Несмотря на упорные попытки разрушить творчество этого поэта посредством невразумительного истолкования в школе, несмотря на стремительное развитие норвежского языка, из-за чего Вергеланн теперь может казаться архаичным и непонятным, несмотря на все попытки невежественных официальных кругов исказить его сущность - несмотря на все это, он живет в памяти народа. Он издавал газеты для землепашцев, он добился отмены закона о высылке евреев из Норвегии. Он писал стихи, пронизанные мифологическими образами, которые было трудно понять непосвященному, но его перу принадлежат также и такие строки:

Лети сюда, мой мотылек!

Здесь теплый веет ветерок.

А солнца - бойся. Горячи

его коварные лучи...

(Перевод Н. Киямовой)

Их знает каждый норвежец почти с младенчества, они такие трогательные и нежные.

Он всегда был и по сей день остается звездой норвежской поэзии, близкой и недосягаемой одновременно. Он любил людей, любил норвежцев, своих соотечественников, любил людей вообще. Он отдал им свою юность, отдал всего себя, его творчество было таким возвышенным и таким сугубо земным; он умер 37 лет от роду.

Принято считать, что поэта - своего современника нельзя ставить в один ряд с классиками. Но мы все же поставим Нурдаля Грига в один ряд с Хенриком Вергеланном. Но не потому, что они являются ровней по каким-то конкретным показателям, ведь литературная деятельность - это не спортивное соревнование. Эти поэты близки между собой духовно, по масштабности, по присущему им обоим чувству любви к своей стране. Преемственность сборника "Норвегия в наших сердцах" по отношению к творчеству Вергеланна несомненна. Последним художественным произведением Грига, созданным им непосредственно перед войной, явилась драма о Вергеланне. Ее предполагалось сыграть на площади перед Университетом или на самой центральной лестнице. А публика должна была разместиться на трибунах, построенных прямо на улице Карла Юхана.

Таков был план, тщательно продуманный перед самым началом войны. Представление должно было начаться со стремительного появления молодого Вергеланна, который громко провозглашает: "Я хочу говорить о Польше!" Очень скоро немецкие фашисты вступили на территорию Польши.

Хенрик Вергеланн снова и снова возникает в мироощущении норвежцев. У нас в стране к нему относятся сейчас как к некоему, можно сказать, идолу, используя его собственное выражение, воспринимают его как какое-то божество или даже Спасителя. Он явился связующим звеном между устремлением к идеалу и той практической социальной деятельностью, которая влекла многих. Ведь он был личностью, мыслящей в высшей степени практически. Он был реформатором. Он терпеть не мог, чтобы его возвеличивали. Сегодняшние поклонники Вергеланна, стремящиеся вновь сделать его популярным среди широких кругов, относятся к своей деятельности с таким жаром, что, вознося практика и реформатора Хенрика Вергеланна на пьедестал, фальсифицируют его облик.

Нурдаль Григ редко упоминал Вергеланна в период создания "Норвегии в наших сердцах". Мысль о сопоставлении его с Вергеланном казалась ему безумной - никакие удачи не могли вскружить ему голову настолько, он не допускал возможности подобного сравнения.

Но ведь есть и другой аспект в творчестве Вергеланна, получивший развитие в нашей литературе. Эта линия проходит в творчестве великого лирика после Вергеланна - Улафа Бюлля. К Нурдалю Григу ведет другая вергеланновская линия - любви к человеку. Вергеланн так деятельно любил людей. Это удивительное чувство. Вергеланн возлагал большие надежды и ожидания на человека как такового. И именно это роднит его с Нурдалем Григом:

Не ведая отдыха, ночи и дни

Он камни дробил, выкорчевывал пни

И пот свой глотал. И оттаскивал бревна.

И в лоно земли плуг вонзался любовно.

(Перевод К. Мурадян)

Вот как звучит эта тема в стихотворении "Целина" из сборника "Норвегия в наших сердцах". Это мироощущение очень сродни вергеланновскому. И подобно тому, как Вергеланн интересовался проблемами селекции и издавал сельскохозяйственную газету, так же и Нурдаль Григ, идя по его стопам, осуществлял практическую деятельность, издавая журнал "Веен фрем", который он создал на деньги, полученные после постановки его пьесы "Наша честь и наше могущество". Давайте еще немного задержимся на сборнике "Норвегия в наших сердцах" и вдумаемся в эти строки:

О сердце! Вечным исполнясь светом,

Сияй в ответ!

Есть камень - днем он вбирает солнце

И в мгле дрожащей, когда все гаснет,

Струит свой свет.

Так красота, ликуя, трепещет

Сквозь синеву.

О жизнь! Я знаю: когда погасну,

Зажжется свет в моем мертвом сердце

Как наяву.

(Перевод В. Адмони и Т. Сильман)

Нурдаль Григ не ошибся. Зажегся свет в его сердце после его гибели! У него было предчувствие ранней смерти. В 1932 году он издал книгу "Умершие молодыми", посвященную рано умершим английским поэтам. Он ощущал свое духовное родство с ними, с Шелли, например. Мертвые сердца излучают свет, те сердца, что бились не для себя, а для других. Мертвое сердце Вергеланна излучает свет. Но такой свет струился и от живого сердца Грига. В это сложное время, 20-30-е годы, когда молодежь, рожденная на рубеже столетий, была не такой уж молодой по духу, вышел сборник Нурдаля Грига как новая звезда на небосводе - довольно-таки темном.

Период 20-30-х годов в Европе отмечен двумя событиями. Молодая Советская республика неутомимо трудилась, осуществляя один великий план за другим. Она стала пламенем того лучезарного костра, от которого стали согреваться даже промерзшие консервативные круги в странах, уже скованных льдом нацизма. Но в это же время Италия стала фашистским государством, а Германия медленно, но верно и неумолимо порывала с обязательствами Версальского мирного договора и начала вновь представлять угрозу миру в Европе. Наблюдатели из обеих частей Европы видели надвигающуюся катастрофу и предостерегали об этом в книгах и статьях. Книги читались, статьи комментировались, но люди были слепы.

Нурдаль Григ, взор которого был постоянно прикован к морю и со времен юности обращен на запад, повернулся лицом к востоку, к Москве, где ему довелось прожить два года. Забавно, что в его багаже находилось собрание сочинений Джека Лондона, которого он тогда собирался переводить на норвежский язык. Ясно, что это была не просто поездка с научными целями. Конечно же, он поехал туда не для того, чтобы переводить Джека Лондона, как будто бы Джека Лондона в Москве переводить лучше, чем где-либо еще. С другой стороны, он тогда еще не представлял, что эта поездка будет значить для него. Он не был тогда теоретиком марксизма и никогда им не стал. Но его так многое восхищало в России, так многое казалось значительным, что он откровенно заявлял: "Я уверен, что правда на их стороне, ведь они так искренне увлечены своей деятельностью". Как и большинству норвежцев, ему сразу же понравились русские. Он нашел их милыми, общительными, интересными, духовно развитыми, музыкальными людьми.