Максим (подхватывает). Все просто: в белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой...

Замолкает, глядя на Татьяну. Она едва сдерживается, чтобы не заплакать, вытирает ладонью набежавшие слезы, отворачивается, бросает в кусты окурок, уходит на веранду.

Пауза.

Максим рассматривает фотографию.

Максим (негромко, но так, чтобы она слышала). Никогда не делал надгробий...

Когда-то давно, еще в Академии, звали на лето подхалтурить, я даже согласился, но у них что-то там обломилось, вошли, как сейчас говорят, в чужую тему...

Татьяна (смотрит куда-то в пространство). У тебя был эскиз памятника Лермонтову, гипсовый бюстик: одна половина - гусарский поручик в мундире с аксельбантом, а вторая как будто расплавленная: выпуклый, вылезший из орбиты глаз, грудь клочьями, плечо вывернуто...

Максим. Не помню... Наверное, неудачная отливка... Брак.

Татьяна. А я очень хорошо помню. До сих пор...

Максим. Я тебя понял.

Татьяна. А насчет денег...

Максим (перебивает). Рано. Я не знаю ни размеров, ни материала...

Татьяна. Ну тогда, конечно... Но мы заплатим, мы обязательно заплатим! Мы найдем деньги.

Максим. Я не сомневаюсь.

Пауза.

Максим. Можешь забрать фотографию...

Татьяна. Оставь на перилах.

Максим кладет фотографию на перила, уходит.

Татьяна выходит на галерею, садится в кресло, откидывается на спинку.

Откуда-то с соседнего участка доносится песня "Биттлз" "Once there was a way to get back home..." Она слушает.

По ее щекам текут слезы. Она делает над собой видимое усилие, выбирается из кресла, идет на веранду, берет со стола зажигалку, встает на край дивана, поправляет фитиль лампадки, зажигает ее. Спускается на пол, встает на колени перед иконой, бьет поклоны, крупно размашисто крестится, шепчет чуть слышно:

"Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!.. Господи, помилуй!..

Прими и упокой душу многострадального раба твоего Константина в царствии Твоем!.." Медленно разгорается пламя лампадки.

На галерею из сада неслышными шагами поднимается Андрей Николаевич. Увидев Татьяну, делает шаг назад, оступается, хватается за перила, те обламываются, и Андрей Николаевич с шумом падает в кусты перед галереей.

Татьяна вздрагивает, оборачивается и, никого не увидев, начинает медленно вставать с колен.

Татьяна (делает несколько осторожных шагов в сторону галереи). Кто здесь?

Андрей Николаевич (выбираясь из кустов). Не бойся, Таня, это я... Хотел проверить, крепко ли они держатся, дернул... В общем, перестарался... (Поднимает фотографию.) Татьяна (быстро идет к нему). Не ушибся?.. не поцарапался?.. голова не кружится?..

Андрей Николаевич (поднимается по ступенькам). Нет-нет, все в порядке. (Передает ей фотографию Кости.) Короткая пауза.

Андрей Николаевич. Похоронили?

Татьяна. Да.

Андрей Николаевич. Где?

Татьяна. В церковной ограде.

Андрей Николаевич. Он был посвящен?.. пострижен?

Татьяна. Нет... Он хотел, но не успел...

Андрей Николаевич. Н-да...

Татьяна. В конце концов какая разница?.. Он очень много сделал для церкви.

Пауза.

Андрей Николаевич проходит на веранду, видит разложенные на столе бумаги, останавливается, бегло просматривает, не трогая руками.

Андрей Николаевич. Я видел много смертей. В Курске при немцах, на фронте, в лагере... Там умирали больше от скверной пищи: острые отравления, прободные язвы... В нашей команде был врач-француз, он заставлял нас каждое утро выпивать по кружке воды - и мы все выжили.

Татьяна (стоя в дверях). Я хочу попросить тебя об одной вещи...

Андрей Николаевич (поворачивается к ней). Я слушаю.

Татьяна. Не давай Антону машину... Хотя бы некоторое время, хорошо?

Андрей Николаевич (настороженно). Почему?

Татьяна (нерешительно). Я боюсь. Эти его поездки в город, всегда внезапные, всегда срочные, эти возвращения под утро... Приезжает, глаза опухшие, мутные, блуждают, руки дрожат, язык еле ворочается...

