Да, это был все-таки Александр, но какой-то странный. Они расстались считанные часы тому назад, но он изменился намного сильнее, чем можно было ожидать. Кира не заметила этого сразу же потому, что стояли сумерки, и еще потому, что знала: это – Александр; так что не было нужды пристально вглядываться в его давно уже изученное лицо. В миг, когда ей почудилось, что это – кто-то другой, каждая черточка его лица, выхваченная отдельно, стала, наоборот, казаться ей незнакомой, как это бывает с любым привычным словом, если повторять его множество раз, вслушиваясь, как будто встречаешься с ним впервые; слово начинает казаться чужим, странным и лишенным смысла. Теперь же она вглядывалась в Александра осмысленно, и с каждым мгновением удивление ее возрастало все более.

Раньше она заметила только шрам. Сейчас показалось странным, что она не увидела сразу и многое другое. Можно было подумать, что прошли годы: черты лица Александра стали суше, резче, кожа покрыта загаром – а ведь он этим летом почти не успел загореть. Морщинки у глаз и поперек лба. Он выглядит куда старше, чем следовало бы. Наверное, так выглядел его отец. Впрочем, Кира никогда не видела ни отца Александра, ни матери, погибшей тогда же, там же, в месте с трудно запоминаемым склонением и прямым восхождением.

– Слушай, да у тебя седых волос полно! – проговорила она почти с ужасом. – Неужели приключилось что-то серьезное? Или это ваши перегрузки так старят человека? Какими же вы стали бы, если бы действительно улетели? Хотя что я говорю, – перебила она себя, – ведь корабль летит, и только ты – здесь. В чем дело?

Его молчание казалось ей угрожающим.

– Что-то случилось именно с тобой? Почему ты вернулся? Ты испугался? Нет? Почему же?

Александр невесело усмехнулся.

– Как бы там ни было, – сказал он, – сядь сначала. И выпьем за встречу.

Поднявшись, он отодвинул стул, подождал, пока Кира уселась, сел сам и налил вина:

– За встречу!

Он выпил до дна. Кира пригубила, отодвинула бокал, поставила локти на стол, оперлась подбородком о ладони:

– Итак, я слушаю.

– Что тебе рассказать?

– Почему ты вернулся?

– Потому что я и должен был вернуться.

– Вот как! А другие?

– И они тоже.

– Тогда экспедиция не состоялась бы. Но корабль летит! Я только что узнавала.

– И передала мне привет?

– Д-да… Но что же с экспедицией? Ничего больше не понимаю.

– Видишь ли, – Александр помолчал, словно подыскивая слова. – Экспедиция, в общем, состоялась.

– Ну, так… Что? Погоди. Не поняла.

– Она состоялась, Кир. И я был с ней от начала до конца.

– Пожалуйста, – сказала она, потирая виски, – пожалуйста, не смейся надо мной. Ты знаешь, я ничего не понимаю в ваших тонкостях. Состоялась, и ты – здесь? Постой! – она вскочила. – Вам удалось это… Ну, вы об этом говорили между собой… инверсия времени?

– Нет, – сказал он после паузы. – Это не оправдалось.

Кира снова опустилась на стул:

– Но ты же…

Не закончив, она протянула руку над столом и коснулась пальцев Александра, и крепко сжала их, как будто то, что он – из плоти и крови, нуждалось в доказательствах. Только после этого она договорила:

– Но ты же вернулся так… сразу!

– Мы долетели. И вернулись на Землю. Вот, в общем, все.

Лицо Киры выражало ужас:

– Сколько же вы находились в полете?

– Своих – десять лет. Там, на месте, мы были недолго. Мы не садились на планеты.

– Десять лет! А здесь прошло… меньше девяти часов? Да нет, что ты говоришь! – голос ее зазвучал надтреснуто, глаза заблестели. – Уж лучше сразу скажи мне, что я сошла с ума! – Она залпом выпила вино и закашлялась. Прошло несколько секунд, пока она снова смогла говорить. – Нет, это, конечно, сон. Сейчас я повернусь на другой бок, и ты исчезнешь. Ты только во сне – здесь. Сколько же прошло времени?

