Между тем Головень ходил злой. Каждый раз, когда через деревеньку проходил красноармейский отряд, он скрывался где-то. И Маша поняла, что Головень в самом деле дезертир.

Как-то бабушка послала Машу отнести Головню на сеновал кусок сала и ломоть хлеба. Подбираясь к укромному логову, Маша заметила, что Головень, сидя к ней спиной, мастерит что-то. "Автомат! - удивилась Маша. - Вот так штука! Зачем он ему?"

Головень тщательно протёр затвор, заткнул ствол тряпкой и запрятал автомат в сено.

Весь вечер и несколько следующих дней Машу разбирало любопытство посмотреть, что за там за автомат: "Советский или немецкий? А может, там и наган есть?" При этой мысли у Маши даже дух захватило, потому что к наганам и ко всем носящим наганы она проникалась почтительным, боязливым уважением.

Как раз в это время утихло всё кругом. Красная Армия ушла, немцы ещё не появились. Тихо и безлюдно стало в маленькой кубанской станице, и Головень начал покидать сеновал и исчезать где-то подолгу. И вот как-то под вечер, когда лягушиными песнями зазвенел порозовевший пруд, когда гибкие ласточки заскользили по воздуху, и когда бестолково зажужжала мошкара, решила Маша пробраться на сеновал.

Дверца была заперта на замок, но у Маши был свой ход - через курятник. Заскрипела отодвигаемая доска, громко заклохтали потревоженные куры. Испугавшись произведённого шума, Маша быстро юркнула наверх. На сеновале было душно и тихо. Она пробралась в угол, где валялась красная подушка в перьях, и, принявшись шарить под крышей, наткнулась на что-то твёрдое. "Приклад!"

Но в этот самый момент она вдруг услышала, как торопливо задвигался замок снаружи. Маша положила автомат на место, привалив его сверху соломой. После чего, не теряя времени, она полезла обратно.

На улице, едва свернув за угол, Маша столкнулась с Головнём.

- А ты что тут делаешь? - удивился он.

Маша открыла рот, чтобы соврать что-нибудь, но Головень вдруг остановился, оглядел её и молодецки присвистнул.

- Что, Машка, - сказал он. - Пойдём ко мне на сеновал - я тебе покажу интересное...

- Чего это я там не видела, у тебя на сеновале? - Маша на всякий случай отступила назад.

- Да ты не боись. Я с девками обращаться умею.

Он подошёл и, схватив Машу двумя руками, поцеловал её крепко в губы. Маша вырвалась и с силою плюнула ему в лицо.

Головень остановился на месте. Он весь позеленел в один миг.

- Убью, сука! - прошептал он.

Маша бросилась в сторону и пустилась через огороды. Выбежав через калитку на улицу, она оступилась в канаву и, когда вскочила, то почувствовала, как рассвирепевший Головень вцепился ей в юбку.

"Убьёт! - подумала Маша. - Ни мамы, никого - конец теперь". И, получив сильный тычок в спину, от которого чёрная полоса поползла по глазам, она упала на землю, приготовившись получить ещё и ещё.

Но... что-то застучало по дороге. Почему-то ослабла рука Головня. И кто-то крикнул гневно и повелительно:

- Не сметь!

Открыв глаза, Маша увидела сначала ноги в солдатских сапогах несколько пар ног.

Кто-то сильными руками поднял девушку за плечи и поставил на землю. Только теперь рассмотрела она окружавших её солдат в приплюснутых касках и офицера в чёрной немецкой форме с железным крестом на груди. Головень стоял, растерянно, как военнопленный, опустив руки.

- Не сметь! - повторил незнакомец на чистом русском языке, почти без акцента, и, взглянув на заплаканное лицо Маши, добавил: - Не плачь, девочка, и не бойся. Больше он не тронет ни сейчас, ни после.

Потом оглядел Головня и опросил строго:

- Ты кто такой?

- Здешний, - хмуро ответил Головень.

- Красноармеец?

- Год не вышел.

- Ладно... Разберёмся с тобой потом.

И отряд двинулся дальше. А на дороге осталась недоумевающая и не опомнившаяся ещё Маша.

Посмотрела назад - нет никого. Посмотрела по сторонам - нет Головня. Посмотрела вперёд и увидела, как чернея, исчезает у закатистого горизонта, немецкий отряд.

Высохли на глазах слёзы. Утихала понемногу боль. Но идти домой Маша боялась и решила переждать до ночи, когда улягутся все спать. Направилась к речке. У берегов под кустами вода была тёмная и спокойная, посередине отсвечивала розоватым блеском и тихонько играла, перекатываясь через мелкое каменистое дно.

На том берегу, возле опушки зелёного леса, заблестел тускло огонёк костра. Почему-то он показался Маше очень далёким и заманчиво загадочным. "Кто бы это? - подумала она. - Пастухи разве?.. А может, и бандиты! Ужин варят, картошку с салом или ещё что-нибудь такое..." Маше здорово захотелось есть, и она пожалела искренне о том, что она не бандитка тоже. В сумерках огонёк

разгорался всё ярче и ярче, приветливо мигая издалека девчонке. Но ещё глубже жмурился, темнел в сумерках беспокойный лес.

Спускаясь по тропке, Маша вдруг остановилась, услышав что-то интересное. За поворотом, у берега, наигрывала балалайка, и какая-то девушка пела высоким переливающимся альтом, как-то странно, хотя и красиво разбивая слова:

Де-вушки, вой-на, вой-на

Идёт аж до Ура-ла!

Де-вушки, вес-на, вес-на!

А мо-ло-дость пропа-ла!

"Хорошо наяривает!" - с восхищением подумала Маша и бегом

пустилась вниз.

На берегу она увидела небольшую худенькую девицу, сидевшую возле затасканной сумки. Заслышав шаги, та оборвала песню и с опаской посмотрела на Машу:

- Ты чего?

- Ничего... Так!

- А-а! - протянула та, по-видимому, удовлетворённая ответом.

Тогда Маша спросила:

- Это ты сейчас пела?

- Я.

- А ты кто?

- Я - Ленка, - горделиво ответила та. - А что такое?

- Да ничего. Просто поёшь здорово.

- Я, сестричка, всякие песни знаю. На станциях по эшелонам иногда петь приходилось. Разные там песни. "Алёша-ша" или "Яблочко". А можно и "Интернационал". Но на такую музыку сейчас спрос небольшой. Разве какой-нибудь важный комиссар захочет...

Помолчали.

- А сюда ты зачем пришла?

- Крёстная у меня тут, бабка Онуфриха. Я думала хоть с месяц отожраться. Куда там! Чтоб, говорит, тебя через неделю, через две здесь не было!

- А потом куда?

- Куда-нибудь. Где лучше.

- А где лучше?

- Где? Если бы знать, тогда что! Найти надо.

- Приходи утром на речку, Ленка. Раков ловить будем!