Андрей Николаевич. Он работает в казино при гостинице...

Татьяна (не обращая внимания на его слова). Эти странные телефонные звонки...

Кстати, что у нас с телефоном?..

Андрей Николаевич. Счет не оплачен за Германию.

Татьяна. А фонд "Тайны века"?.. Ты ведь на них работаешь!.. Неужели они не могут оплатить?..

Андрей Николаевич (морщится). Наверное, они считают, что для меня это мелочи.

Татьяна. Так вот скажи им, что они ошибаются.

Андрей Николаевич. Да-да, я скажу...

Татьяна. Ведь забудешь.

Андрей Николаевич. Я не забуду, но в то же время это будет не совсем удобно; я пока не нашел в этом архиве ничего интересного, ни одного документа, за который можно было бы зацепиться, ни одной записи...

Пауза.

Татьяна. Я как-то не удержалась, сняла трубку и послушала, о чем они говорят...

Андрей Николаевич (смотрит на нее). И что?

Татьяна. Мне показалось, что речь идет о каком-то долге, но они говорили на таком жутком сленге, что я так и не поняла, кто должен, кому, сколько...

Андрей Николаевич (глядя в сторону). Он вращается в таких кругах, где эти разговоры вполне естественны.

Татьяна. Я подозреваю, что в этих кругах естественны не только разговоры.

Андрей Николаевич. Правильно подозреваешь.

Татьяна. Но ведь надо что-то делать, Андрей!.. Нельзя смотреть на все это сквозь пальцы!

Андрей Николаевич. Боюсь, что уже поздно...

Татьяна. То есть как - поздно?

Андрей Николаевич. Он уже сделал свой выбор, и я не знаю, что предложить ему взамен... Книги? Глупо, они не читают книг. Вы были последним читающим поколением в этой стране... Бульварщина не в счет. А что еще?

Татьяна. В наше время человек уходил в армию, и там ему худо-бедно вправляли мозги.

Андрей Николаевич. А это уж совсем, прости меня, чушь собачья! Тем более сейчас, когда против диверсантов, террористов, обученных и, главное, обстрелянных, выставляют мальчишек... И эти недоросли покорно идут, совершенно не представляя себе, что это такое и чем это может для них кончиться.

Татьяна. Я не об этом.

Андрей Николаевич. Бедные матери... Протестуют, организуют комитеты, едут, разыскивают и получают наглухо заваренные ящики с мутным пластиковым окошечком в крышке.

Татьяна. Неужели все бессмысленно?.. Неужели все, что нам остается, это покорно ждать неизвестно чего?

Андрей Николаевич (задумчиво). Делай что должно, и пусть будет что будет - так, кажется?

Татьяна (возбужденно). Нет-нет, ни за что... (Ходит по веранде.) Это если ты совсем один, сам по себе, ни за кого не отвечаешь - тогда, пожалуйста: хоть на необитаемый остров, на Луну, на Венеру...

Андрей Николаевич. Я поговорю с ним.

Татьяна. Сделай это, я тебя умоляю... Расскажи ему свою жизнь, постарайся увлечь его чем-нибудь, я не знаю...

Андрей Николаевич. Я постараюсь.

Пауза.

Татьяна (cмотрит на небо поверх цветущих яблонь). Вот и тучка набежала.

Андрей Николаевич. К вечеру обещали дождь, а они в последнее время редко ошибаются.

Пауза.

Андрей Николаевич. Многие вещи невозможно объяснить на словах... Кто я для него?

Старик. А ему двадцать лет, до тридцати еще так далеко, а сорок и далее просто теряются в дурной бесконечности... Все это прекрасно знают, и при этом каждый почему-то считает себя исключением - почему?.. Ты говоришь: отнять машину? Нет ничего проще, отгоню на станцию техобслуживания, и дело с концом. А дальше что?.. Сейчас он хоть среди ночи, хоть под утро, но все-таки возвращается, а тогда он может просто исчезнуть в городе... У него наверняка есть girl-friend, и, может быть, даже не одна...

Татьяна. И ты так спокойно говоришь об этом...

Андрей Николаевич (усмехается). Давай без ханжества. Антон живет в грубом и жестоком мире. Может быть, в этом есть и моя вина, может быть, я был недостаточно внимателен к нему...