Чайник почти полностью выкипел, когда я, наконец, погасил газ. Алин спала на кушетке, на сосновом столике стояли две чашки. Одна из кошек смотрела на меня сквозь сетку двери. Я никогда не думал, что покрытые шерстью существа умеют так глядеть. Я натянул плавки и отправился к мосткам, чтобы немного поплавать. Когда я вылез на берег, Джоан боролась со здоровенным мотором "джонсон", укрепленным на прибитой к двум березам доске. Она сняла кожух и, едва ли не возя носом по карбюратору, осматривала внутренности мотора.
- Майк говорит, в Торонто ужасная погода. Я звонила ему из города. Говорит, у них там как в турецкой бане в калькуттской "Черной дыре". Может, в выходные наши дела оживятся. - Она не смотрела на меня, а улыбалась цилиндру. - Я - последняя из благодушных. - Джоан вытерла руки о замасленную тряпицу и выпрямилась. - Ладно, сойдет, запчасть потом поставлю. Это единственное, что не приходится заказывать в городе. В Хэтчвее неплохой магазин лодок и принадлежностей к ним.
Интересно, с чего ей взбрело в голову одаривать меня своими мыслями вслух.
- Я так и не успел выразить вам признательность за то, что снарядили меня в поход. Сардины пришлись как нельзя кстати, хотя и не понравились медведю.
- Медведь? Господи, Бенни, неужели мы не снабдили вас всем необходимым?
- Вы не дали мне ядовитого плюща.
- Некто неугомонный скоро снова придет сюда, чтобы потолковать с вами.
- Всадник Гарри Гловер?
- Отнеситесь к нему уважительно. Провинциальная полиция пользуется огромным влиянием на территории парка.
Джоан по-прежнему смотрела в сторону. Я растерся влажным полотенцем и вернулся в хижину. Алин не спала, она надежно запаковалась в свой халат и приготовила растворимого кофе.
- Гловер возвращается, хочет продолжить расспросы.
- Не очень-то он оригинален.
- Я бы и сам хотел задать тебе несколько вопросов.
- Мне тридцать пять лет, я замужем, но имею собственный доход. Люблю скоростные машины, холодное "шабли" и наряды пятидесятых годов. Родилась под созвездием "Весов", вспыльчива, драчлива, но предпочитаю решать дело миром. Обожаю мужчин с волосатыми коленками, но в городе трудно отличить женатых овнов от холостых козл...
- И ты очень давно знаешь Пэттена.
- Я-то думала, мы говорим обо мне. Я тут сижу, изливаю душу, чего обычно не делаю, а тебе непременно надо обсуждать этого ненавистного мне человека.
- Каким же проступком он заслужил твою ненависть?
- Ну до чего же ты занудлив. Послушал бы сам себя. Зануда. Расскажи лучше о себе. Чем ты занимаешься дома?
- Это - долгая и грустная история, когда-нибудь я тебе её поведаю. Во время прогулки на каноэ или посиделках у очага во флигеле. Если не буду убежден, что ты просто хочешь сменить тему. А сейчас мы говорим о Пэттене. Когда ты с ним познакомилась?
- Теперь ты и впрямь меня достал. Я не собираюсь отвечать на твои вопросы, и ты не можешь меня заставить. Так почему бы нам и впрямь не сменить тему? Где ты купил этот кофе? Ему не меньше двух десятков лет.
Алин была очень ранима, но всячески старалась это скрыть. Возможно, она не нуждалась в союзнике, но и напрочь отвергнуть предложенную мною дружбу тоже не могла. Я не имел над ней власти и был не вправе вести этот перекрестный допрос. Я не мог даже выбежать вон, хлопнув дверью: ведь мы были в моей хижине. Кроме того, Алин уже кое-чем со мной поделилась, и негоже мне скаредничать, я же не старый хрыч какой-нибудь.
Алин отправилась к себе, а спустя десять минут на покрытую мелкой желтой пылью поляну въехала машина Гарри Гловера. Я смотрел, как он медленно выбирается из-за руля, раздумывает, не оставить ли фуражку на соседнем сиденье, решает поступить именно так и направляется в мою сторону. Не дожидаясь, пока он начнет барабанить по двери, я пошел в комнату и влез в свою одежду.
- У вас есть лодка? - спросил он, сделав вид, будто не заметил двух чашек на столе.
- Я пользовался одной из весельных лодок. А моторка попала в аварию.
Похоже, это его не заинтересовало.
- Ладно, покатайте-ка меня на лодочке. Куда поедем, я вам потом скажу.
Мы спустились к причалу, я отвязал конец, и Гловер неуклюже перебрался в лодку.
