— Эти «другие»… Они будут чем-то типа моих двойников?

— Маловероятно. Программа обучения нелинейна. Вы развиваетесь так же, как и реальные люди, под влиянием множества случайных факторов. Возможных результатов не меньше, чем человеческих характеров в принципе.

— Да, кстати… А где номер 9? Я думал уже познакомиться с ним к этому моменту.

— Я… понятия не имею, где он, — резко помрачнев, выдавил из себя ответ Винсент.

— Ничего себе… Это как?

— Его выкрали. Накануне твоей авиакатастрофы.

— И как продвигаются поиски?

— Никак. У нас нет ни улик, ни подозреваемых. И объявлять в розыск нечего. Мы бессильны.

— Так вот почему ты наворотил тут столько защиты…

— Да, ее следовало установить с самого начала. Это моя ошибка. И пока я не знаю, чего она может нам стоить.

— Ладно, а... Зачем все это? — я наконец добрался до самого зрелого вопроса.

— Заче-е-ем?.. — глубокомысленно протянул профессор, — Я долго думал, как отвечу тебе. Позволь начать издалека.

Винсент отпил чаю, соединил пальцы рук на груди, опустил глаза и принялся за свой монолог:

— Более двух тысяч лет назад, во времена расцвета античной культуры, место человека во Вселенной было предметом спора. Было предложено много удивительно разумных для того времени гипотез. Сократ, к примеру, заглянул настолько далеко, что лишь сейчас мы осознаем реальный смысл некоторых его предположений. Несмотря на это, тогда мы проиграли. Господствующей идеей стала самая примитивная из возможных: человек — высшее существо, созданное по образу бога, Земля — центр Вселенной, и так далее. Она победила не аргументами, а физической силой. И не потому, что была лучше, а потому, что принявшие ее рабы становились более покорны своим хозяевам, опьяненные гордостью за видовую принадлежность и обещаниями вознаграждений после смерти. Для людей ведь нет ничего важнее, чем чувство собственной значительности.

Тут на краю моего поля зрения всплыло уведомление о новом сообщении. От Муна. Незаметно развернув его, я прочел:

«Я за вами наблюдаю. Все под контролем»

Чтобы не возбуждать подозрений, отвечать я не стал. Винсент, впрочем, был достаточно занят, чтобы не обращать на это внимания:

— Императоры, которых интересовало лишь собственное сиюминутное благополучие, с энтузиазмом вырезали всех несогласных, и более чем на тысячу лет установился квазистабильный порядок, при котором люди не выбирали, что считать правдой. Мы думали, что сокрушили его, но это ошибка. Мы научились отделять правду ото лжи, но по-прежнему не умеем отделять добро от зла. Мораль антропоцентризма никуда не делась. Люди продолжают интуитивно считать себя чем-то уникальным и неповторимым, а Землю — неуязвимой и вечной. Именно это привело нас к климатической катастрофе: развитие морали катастрофически отстало от развития технологий. Чем дальше, тем чаще будут возникать подобные ошибки, и тем хуже будут их последствия.

— Но почему только мораль? У кризиса была куча предпосылок. Политика, экономика...

— Да, но согласись, что насколько бы плоха ни была экономика, люди не начинают есть друг друга — именно за счет морали. Говоря максимально упрощенно, здесь та же ситуация.

— В каком смысле?

— Если использовать формулировку Канта, люди не могут рассматривать других людей как средство достижения цели. Но Землю, всех остальных живых существ и роботов мы рассматриваем именно так. Если изменить эту парадигму, мир изменится автоматически. Подавляющее большинство людей, как ни странно, обладают развитой совестью. Нельзя заставить их делать зло, не обманув. Антропоцентрическая мораль позволяет с легкостью осуществить такой обман. Достаточно немного изменить определение человека — и появляется нацизм. Придумать ложные ценности — появляется религия со всеми своими побочными эффектами. Продолжать можно до бесконечности. И с этим надо покончить.

— А причем здесь я?

