает хорошие духи!

Мне очень хотелось надеяться, что все так и будет: в чемодане Алекса были спрятаны мощная рация, шифровальная машина и новейший фотоаппарат "Минске" с сотнями футов высокочувствительной пленки.

Через три недели я снова был в Москве. Официальной целью моего приезда было подведение итогов работы советской делегации и обсуждение дальнейших обменов. В гостинице "Метрополь" я передал Алексу тридцать роликов чистой пленки и получил от него двадцать роликов, отснятых после его возвращения из Англии. По его словам, это были самые ценные сведения из всех, которые ему до сих пор удалось раздобыть: фотокопии списков нескольких сот советских агентов и досье на них, которые хранились в подвалах ГРУ.

- Как же они пустили тебя в эти подвалы?

Алекс улыбнулся:

- Я имею доступ ко всем материалам, потому что дважды в год меня приглашают чуда в качестве консультанта. Очень важная работа!

- А если бы кто-нибудь вошел в самый неподходящий момент?

- Вряд ли. Я спускаюсь в подвалы с двумя вооруженными охранниками, которые меня гам запирают!

Все это казалось очень простым, но я-то знал, какие стальные нервы нужно было иметь, чтобы отважиться на такое! Достаточно было личного обыска - и фотоаппарат "Минокс" стал бы для него смертным приговором.

Отчет советской делегации о поездке в Англию был полностью одобрен. Вопросы мне задавали больше для проформы: думаю, это свидетельствовало об уверенности русских в том, что, посетив английские заводы, они теперь сами смогут поддерживать с ними контакты и получать все необходимое и без моей помощи. Гвишиани с Левиным лестно отозвались о моих трудах по организации визита советской делегации и пожелали приятно провести время в Москве. Визу мне выдали только на десять дней, посоветовав не скучать: "Что вы больше любите, мистер Винн: оперу или балет? Вы хорошо поработали.