- Шел бы ты, Бенни. У меня дела. Да и небо, смотрю, затягивает. Вряд ли сегодня тебе удастся взять реванш. Тем не менее, используй время с толком, приятель. Оно - великий дар, но его ничего не стоит убить. - Изрек Пэттен и был таков. Я сел в лодку и поплыл к Петавава-Лодж, вспугнув по пути пару гагарок. Они неспешно скрылись из виду. Небо над головой делалось все темнее.

2.

Петавава-Лодж была окутана тяжким послеполуденным маревом. Я обогнул мыс и вошел в заливчик. Далекие призрачные молнии озаряли брюхо облачной гряды, будто светлячки в бутылке из дымчатого стекла. На причале никого не было, только разнокалиберные лодки терлись бортами о резиновые бамперы, приколоченные к пирсу гвоздями. Я зачалил свою лодку и отнес в сарайчик весла. На пляже валялись надутая автомобильная камера, детские ведерко и совок. Налетевший ветер погнал на дорогу пыль и принялся играть с веревкой, на которой сушились полотенца и купальники.

Усадьба состояла из двух построек средних размеров и полудюжины маленьких хижин, разбросанных под пологом леса у самой кромки воды. Большой бревенчатый сруб возле хижины Джоан Харбисон назывался флигелем. Здесь размещались контора Джоан и нечто вроде кают-компании. Длинное приземистое здание, по которому то и дело пробегали тени колеблемых ветром крон берез, изрядно смахивало на барак или какой-нибудь первобытный мотель и стояло параллельно дороге. Оно состояло из четырех соединенных вместе коттеджей. Жилье для бедных по-алгонкински. Прибавьте ко всему этому два покосившихся газовых насоса и электрогенератор, и у вас получится Петавава-Лодж.

Я вошел в темный домик и прикрыл за собой забранную сеткой дверь. Включить свет я не мог: Джоан ещё не запустила генератор. Я снял с крюка над головой керосиновую лампу и попытался запалить её, когда вдруг разверзлись небеса. Можно было подумать мы чем-то прогневили их: дождь забарабанил по дощатой хибаре, прибил к земле петунии, росшие возле доски объявлений, и принялся стучаться в проволочные двери и окна. Он поднимал на озере волны и выписывал узоры вокруг Первого острова, который был едва виден на фоне окутанного дымкой дальнего берега. Дождь сек борта зачаленных возле дома лодок. Казалось, на небесах засел сумасшедший пулеметчик. Похоже, ему особенно не нравился брезент, которым был покрыт катер в конце причала: белая пена так и рикошетила от чехла во все стороны. Крыше моего домика тоже досталось, но в темноте я не видел, появилась ли на кровати лужа. Сквозь залитое водой окно я разглядел Джоан Харбисон; она остановила свою красную "хонду", вытащила коробку со снедью и захлопнула заднюю дверцу плечом, после чего потащила свой короб по дощатому настилу; с её древней соломенной шляпы текла вода. В коробе Джоан, должно быть, лежала и моя фляга с молоком, но я решил подождать, пока не распогодится. Гремел гром, серебряные ложки в банке на столе звенели, сквозь щели между неплотно закрытыми ставнями виднелись сполохи молний. Я запалил свечу, уставился на мокрую сетку двери и принялся размышлять, что мне делать дальше. Кроме меня, единственным живым существом в хижине была муха, упорно и тщетно боровшаяся за жизнь на конце липучки.

Перед отъездом из Грэнтэма я попросил свою старую подружку, библиотекаршу Эллу Бимс, разыскать для меня все имеющиеся в наличии сведения о Норберте Пэттене. Разумеется, Элла была совсем не похожа на помощницу частного сыщика: миловидная пожилая матрона с сияющими глазами и морщинистыми веками, бархатистыми щечками и маленьким носиком безупречной формы, она даже не знала, что работает на меня, поскольку я никогда не платил ей за работу. Должность заведующей отделом материалов специального хранения - прекрасная "крыша" для человека, который её занимает, и не надо сообщать счастливчику, что на самом деле он выполняет совсем другую работу.

Она вручила мне толстую папку и указала на свободный стол.

- Устраивайтесь, Бенни. Если понадобится ещё что-нибудь, только скажите. Раньше у нас было куда больше сведений об этом парне, но три года назад кто-то выкрал все до последнего клочка. Пришлось составлять подшивку заново.

- И вы не даете эти материалы кому попало?

- Разумеется, нет. Я же сказала: подборку украли. На съезде библиотекарей в Торонто я узнала, что сведения о Пэттене были похищены из всех библиотек страны и даже из архивов двух газет. Вот почему у нас только отрывочные данные о Пэттене и его "Последнем храме".