- Гребите направо, - велел мой кормчий. Я сидел лицом к нему и к берегу. Значит, надо было грести влево. Гребля - весьма тонкое искусство. Весла устроены таким образом, что КПД ваших мышечных усилий очень высок, но зато вам приходится сидеть спиной к цели вашего плавания. Я обогнул плот, поляна перед усадьбой начала превращаться в узкую брешь на лесистом берегу.
- Вот правильно, - похвалил меня Гловер. - Так держать.
- Может, намекнете, куда мы плывем? Или скажете мне об этом на полпути, чтобы нас не подслушали?
- Вы весьма понаторели по части дешевых уловок, мистер Куперман. Позвольте напомнить вам, что мы расследуем убийство и можем обойтись без ваших городских издевок.
- Перестаньте, Гловер. Меня этим не проймешь. Приберегите ваши приемчики для старух, которым не придет в голову харкнуть вам в глаз. Сказал я в надежде раззадорить нашего бычка. Едва ли это усугубило бы мое положение.
- Слушайте, мистер Куперман, совершено два убийства, и в обоих случаях я был первым полицейским, оказавшимся на месте преступления. Стало быть, я работаю бок о бок с инспектором. У меня создается впечатление, что вы не очень охотно помогаете нам.
Мой ход оказался удачным. Когда Гловер начинал объяснять мне, что к чему, я сразу это чувствовал. Должно быть, он забыл золотое правило наступательной тактики: никогда не извиняйся и не оправдывайся. Или, может, не оправдывайся и не извиняйся?
Мы приближались к южной оконечности озера, где дальний берег, делая несколько резких изгибов, сближался с нашим, тем, который я уже неплохо изучил. Я то и дело оглядывался через плечо, дабы убедиться, что гребу, куда надо, но главным указателем направления мне служила изменчивая физиономия Гловера. Если я слишком отклонялся от выбранного им курса, он недовольно поджимал губы, и я более усердно орудовал другим веслом, пока челюсть капрала не расслаблялась.
- Может, за прошлую ночь число мертвых тел увеличилось? Вы получили медицинские заключения?
- Да, получил. Еще позавчера. Но они почти ничего нам не дали. Мы и так знали, что Эней был убит менее чем за сутки до того, как вы обнаружили труп. А Джорджа мы осмотрели спустя шесть-восемь часов после наступления смерти. Мы отправили его самолетом в Хантсвилл. За исключением времени смерти, все остальное можно было определить на глаз. У Энея был сильный ушиб головы, но не смертельный. Эней утонул. А о Джордже вы и так все знаете. Это был топор из хижины?
- Я захватил его с собой на тот случай, если повстречаю медведя. По правде сказать, это и произошло.
- Медведя, говорите? Обычно в это время года они не забредают так далеко на юг. Думаю, он пришел сюда, потому что прошлой весной было очень много мух.
Гловер посмотрел на меня пустым взглядом, который мог означать все, что угодно, потом покосился направо, и я вывернул шею, стараясь увидеть то, на что он хотел мне указать. Здесь рос камыш, но я ухитрился разглядеть деревянные мостки, которые примерно на фут возвышались над поверхностью воды. Я направил к ним лодку и вскоре услышал нежный шелест касавшегося днища камыша, а потом - и звуки, долетавшие с берега: перекличку крякв, верещание бурундуков и жужжание всевозможных букашек, вполне обычное в столь жаркий день. По вырезанным в глинистом берегу ступенькам спустился полицейский в синей рубахе с коротким рукавом и ступил на мостки, чтобы встретить нас. Кабы он не ухватился за нос лодки, мы бы врезались в причал и задвинули его фута на три вглубь суши. Полицейский привязал веревку к кольцу, и Гловер представил мне своего сослуживца - сержанта Теда Вэлентайна, который фотографировал стойбище Энея. Итак, теперь я знал, куда меня занесло.
Тот фрагмент пейзажа, который так интересовал провинциальную полицию Онтарио, был обнесен веревкой с болтавшимся на ней куском ленты. Когда я увидел участок живописной местности, столь бесцеремонно отделенный от лика природы, все вокруг тотчас сделалось серым. Опоясанные полицейским заграждением деревья и кусты выглядели точь-в-точь как музейная диорама или сценическая декорация. Они казались более чем реальными, но при этом им недоставало реалистичности. Еще один веревочный барьер - главный - закрывал доступ к кострищу и палатке Энея. Палатка была маленькая, походная. Ее вскрыли точно так же, как труп недавнего обитателя этого жилища, переселившегося в хантсвиллскую анатомичку. Оранжевый пластиковый пол казался почти новым, но спальный мешок был замызган. Очевидно, он долго и исправно согревал своего хозяина и под брезентовой крышей, и под открытым небом. Пока я озирался, стоя за пределами огороженного участка, Гловер и Вэлентайн успели провести безмолвное совещание.