Антуанетта, не ожидая конца летучего совещания у капитана, поспешила в свой отсек. Дел у неё было немало. И, кроме того, хотелось хоть немного побыть наедине со своими мыслями. Предстоящий анабиоз – состояние между жизнью и смертью страшил её, несмотря на то, что она была биологом. А быть может, именно поэтому Арпада слишком ясно представляла себе, насколько хрупка и тонка стенка, отделяющая при анабиозе бытие от небытия. А тут ещё это загадочное силовое поле… Недаром капитан потребовал рассчитать для каждого члена экипажа наново режим погружения в анабиоз. И потом они все будут отданы в руки автоматики, которая должна будет в нужный момент вывести их из погружения. А кто знает, как поведёт она себя в новых условиях?…

Штурман вёл последние наблюдения по обзорному экрану, тщательно просматривая каждый квадратный метр внешней обшивки корабля. Ведь любой, самый мелкий дефект мог обернуться катастрофой, пока все они будут в анабиозе…

Внезапно корабль исчез, словно кто-то стёр его с экрана. Стафо вертел туда и сюда регулятор, менял настройку – все тщетно. Экран заволокла непроглядная мгла. Через несколько секунд она просветлела, по экрану побежали волны. Стафо совсем собрался было доложить капитану о неприятности с обзорной схемой – как будто других неприятностей не хватало! – как вдруг пелена раздвинулась, словно театральный занавес.

Все дальнейшее, что видел Стафо, выглядело до ужаса реальным, почти осязаемым.

Из глубины экрана выплыл корабль, замерший на старте. Нет, это была не «Рената». Неведомый корабль отличался от их пульсолета, как первый автомобиль отличается от гравихода. Скорее всего, сообразил Стафо, это была старинная колымага, которой пользовались первопроходцы космоса. Неуклюжая на вид, но основательная ракета. «Как говорили когда-то, неладно скроен, да крепко сшит», – подумал штурман про чужой корабль.

Стафо даже ущипнул себя, но видение с экрана не исчезло. «Начитался Антуанеттиных книг, вот и лезет в голову всякое… С ума схожу, что ли?» – мелькнула тревожная мысль. Она-то и удержала руку штурмана, протянувшуюся к тумблеру видеофона, чтобы связаться с Арпадой.

Действие на экране разворачивалось бесшумно. Странным было ещё и то, что движения действующих лиц то ускорялись, то замедлялись, словно по прихоти киномеханика, пускающего фильм. Главным в толпе, похоже, был высокий вислоусый человек. Он отдавал распоряжения, которым все подчинялись. Лицо его чем-то отдалённо напомнило Стафо лицо капитана «Ренаты» Карлоса Санпутера. Впрочем, задуматься об этом факте у штурмана не было времени. Он продолжал со всепоглощающим любопытством вглядываться в картины, которые, то ускоряясь, то замедляясь, сменяли на экране друг друга.

«Сейчас ракета должна стартовать, – сообразил Стафо. – У них нет ещё антиграва. Значит, старт и движение корабля основаны только на реактивном принципе».

Видение толпы вдруг растаяло. Его сменило замкнутое пространство корабельной рубки. Штурман «Ренаты» не без интереса рассматривал старинное навигационное оборудование, о котором знал только из книг.

После головной рубки по экрану потянулись другие отсеки корабля. В некоторых из них хранились материалы и законсервированные механизмы неизвестного назначения.

Людей, однако, Стафо на борту чужого корабля не обнаружил, хотя напряжённо искал их, вглядываясь в свой экран до боли в глазах.

Неужели это всего-навсего заурядный автоматический бустер («Элеонора»? «Элегия»? «Элефант»?) Почему же люди Земли провожали его с такой торжественностью? В том, что корабль стартовал с Земли, а не с какой-нибудь другой планеты, у Стафо сомнений не было: такая великолепная растительность, которая перед этим проплыла на экране, возможна только на благословенной Голубой планете!

