Вот и все, что касается храмовников высшего ранга; но в целом масса тамплиеров была организована таким же образом. Правда, в ней переплетались многие иерархические структуры. Например, мы снова встречаемся с трехчастной схемой феодального общества: те, кто сражаются (рыцари и сержанты), те, кто молятся (капелланы), и те, кто работают (братья-ремесленники). Или со груктурой монастырской организации: с одной стороны, братия монастыря (рыцари, сержанты и капелланы), с другой — братья-ремесленники, — это очень напоминает разграничение между монахами и послушниками у цистерцианцев. Добавим социальное расслоение между знатью и простыми людьми, которое хоть и отчасти, но совпадало с профессиональным разделением — рыцари и сержанты.

Братья-капелланы были единственными в ордене священниками. Они совершали богослужения и наставляли братьев на путь истинный.

Что касается сословия воинов, то оно почти с самого начала распадалось на две категории, рыцарей и сержантов, или служителей, которые отличались от первых лошадьми, одеждой и оружием. Изначально существовало только одно условие для вступления в воинство Храма: свободное происхождение. Но в орден Храма приходили в основном, чтобы сражаться с неверными силой оружия, а заниматься этим было по плечу лишь сословию рыцарей (возникшему и развившемуся одновременно с феодальной организацией общества), так как только они обладали навыками и средствами конного боя.

Этим объясняется и различие между рыцарями и сержантами, которое не стоит недооценивать: сержанты могли сражаться верхом на коне, и в этом случае ими командовал туркопольера (статья 171). Но в боевом строю их никогда не ставили в переднюю линию: они были легче вооружены, хуже экипированы, менее опытны, и поэтому их шеренга не обладала такой ударной мощью, часто неотразимой, как первая.

Вообще-то это различие, которое в своей основе определялось имущественным неравенством, должно было бы размыться в ордене, где при вступлении давался обет бедности. На самом же деле, пропасть росла и соответствовала отчетливому классовому расслоению, которое перекроило средневековое общество. В середине XIII в. человек, просивший принять его в орден, должен был указать, кем он будет — рыцарем или сержантом. Чтобы стать братом-рыцарем, требовалось соблюсти два условия — уже получить рыцарское посвящение и быть сыном рыцаря или хотя бы потомком рыцаря по мужской линии. Так появилась новая привилегия. Дополнения ясно говорят об этом:

Отныне место брата в орденской иерархии зависело от его социального положения в миру. Орден не был инструментом продвижения по социальной лестнице. Эта эволюция была присуща не только воинству Храма: куда зрелищней она смотрится в ордене госпитальеров, не знавшем различия между рыцарем и сержантом. Такое разграничение было введено статутами 1206 г., утвердившими превращение ордена милосердия в братство милосердное и военное. Тем не менее госпитальеры отказались от различий в одежде. В ордене тевтонских рыцарей, появившемся в конце XII в., с самого начала существовало две категории — братья-рыцари и воины братья-миряне.[88]

Капелланы и воины составляли орденское сообщество (societas); они были братьями (fratres) Храма, приносившими тройной обет бедности, целомудрия и послушания. Все они являлись монахами. Их было много в Святой земле и в Испании, т. е. «на фронте». Рядом с ними, на поле боя, мы встречаем рыцарей, присоединившихся с ордену Храма по своеобразному контракту, заключенному на ограниченное время (milites ad terminum). Эти рыцари присоединялись к ордену, чтобы сражаться; если предположить, что они заключали свои контракты на Западе, то задерживались там ненадолго и быстро устремлялись в места где шли бои. Они разделяли образ жизни братьев и подчинялись тем же самым религиозным и дисциплинарным требованиям. По окончании действия договора рыцарь оставлял ордену половину стоимости своей лошади.

В тылу, в западноевропейских командорствах, рыцарей и сержантов, капелланов и milites ad terminum было гораздо меньше. В каждом командорстве должно было находиться хотя бы четверо братьев. В крупных орденских резиденциях их встречалось больше, однако в остальных не набиралось и такого количества. Полагалось иметь по капеллану на командорство, однако в Арагоне в XII в. случалось, что один капеллан отвечал за несколько домов ордена.[89] Наконец, на Западе подавляющее большинство составляли те, кто, не отказываясь от своего положения в миру и не принеся обетов, были связаны с орденом тем или иным образом.

Некоторые ради спасения вверяли воинству Храма свое тело и душу; в большинстве случаев к этому дару они присовокупляли какое-то материальное подношение. Иногда они оставляли за собой аво принести обет в выбранный ими момент, подобно некоему Гилаберту, который в качестве условия своего вступления в орден потребовал дождаться дня, когда «к нему придет желание жить по примерувашей жизни». Стал ли он братом ордена? Нельзя быть в этом уверенным, если сравнить этот случай с историей Жака Шазо, объявившего: «И, когда я этого пожелаю, я смогу вступить в дом Храма в Пун и получать хлеб и воду наравне с другими донатами вышеназванного дома».[90] Тех людей, которые отдавали себя ордену и по этой причине именовались «донатами», не следует путать с confratres, «собратьями» Храма; но, кроме Испании, этот словарь часто был слишком размытым.[91] В 1137 г. Арно де Гор преподнес себя в дар дому Храма в Дузане, вверившись братьям воинства, в том числе и его брату Раймунду де Гору, который уже был тамплиером. На следующий год Арно, как и Раймунд, подтвердил свое обязательство. В 1150 г., когда Раймунд уже умер, Арно, в новом документе, объявил, что предает себя ордену в качестве собрата; одновременно он поручил воинству Храма двух своих сыновей, чтобы они были накормлены и одеты.[92] Терминология, туманная в данном случае, становится более ясной в случае с Иньиго Санчесом де Споррето из Хуэски, в Арагоне. В 1207 г. он сделал ордену материальное пожертвование, в 1214 г. он отдал самого себя, а в 1215 г., предположительно после смерти своей жены, он принес тройной обет тамплиеров. Гильом Маршал, «лучший рыцарь в мире», регент английского королевства, дал обет вступить в орден Храма в 1185 г., когда участвовал в крестовом походе. В 1219 г., будучи при смерти, он принес свою клятву в присутствии своего друга Эмери де Мен-Мора, магистра английского дома тамлиеров. Ему принесли белый плащ, который он втайне приготовил заранее. Гильома покрыли плащом, и он попросил, чтобы его похоронили на лондонском кладбище ордена Храма.[93]

Категория confratres особенно хорошо известна в Арагоне, где у каждого дома Храма было дочернее братство, которое действовало прежде всего как общество взаимопомощи своим участникам (как и всякое братство) и было связано с орденом лишь посредством дарения имущества (оружия, лошадей и прочего) при вступлении в братство, или ad mortem (на смертном одре), или же посредством регулярного внесения милостыни или имущественных даров на протяжении всей жизни. В сохранившихся списках братств ордена Храма встречаются женщины (сорок одна женщина на сорок девять мужчин в братстве Новилласа в конце XII в.), чье социальное положение зачастую был весьма высоким. Более крупное братство, выходившее за пределы Арагона, между 1135 и 1182 гг. насчитывало в своем списке пятьсот двадцать шесть собратьев; среди них мы находим достаточно высокопоставленных людей, и даже короля Санчо VI. Целью братьев было не вступление в орден Храма, не облачение в его одежды, а лишь причастность к духовному престижу ордена и получение связанных с ним выгод.[94]