Я люблю волю больше жизни. Но одним вольно умирать, а другим вольно убивать слабых. Нужна ли такая воля? Но над волей бояре, а я ненавижу бояр! Так что же делать? Не пойму... То все ясно, а то...

- Ты еще не сгорел, воевода, - медленно произнес Телятевский.

- Да... Еще не все. Еще не достали. Знаешь, меня всегда даль манила. Даль широкая-а! дымчатая! - Он взмахнул рукой и задел свою свечку. Она опрокинулась и погасла. - Видишь? Почему так? А остальные - ничего, светят себе.

- Дольше всего светят те свечи, что по церквям ставят.

Болотников рассмеялся.

- Ха!.. Так в церквях меня ж анафеме предают! Ну, не здесь, в Туле нет, что ж они, самоубийцы, что ли? А по всей остальной Руси попы поют, что я дьяволом одержим. А может, и вправду так. Я вот что думаю: во мне, князь, и Бог и дьявол живут. Если дьявола боишься, то и Бога никогда не узнаешь.

- Значит, попов тоже не любишь?

- Мог бы уже давно заметить, что не люблю.

- А я давно и заметил.

- Почему тульский архиерей меня не проклял? Боится! Знает, видит, что плевать я на него хотел. Я в одной церквушке как-то Христа видал... Рот маленький, сжатый; глаза строгие, холодные... заранее осуждающие. Он весь как будто говорит: "Творите добро! Добро творите, сволочи!" Я удивился... Знаешь, бывает: каждый день смотришь и не замечаешь, а потом вдруг раз все, увидел. Вот и я так увидел и удивился. А потом узнал, что эту церковь по личному заказу Иоанна Грозного расписывали. Выходит, стал Спаситель таким, каким его хотел видеть царь-батюшка. То-то.

("Действительно, хорошо было бы сравнить изображения Христа разных времен: Киевской Руси, татаро-монгольского ига, Дмитрия Донского, Иоанна Грозного, Смутного времени и позже. Надо будет посмотреть, интересно.")

- А вообще, князь, появилась у меня еще в Венеции золотая мечта. А потом постепенно растворялась она в дорогах, в боях, в крови, даже в удачах растворялась и растворилась почти совсем. Не верю я уже. В себя верю, в удачу еще могу верить, а в мечту - нет, не верю. Выдумка это моя, бред, вызванный слишком тяжелой галерной цепью.

- Трудно было на галерах?

Болотников не ответил.

- Много с тобой случилось всего.

- Я всегда куда-то шел. От вас, князей Телятевских, - на вольные степи. Потом - в татарский полон. Потом невольничьи дороги, не хочу вспоминать. Об этом никто здесь, кроме тебя, не знает. Потом... В общем, вся жизнь - дорога. И дорога привела меня сюда - в Тулу, в эту крепость. А что тебя привело сюда? Неужели только стремление возвыситься? Ведь этого мало для тебя, князь, здесь что-то еще.

Телятевский улыбнулся. Очень хорошо улыбнулся, прежде он так не улыбался.

- Моя жизнь - тоже дорога, тоже постоянное странствие. И меня тоже привела сюда моя дорога. Я ведь к тебе пришел, Иван Исаич.

Из "Теории психотерапевтической помощи в системе множества ненулевых плоскостей" М. И. Андриевского, Киев, изд. "Наука", 2113 г.:

"...Открывать себя или нет - надо решать в каждом конкретном случае. Бывает, что можно обойтись без этого: судя по моему опыту где-то в тридцати процентах случаев. Но чаще приходится все же говорить о своем происхождении или о цели визита. Обычно после этого объект находится в двойственном состоянии: сердце впитывает ваши слова, а мозг отказывается вам верить".

- Я ведь к тебе пришел, Иван Исаич.

- Зачем?

- Посмотреть, поговорить.

- Зачем?

- Я прихожу к очень немногим. Лишь к тем, кто этого стоит.

("Всегда приятно осознать себя избранным. Тем более, если ты этого заслуживаешь.")

- Я не понимаю.

- Не нужно понимать. Послушай - этого достаточно. Я прихожу только к тем, кто оставил о себе в веках добрую память.

- Я оставил добрую память?

("Любопытно, что первый вопрос почти всегда не: "Кто ты?" или: "Откуда ты?", а вот такой: "Я оставил добрую память?")

- Да, пожалуй, - ответил князь Телятевский.

- Чем же?

- Подумай.

- Что ты, князь, мне голову морочишь? - качая головой, спросил Болотников. Однако это не было простым вопросом; это было больше утверждением, вернее, убеждением самого себя.

- Князь Андрей Андреич Телятевский давно был бы в лагере царя Шуйского.

- Тогда кто же ты?

- Твой ангел-хранитель - или же черт, покупающий твою душу. Что тебе больше нравится.

- И чего же ты хочешь?

- Открыть тебе глаза.

- Я с двадцати лет живу с открытыми глазами, князь.

("Хорошо, что он не спросил: "Зачем?" Это тот вопрос, на который мне тяжелее всего отвечать.")

- Ладно. Чем же в таком случае я оставил добрую память? Почему ты пришел именно ко мне?

- А как ты сам думаешь? За что я пришел именно к тебе?

Молчание.

- Потому что я пошел против Шуйского?

- Нет. Шаховской тоже пошел против Шуйского. Многие пошли против Шуйского.

- Против царя Шуйского?

- Нет.

Молчание.

- Я не побоялся объявить народу волю. Поднял всю Русь.

- Нет. Да и далеко не всю Русь ты поднял.

Молчание.

- Я люблю людей и хочу, чтобы у них было весело на душе. Чтоб гулялось, пока гуляется.

- Нет.

- За что же?

Молчание.

- За что же?

- Ты еще не сделал этого. Ты только задумал и сам боишься своих мыслей.

Болотников сорвался с места и бешено замахал руками перед самым носом Телятевского.

- Я не верю тебе, князь! Ты врешь, ты подло врешь!

- Не верь, не надо. Только послушай. А верить не спеши, всегда успеешь.

Телятевский подождал, пока воевода остынет и добавил:

- Я вижу, что будет.

Болотников прижался лбом к стене.

- Я не верю, я не верю тебе, князь!..

("Интересно, почему Контролерам до сих пор не пришло в голову немного попиратствовать. Например, залезть в того человека, с которым я веду Диалог. Вот было бы весело, если бы в Болотникове вдруг оказался Бенью... Но нет, они этого не умеют; они бы в него просто не попали.")

Болотников обернулся и впился в Телятевского еще более сильным, чем всегда, глубоко проникающим взглядом.

- Я убью тебя! Я убью тебя прямо сейчас!

Телятевский улыбнулся.

- Рано, - только и сказал он.

Болотников сжал кулаки, сжал челюсти и, казалось, весь он сжался подобно пружине, которая вот-вот распрямится и уничтожит не только князя, но и Тулу, вражеское войско, Москву, а с нею всю Русь, весь мир. Как же должен был сдерживать этот человек свою огромную, бешеную энергию!