За годы полёта «Ренаты» ни всему экипажу, ни кому-то одному из его членов погружаться в анабиоз ни разу не приходилось: вход корабля в очередную пульсацию и выход из неё осуществлялись для людей безболезненно. «Ныряем в одном созвездии, выныриваем в другом», – любил говорить по этому поводу Карранса. На участках обычного полёта больших перегрузок, опасных для человеческого организма, до сих пор также не бывало.

Но наступил грозный час испытаний, когда без анабиоза было не обойтись…

В биозале – приземистом, но просторном отсеке овальной формы – шли последние приготовления. Отсек был расположен в срединной сфере – самом сердце корабля. Вдоль стен, на равном расстоянии друг от друга, тянулись люки – двадцать семь дверей, по числу членов экипажа «Ренаты». За каждой располагалось небольшое помещение со сложнейшим и тончайшим оборудованием, которое позволяло удерживать человеческий организм в течение длительного времени на грани небытия.

Группа Либеро Кромлинга в составе четырех человек с помощью специализированных манипуляторов придирчиво проверяла аппаратуру каждой биованны, тщательно следя за закладкой полученных расчётных данных в электронные индивидуальные устройства. От работы группы зависела теперь жизнь всего экипажа. Немалый объём работы падал на манипуляторы. Там, где требовались беспристрастность, точность и терпение, они были незаменимы.

Пройдёт немного времени, капитан отдаст команду, и он, главный кибернетик «Ренаты», повернёт белую пластикатовую ручку рубильника, которой ни разу ещё не приходилось касаться… И ровно через десять минут сработает реле автономного времени. От людей тогда уже ничего не будет зависеть. Все члены экипажа к этому моменту будут лежать каждый в своей ванне, стараясь, по инструкции, дышать как можно медленнее и равномернее и полностью расслабив мускулы. Тело их будет по грудь погружено в биораствор. Затем уровень жидкости в контейнере начнёт повышаться, а организм – все глубже и глубже проваливаться в бездонный сон, близкий к небытию.

…Главный штурман сидел в кресле, откинувшись на спинку, в полной прострации. После короткого разговора с Антуанеттой, когда он отключил видеофон, экран опять ожил, наполнился непонятными видениями, которые нахлынули с новой силой. Разобраться в них было нелегко.

Действие теперь происходило в отсеках и переходах чужого корабля. Там кипела непонятная, но бурная деятельность. Люди в ней, однако, не принимали никакого участия: ни одного человека на борту бустера Стафо так и не обнаружил. Что ж, значит, его предположение оказалось справедливым – корабль и в самом деле автоматический. В самом по себе этом факте ничего странного не было. Непостижимым было другое – действия серебристого шара. Судя по всему, этот шар представлял собой киберсистему достаточно высокого класса, единственную на борту. Однако, вместо того чтобы заниматься целенаправленной деятельностью, шар вытворял бог знает что. Он беспорядочно метался по отсекам, больше всего времени, как заметил Стафо, уделяя головной рубке.

Штурман «Ренаты» разобрался в одном: чужой корабль вела автоматическая система по курсу, который был проложен ещё до старта. Однако у Стафо, который неплохо разбирался в звёздной навигации трехмерного пространства, быстро создалось впечатление, что шар стремится изменить курс, поломать заданную схему, причём делал он это неумело, чтобы не сказать – беспомощно.

«Он погубит корабль: либо перегреет двигатели, либо взорвёт баки со световым топливом, либо нарушит баланс».

Шар, поверхность которого непрерывно волнообразно колебалась, то пробегал щупальцами, словно пианист гибкими пальцами, по клавиатуре кнопок управления, отчего корабль начинал угрожающе рыскать, то дёргал ограничитель скорости, то начинал вертеть все подряд верньеры на пульте.

Вскоре, однако, действия серебристого шара стали более упорядоченными. И тут Стафо совсем перестал понимать что бы то ни было. Шар зачем-то начал расконсервировывать манипуляторы и механизмы, явно предназначенные для работ на новой планете после высадки на ней. Пробудив энергию очередного манипулятора, шар вкладывал в него какую-то программу.