– На Земле, – произнес он, глядя на нее с сочувствием, – прошло пятьсот лет, как и полагалось по расчету времени. Сон… Это было бы очень просто, если бы ты спала. На самом деле все сложнее. Одним словом, мы прилетели через пятьсот лет.

Она медленно положила ладони на грудь.

– Не волнуйся, – сказал он. – Я не привидение. Говоря самыми простыми словами, я сейчас – из будущего. Из того, через пятьсот лет, в котором мы оказались. Там, через пять веков, уже существует, – правильнее, наверное, сказать: будет существовать – аппаратура, нужная для перехронизации. Нет, не бойся, – торопливо продолжал он, заметив, как Кира вскинула брови. – Я не стану объяснять, это сложное дело, я не понимаю даже некоторых принципиальных положений. – Он пожал плечами, как бы удивляясь тому, что не может понять чего-то. – Мы ведь тут задумывались о чем-то подобном – искали доказательства симметрии времени и даже, кажется, находили порой: сначала в физике элементарных частиц, потом – в метагалактической астрономии… Но это оказалось не тем путем. То есть, симметрия существует, но ее не так легко использовать. Там, в будущем, это стало ясно уже лет двести назад… через триста лет, с нашей точки зрения. Нам сейчас не удавалось и долго еще не удастся решить проблему потому, что мы исходим из представлений об одномерном симметричном времени, а в одном измерении поворот невозможен. Допустимо обратное движение – но тогда необходима фаза остановки, нулевая, а остановка времени означает… Короче говоря, необходимо было выйти во второе измерение времени, а для этого предстояло еще доказать его существование. Доказать же они смогли лишь тогда…

Он внезапно умолк, поняв, что Кира не слушает его. По обыкновению, он увлекся, не понимая, что собеседнику нужно время для того, чтобы свыкнуться с идеями, которые ему самому казались уже без малого тривиальными. Наступило молчание – такое глубокое, что ему потребовалась темнота. Кира поднялась и нажала выключатель; заполнявший комнату свет потускнел, затем собрался в небольшой, напоминавший шаровую молнию ком, и ком этот внезапно исчез.

Ночь захлестнула комнату. Во мгле едва угадывались очертания предметов; какие-то детали костюма Александра зеленовато мерцали, и неизвестно как забредший с улицы лучик света преломился в бутылке с вином и исходил из нее. Александр сидел, неподвижный, как на фотографии. Только рука его шарила по столу, движения пальцев, задевавших луч, казались осмысленными – рука искала что-то, чего не было на столе и что в той, другой жизни, обязательно должно было быть – так обязательно, что даже вошло в привычку. Странно – именно это непроизвольное движение заставило Киру поверить в то, что Александр говорит правду; в следующую минуту она подумала и о том, как, наверное, тяжело ему скрывать свои новые привычки, приобретенные за десять лет полета и еще два – пребывания в будущем, и восстанавливать старые, основательно, как видно, забытые. Он делал это, чтобы не показаться ей чужим, и сердце ее сжалось, когда она подумала, что это не поможет ни ему, ни ей: все-таки он стал посторонним – совсем другой человек, намного старше, с иным опытом и новым мышлением, и даже состоял он теперь из вещества тех, будущих времен. Восстановить прежнее невозможно, инстинкт не зря удержал ее, когда предстоящая близость уже туманила разум… Нет, настоящий Алька сейчас удалялся от планеты, заключенный в гулком теле корабля, а этот человек, оказавшийся здесь вопреки логике и естеству, лишь пытался занять место подлинного! Ей пришлось повторить эту мысль, потому что в сознании что-то с этим соглашалось, но что-то и протестовало; Александр был тут, недалеко, он дышал рядом; лежала тьма – великий союзник непонятного; воздух в комнате, казалось, накалился, и в каждом углу таилась опасность. Необходимо было сию же минуту уйти из дома на улицу, где тоже была ночь, но без такого мрака и тишины, где все привычное не обступало бы ее так тесно и ничто не угрожало бы памяти и верности.