В зале поднялся шум, обсуждение прервалось. Кто-то рвался к столу, коллеги оттаскивали его и отталкивали, не жалея кулаков. Изнов пожал плечами:

– Это напоминает мне постановку в скверном театре. Немыслимо, чтобы таким образом приговаривали кого угодно к чему бы то ни было. Цирк, просто цирк – другого определения не могу найти.

– И тем не менее… – пожал плечами Алас, – именно так обстоит дело. Однако не унывайте чрезмерно. Я ведь говорил вам: все только начинается, настоящее дело впереди. Мы будем бороться за ваше полное оправдание.

– Каким же образом, хотел бы я знать? – спросил Изнов.

– Как везде. Свидетельскими показаниями. Искусством прекослова.

– Помилуйте, Алас! Какие свидетели могут доказать, что мы прилетели сюда по приглашению, если мы в самом деле его не имели? Другое дело – что причины, в силу которых мы здесь оказались, являются достаточно серьезными…

– Причины здесь никого не интересуют. А вот свидетельские показания…

– Кстати, – перебил прекослова Федоров, – а что это вообще за порядок судопроизводства: начинать с вынесения приговора, а потом доказывать его обоснованность или несправедливость? Во всех известных нам мирах принято поступать как раз наоборот.

– Вот и сидели бы в тех мирах, – ответил несколько обидевшийся Алас. – А у нас это вопрос традиций и целесообразности. Традиция заключается в том, что на Иссоре приговоры всегда выносились даже прежде, чем возникало обвинение. То есть не приговор исходил из обвинения, а наоборот, обвинение – из приговора. Что же касается целесообразности, то могу положа руку на сердце сказать: нет такого индивидуума, который не был бы виновен в нарушении хотя бы одного закона, на самом же деле, конечно, не одного, а множества. Простая логика говорит об этом: если одновременно существует множество законов, противоречащих друг другу, то, соблюдая один, вы тем самым нарушаете другой и тем совершаете преступление. Согласны? Ну а раз всякий житель так или иначе виновен, то и приговора он заслуживает заранее. Все очень просто и разумно.

– И как вы еще существуете? – пробормотал Изнов.

– Очень просто. Благодаря приспособлению к условиям существования. Как и на протяжении всей нашей истории.

– Не представляю, как можно к такому приспособиться.

– Не так уж сложно. Вот если бы суд не принимал во внимание свидетельских показаний, тогда выжить оказалось бы действительно затруднительным. Но у нас именно свидетели играют главную роль. Согласно нашей юриспруденции, один свидетель всегда выступает главным, а еще одиннадцать поддерживают его показания, то есть второй удостоверяет правдивость показаний первого, третий – второго, четвертый – третьего… И вот все наши граждане уже достаточно давно объединились в такие группы – по двенадцать человек. Каждая такая группа называется семьей.

– И все жители Иссоры разбиты на такие семьи?

– Ну, не все… Вернее, все те, кто подсуден, кто не обладает правом неприкосновенности.

– А кто же обладает таким правом? Собреды?

– Им владеют не они одни. Но об этом как-нибудь потом. Сейчас вы должны усвоить самые основы. А в основе основ – семья.

– Так, значит, об этих семьях нам и говорили?

– Да конечно же!

– Но кто и что может показать в нашу пользу? Нас никто на Иссоре не знает.

– Какая вам разница, да и им тоже? Они покажут то, что будет заказано. Но, как вы уже, наверное, поняли – за соответствующую плату.

– Но ведь если мы обвинены в нарушении всех без исключения законов, а их, вы сказали, очень много…

– Никто точно не знает, сколько. Да и количество их ежедневно увеличивается.

– Сколько же времени придется доказывать, что мы не нарушали ни одного из них?

– Успокойтесь: этого не потребуется. Если бы приходилось доказывать все до конца, то до сих пор не завершилось бы слушание и самого первого в нашей истории дела. Однако для того, чтобы каждое слушание оказывалось ограниченным во времени, уже давно был установлен принцип аналогии. Он заключается вот в чем: если вам удалось доказать, что вы не виновны в нарушении тринадцати самых серьезных законов, то принимается, что по аналогии вы и в остальных нарушениях тоже не виноваты. Ну, за исключением какого-то одного – вовсе не самого страшного.

