Воспоминание о письме возродило весь пережитый ею тогда ужас и тот болезненный узел страха, что появился в желудке, стоило Дафне осознать, что она одна-одинешенька, деньги подходят к концу, и нет никого, кто бы ей помог, и ничего, что можно было бы продать. Ничего, кроме оплаченной дороги в Англию.

Дафна постаралась выбросить из головы все мысли о том далеком дне в Танжере. Она не хотела обсуждать семью матери или свой стыд от того, что родные не признают ее и даже знаться с ней не желают.

– Мама никогда не говорила о своей семье.

– Но ведь она должна была рассказать хоть что-нибудь.

Не устояв пред таким напором, Дафна призналась:

– Я знаю, что мой дедушка был бароном, но ничего больше. Мама умерла, когда мне было восемь, а с отцом мы никогда не говорили об этом.

– Барон! Известно ли вам, по крайней мере, его имя или где он живет?

– Нет, – соврала Дафна.

– Но это возмутительно! Что за отец мог оставить дочь без семьи, средств или покровительства после своей смерти, и даже не назвать ей имена родных?

– Папа не был таким равнодушным, каким вы пытаетесь его представить! – считая нужным защитить отца, воскликнула Дафна. – В расцвете сил, он и подумать даже не мог, что так неожиданно умрет. Папа был самым любящим отцом на свете. И говоря иначе, вы меня оскорбляете.

Наступила тишина. Минуту спустя Виола сказала:

– Вы правы, мисс Уэйд, отчитывая меня. Мне очень стыдно. Единственным оправданием мне служит то, что я не могу сохранять спокойствие, видя, что юная леди осталась совсем без защиты и ей приходится трудиться. Но я не должна была лезть в ваши дела. Прошу принять мои извинения.

Виола, казалось, и правда раскаивалась.

– Разумеется, – смягчилась Дафна.

– После кончины вашей матушки вы продолжили жить на Крите?

– Нет, мы покинули остров несколько месяцев спустя. Папа не мог там оставаться. Слишком много воспоминаний. Когда мама умерла, он был убит горем.

– И он позволил горю завладеть им? – спросила Виола странно резким голосом. – Они были счастливы, но когда она умерла, ваш отец забросил обязанности, перестал замечать детей? Скорбь свела его с ума?

Дафна изумилась такому неожиданному и странному повороту разговора:

– Какие чудные вопросы! Конечно, он горевал, но не забывал и о своем долге. Не забывал про меня и не сходил с ума.

Будто очнувшись от глубокой задумчивости, Виола тряхнула головой.

– Признаться, я думала о другом человеке. Простите меня. Куда вы направились потом?

– В Палестину. Затем мы побывали на раскопках в Петре, Сирии, Месопотамии, Тунисе и Марокко. Большие раскопки обычно занимают много лет, но после смерти мамы отец не мог долго оставаться на одном месте.

– А как же выходы в свет и общество?

– Подобного в моей жизни было совсем немного. Иногда мы ужинали с друзьями отца в Риме, вот и все.

– А приемы и балы?

– Обходились без них, – улыбаясь, Дафна покачала головой. – Я даже не умею танцевать. Посреди пустыни на балы спрос не велик. Я больше привыкла к компании ослов и верблюдов, арабов и скучных старых антикваров.

– Ваша жизнь была невероятно увлекательна, Дафна, но все же вы упустили множество удовольствий.

– Возможно, но я наслаждалась каждым мигом. Я скучаю по отцу, но уверена, он бы обрадовался, что после его смерти я вернулась в Англию. Он хотел, чтобы я увидела эту страну. Вот почему папа согласился на предложение герцога приехать сюда.

– Вы уже побывали в Лондоне?

– Нет. Сначала я с караваном специй (8) отправилась из Марракеша в Танжер, потом на корабле в Портсмут, а оттуда прямиком сюда в Тремор-холл.

– С караваном специй! – Виола залилась смехом.

Дафна посмотрела на нее смущенно:

– Я сказала что-то забавное?

Все еще смеясь, виконтесса покачала головой.

– Забавное? О, Дафна, вы говорите о совершенно необыкновенных вещах столь спокойно, словно путешествие с караваном специй самое обычное дело.

– Но это действительно обычное дело, – смеясь вместе с виконтессой, ответила Дафна. – Хотя, вероятно, и не для Хэмпшира.

Смех Виолы потихоньку стих, и она посмотрела на Дафну задумчиво.

– Марокко, Палестина, Крит. Поневоле начинаешь думать, что Тремор-холл должен казаться вам совсем скучным – в сравнении со всеми этими местами.

– О нет! На мой взгляд, жизнь здесь невероятно удобна. Должна признаться, спать на перине намного приятнее, чем на парусиновой койке в каменной хижине или в шатре в пустыне.

– Боже! Полагаю, всякая женщина согласилась бы с вами. Так вам здесь нравится?

– Очень. Только я приехала в Англию, как у меня возникло странное чувство, будто я вернулась домой. Хотя я никогда не бывала здесь прежде. Тут все такое цветущее и зеленое, такое прекрасное после бесплодных пустынь, в которых я жила. Все именно так, как рассказывала мама. Я бы не хотела никуда отсюда уезжать.

– А что вы думаете о поместье?