— Я как раз собирался это объяснить. Ты можешь ударить в самое слабое место старой морали, и в один день обрушить ее. Это место — определение человека. И это станет завершением Плана, над которым я работал большую часть жизни. Хотя, если честно, его автор — не я. План впервые придумал Ричард Докинз, задолго до того, как мир полетел в тартарары. Чтобы доказать порочность антропоцентрической морали, он предложил — гипотетически — вывести гибрида человека и шимпанзе, то есть существо, которое нельзя будет однозначно классифицировать как человека или животное. Конечно, он не был сумасшедшим, чтобы попытаться реализовать свою идею…

— Я и есть этот гибрид? — вставил я скорее утвердительную, нежели вопросительную реплику.

Винсент опустил глаза и кивнул.

— Мы позже назвали это «эффектом шимпанзе». Один факт твоего существования, как только он вскроется, мгновенно разрушит все аргументы, на которые опирается старая система. Это вынудит людей создать новую, более устойчивую мораль, отвечающую реалиям нашей жизни. И для этого придется отказаться от идеи о нашем превосходстве над всей остальной Вселенной. Кстати, многие животные и так мыслят почти на человеческом уровне, и то, что мы до сих пор не признали их базовые права — величайшее преступление против морали в истории. Обезьяны, слоны, дельфины, многие птицы, даже чертовы осьминоги. Проблема в этом «почти». Никакие зоопсихологические исследования не сдвинут такую тяжелую парадигму, как антропоцентризм. Нужно что-то принципиально новое. Полный, неотличимый эквивалент человека.

Теперь он, по-видимому, закончил.

— Что будет, если я откажусь от своей роли?

— То же, что и в случае твоей смерти. Просто начнем сначала. Потому что я уже не могу отказаться от дела всей своей жизни, — виновато развел руками профессор.

— Редкостный ты эгоист, — пробормотал я.

— Да, я прекрасно это понимаю, и я готов головой отвечать за свои решения. Но я также не пожалею ничего, чтобы довести дело до конца. Поэтому, в случае твоего согласия сотрудничать, — Винсент слегка наклонил голову набок и поднял глаза на меня, — Я обеспечу тебя абсолютно всем, что смогу достать, легально или нелегально. И, если потребуется, организую безопасное отступление.

— Тебе для полноты образа только дьявольского смеха и очков не хватает, — заметил я, слегка ухмыльнувшись. На лице Винсента промелькнуло облегчение.

— Нет, я серьезно. Мне пока очень не нравится эта затея. Откуда ты знаешь, что все пройдет по твоему плану? Что за подход «цель оправдывает средства»?

— Это подход, на котором изначально строился весь технический прогресс, нравится нам это или нет. Либо опасности новых технологий вскрываются на практике, унося при этом жизни людей, либо власть предержащие намеренно используют их как оружие. Кто-то в любом случае страдает. Но это не аргумент против развития, потому что иначе мы подписываем приговор всем тем, кто еще не родился — кого можно было бы спасти при помощи технологий. А их число априори больше числа тех, кому не повезет сейчас. Что же касается Плана, то он уже почти завершен. Остался один шаг. А потом начнем действовать по обстоятельствам.

— «Наше дело — сломать, а строить будут другие?» — с иронией спросил я.

— Это лишь метафора. Моя цель в том, чтобы заставить людей пошевелить мозгами. Естественно, это приведет к каким-то разрушениям, потому что наше общество не рассчитано на подобные перемены. Но, в среднем, думать не бывает вредно. К тому же, отказавшись от Плана сейчас, мы уже ничего не изменим. Технология общедоступна, и я не единственный, у кого достаточно наглости этим воспользоваться.

— А действительно. Почему китайцы вас не обошли?

— Скорее всего — обошли, просто мы об этом не знаем. Непобедимых они успешно скрывали двадцать лет. И я даже боюсь думать, над чем они работают сейчас.

— Например?

Винсент устало подпер лоб рукой и высказал свое предположение:

— Сверхразум. ИИ, превосходящий человека. Со всеми вытекающими.