- Ничего, для начала хватит и этого. Спасибо.

Норберт Эдгар Пэттен родился в Хантсвилле, провинция Онтарио, и произошло это сорок три года назад. Сверившись с атласом, я убедился, что Хантсвилл находится там, где ему и положено - примерно в двухстах пятнадцати километрах севернее Торонто. Мать и отец Пэттена владели пекарней на главной улице, считались баптистами, но утверждали, что посещают только венчания и заупокойные службы. Пэттен учился в местных школах, а летом подрабатывал в парке Алгонкин. В восемнадцать лет он уехал в Штаты. Это было несколько необычно. Что ему делать в Вашингтоне, округ Колумбия? Просмотрев папку до конца, я так и не понял, почему он покинул Хантсвилл и два года проучился в академии Харланда Ли в штате Мэриленд. С началом войны во Вьетнаме его американская эскапада на время прервалась. Подобно множеству молодых американцев, он подался на север, в Канаду, и просидел там, пока военная шумиха не улеглась. Но как только американские войска эвакуировались из Сайгона, Пэттен снова принялся слоняться по округу Колумбия и его окрестностям. Не где-нибудь, а именно на пути в Вашингтон, неподалеку от Александрии, Пэттен, по его утверждению, увидел тот самый ослепительный свет. "Вдали сверкали бликами дома столицы, когда я, как святой Павел в древности, узрел свет, и он изменил всю мою сущность точно так же, как изменил когда-то Павла." В папке была газетная вырезка, сообщавшая о сходке верующих близ знаменитого дома пресвитерианцев в Александрии, и отчет о том, насколько успешно прошел этот собор. Довольно скоро Пэттен начал давать в газетах объявления на целую полосу. В первое послевоенное лето на съезд перед мемориалом Линкольна собрались несколько тысяч человек. В Аннаполисе Норберт Пэттен читал проповедь морякам, и слушателям едва хватило места на городском стадионе. О Пэттене заговорили. Он уже мог составить конкуренцию проповедникам из библейского пояса, поскольку призывал положить конец всем и всяческим войнам.

Добившись признания на восточном побережье, Пэттен подался в Калифорнию, чтобы сколотить там так называемый "Последний храм". В этом штате, будто в парнике, бурно цвели самые разнообразные культы и секты. Первое калифорнийское отделение открылось в Бэрбэнке, потом мало-помалу возникли и другие. Влияние Пэттена медленно распространялось на север и на юг от каньона Святого Андрея, через Средний Запад до Нью-Йорка и Новой Англии, и в конце концов Пэттен прибрал к рукам Вашингтон, где и зародилось его духовное движение.

Пэттен был первым проповедником новой волны, сумевшим на полную катушку использовать телевидение. Иногда религиозные деятели появлялись на экране, проповедуя на стадионах, где им внимали тысячи, или в прямом эфире, перед миллионной аудиторией. Но Пэттен придумал новый прием: независимо от числа слушателей, он адресовал каждую новую проповедь какому-нибудь одному из них. И не имело значения, присутствуете вы на представлении или сидите дома. Пэттен умел внушить каждому слушателю, что обращается лично к нему и никому другому. Он первый пролез на экран в лучшее эфирное время, опередив даже самих телевизионщиков и раньше них осознав, сколь огромна будет его аудитория. Впрочем, возможно, телевизионщики это понимали, но предпочитали не мешать Пэттену. Он сумел внушить им уважение к своей особе.

В 1976 году он появляется на обложке журнала "Тайм" в белых одеждах священнослужителя. В статье приводилось одно из высказываний Пэттена. Когда его спросили, почему он так много носится по миру, Пэттен, якобы, ответил: "Если господь и впрямь взирает на нас, то пусть видит, что мы заняты делом". В другой статье в "Ньюзвик", вышедшей в том же году, он сетовал на засилье в церкви калифорнийских сектантов, которых часто путают с приверженцами "Последнего храма". Пэттен прославился ещё и тем, что вылавливал в печати все порочащие его высказывания, а потом таскал по судам авторов, редакторов и издателей - всех по очереди. Он содержал целый табун законников, которые почти никогда не проигрывали тяжб. Один широко известный журнал, специализирующийся на мужских душах и женских телах, лишился изрядной суммы денег после ожесточенной юридической баталии, исход которой в конце концов удалось в последнее мгновение решить вне зала суда. Это было в 1977 году. Победа Пэттена вдохнула в его приверженцев новую жизнь, и с тех пор только самые безмозглые издатели газет норовили пригвоздить секту к позорному столбу, а все, кто был поумнее, оставили её в покое.