– Боюсь, я немногое успела увидеть. Я все время так занята на раскопах, что мне не представилось случая изучить владения его светлости. Но время от времени я гуляю в садах. Поместье великолепно, хоть и пугает немного, когда впервые приезжаешь сюда.

– Верно, – согласилась Виола. – Прекрасно понимаю, о чем вы говорите. Ребенком я несколько лет провела в пансионе во Франции. Когда я вернулась домой, то была просто поражена, как подавляюще выглядит дом. Я успела забыть об этом. Вот только Энтони не дает мне ничего изменить. Семейная история и все такое.

– Я могу его понять.

– Не сомневаюсь, ведь вы точно также относитесь к глиняным горшкам, как и он. Уверена, будь это ваш дом, вы, подобно Энтони, отказались бы от малейших переделок.

У Дафны сперло дыхание. От небрежного замечания Виолы на нее нахлынула неожиданная волна тоски, и она попыталась тут же подавить это чувство. Это не ее дом. У нее нет дома.

– Одно бы я непременно изменила, – стараясь, чтобы ее голос звучал беспечно, ответила Дафна. – Сняла бы этих жутких горгулий с главной лестницы и выбросила.

– Они отвратительны. В детстве они вызывали у меня ночные кошмары. Возможно, когда Энтони женится, его герцогиня избавится от них, дабы оградить детей от страшных снов.

В сознание Дафны ворвался образ Энтони с женой и детьми. Она постаралась избавиться от этого образа и опустила голову, пряча выражение лица.

– Уверена, вы хотели бы выйти замуж, – врываясь в ее мысли, заметила Виола.

– Я… – Дафна глубоко вдохнула и наклонилась, чтобы снова намочить кисть. Выпрямившись, она сказала: – Я не думала об этом. – Не глядя на виконтессу, Дафна вернулась к своему занятию: – Вряд ли это когда-нибудь случится.

– Почему вы так говорите?

– О, я прекрасно осознаю, что невзрачна, да еще и засиделась в девицах в свои двадцать четыре года. И завести новые знакомства у меня вряд ли получится. К тому же, если я и выйду замуж, то только по любви глубокой, настоящей и вечной. Сами видите, – подняв глаза на сестру Энтони, добавила она с легким смешком, – обстоятельства против меня.

Виола не ответила. Но, вернувшись к работе, Дафна чувствовала на себе взгляд новой подруги. Нескоро та нарушила молчание.

– Как досадно, что вы до сих пор не видели Лондон.

Удивленная сменой темы, Дафна подняла голову:

– Мне бы хотелось когда-нибудь там побывать. Вы с мужем живете в городе?

– Зависит от времени года, – ответила Виола. – Я провожу осень и зиму в Эндерби, это наше поместье в Чизвике, совсем недалеко от Лондона, а Хэммонд в это время находится в Хэммонд-парке в Нортумберленде. Весной, на время сезона, мы снимаем дом в городе. Летом я еду в Брайтон, а Хэммонд возвращается в Нортумберленд. Такой порядок нас вполне устраивает. Мы вынуждены проводить вместе всего лишь несколько месяцев в году, чего вполне достаточно для соблюдения приличий.

Дафна была потрясена до глубины души, но не показала этого. В ней вспыхнуло сочувствие к новой подруге.

– Ясно, – прошептала она.

– Благодаря мне зимой в Эндерби жизнь бьет ключом, – продолжила Виола с напускной веселостью в голосе. – Я устраиваю бесконечные приемы и окружаю себя компанией, ибо не люблю быть одна…. – она оборвала себя на полуслове и издала приглушенный смешок. – Нет, вы только послушайте меня! Какая потрясающая жалость к себе. Мне стыдно. Единственное, что меня извиняет, – вы замечательно умеете слушать.

– Нет ничего постыдного в том, чтобы чувствовать себя одиноким, – мягко заметила Дафна. – Уж я-то знаю. Большую часть своей жизни я провела в пустынях, в самом их сердце. Там было не встретить ни одной англичанки. На зиму мы с папой переезжали в Риме, и, пока он общался с другими учеными и антикварами, я блуждала по музеям и библиотекам и читала все, что только могла найти об Англии. История, политика, общество, обычаи. Я бы с удовольствием как-нибудь побывала в Лондоне.

– О, Дафна, как бы я хотела показать вам город! Он удивительный. Я была бы так рада, если бы вы смогли поехать со мной в Эндерби. Вы будете мне отличной компанией, да и Чизвик всего в часе езды от Лондона. А если останетесь на сезон, мы вместе отправимся в город и я смогу представить вас свету. Возможно, мы бы нашли семью вашей матери.

– Это исключено, – ответила Дафна. Ведь Энтони оставался здесь, и ей сложно было даже представить, что она покинет Тремор-холл на достаточное для поездки время. – У меня слишком много работы.

– Музей открывается в марте. Ведь можно приехать после этого?

– Нет, я буду нужна на раскопках даже после открытия музея. Вероятнее всего они будут вестись еще по крайней мере пять лет.

– Понимаю. Но это так досадно. – Тут Виола недовольно воскликнула: – О, дорогая, я должна возвращаться. Если брат заметит, что я так спешно сбежала от него, он решительно во мне разочаруется. Энтони все время пытается склонить меня к каким-нибудь умственным занятиям.

Виола направилась к двери, но на пороге обернулась и еще раз посмотрела на Дафну:

– К слову сказать, красота еще ничего не значит.