– Значит, все-таки в чем-то виновны?

– Но мы же не можем допустить, чтобы кто-то был привлечен без всяких оснований. Нарушение обязательно должно быть. Обычно обвиняемый признается в нем сам, добровольно и откровенно, выбрав то, что ему более по вкусу и грозит минимальным наказанием. Это несложно, потому что доказывать истинность признания не нужно, свидетели к этому даже не привлекаются. В таких случаях суд ограничивается гуманной мерой: только конфискацией имущества.

– А без этого никак нельзя?

– Понимаете ли, содержать Великий Сброд стоит немалых денег – и с каждым часом все больше. Пока можно было, их брали в бюджете, но в конце концов бюджет не выдержал, хотя до того успели сменить десятка полтора начальников Департамента финансов. Сейчас мы оказались в долгах у всего галактического региона. Вот Сброду и пришлось перейти на самоокупаемость – а откуда ему еще взять денег, как не от конфискаций?.. Ага! Слышите?

– Что случилось?

– Как я и предполагал, объявили перерыв.

– Но до обеда еще как будто…

– Не на обед. Чтобы собреды могли подраться не перед столом руководства, а подальше отсюда – в подвальном этаже есть специальный зал, где можно вступить в единоборство с оппонентом любым способом: на шпагах, дубинках, даже на пистолетах – правда, с резиновыми пулями. Наши собреды, однако, предпочитают попросту – на кулачках. Подерутся, напряжение спадет, и можно будет продолжать обсуждение.

– Но о чем они, собственно, спорят? Разве тут есть хоть кто-нибудь, кто сочувствует нам?

– Вовсе не нужно, чтобы кто-то вам сочувствовал. Важно, что есть немало собредов, не поддерживающих председателя, – одни потому, что он слишком мягок, другие – потому, что жестковат, мало ли по какой причине… И они, естественно, пользуются любым поводом, чтобы выступить против его точки зрения. Вы или кто угодно другой – не имеет ровно никакого значения.

– Ну что же, и на том спасибо. Хотя было бы, конечно, приятнее, если бы хоть кого-нибудь тут действительно заинтересовала наша судьба. Вы что-то хотели сказать, советник?

– Да, собственно, ничего особенного. Я просто подумал: как знать – может быть, кого-нибудь она действительно заинтересует, и всерьез. Я имею в виду нашу участь.

– Что касается сочувствующих, – сказал прекослов, – то мы сейчас как раз и займемся их поисками. Перерыв подвернулся как раз вовремя. Как говорится, выворачивайте карманы.

– Но вы же прекрасно знаете, что у нас ничего нет.

– Однако вы ведь договорились с тем молодым человеком – я имею в виду покупателя. Я уверен, что он, как обещал, доставит вам деньги прямо сюда. Вы же сами дали ему время, чтобы найти нужную сумму. А до тех пор будем договариваться; на час-другой нам поверят в кредит. Надеюсь, коммерсант не знает еще об угоне корабля. А сейчас подошло время заручиться поддержкой кого-нибудь из собредов, потому что, не решив вопроса о корабле, они не смогут продолжать рассмотрение вашего основного дела, поскольку больше у вас конфисковать и нечего, кроме разве носовых платков. А чем запутаннее ситуация, тем нам веселее… Итак, я пошел вылавливать нужного нам собреда.

– В такой суматохе?

И в самом деле, хотя перерыв и был объявлен, собреды не дотерпели до подвального зала, и драка завязалась тут же, перед руководящим столом. Кто-то таскал кого-то за бороду, кто-то уже валялся на полу и его пинали ногами, у противоположного конца стола стенка шла на стенку. Стоял дикий шум. Спокойными оставались лишь солдаты – они с удовольствием смотрели даровой спектакль, заключали пари и, судя по отдельным их репликам, были свидетелями таких сцен уже не раз.

– Погодите, прекослов, – сказал Федоров. – Я пойду с вами.

– Охрана…