Произведения о заволжской жизни, с которыми встретится читатель в этом сборнике - "Мишука Налымов" (1910) и "Приключения Растегина" (1913), весьма отличаются от "Повести о многих превосходных вещах", как называлось сначала "Детство Никиты". Ведь мы помним хозяев Сосновки - родителей Никиты добрыми, умными, деликатными людьми, помним их ясную чистую жизнь, чистую совесть и твердые нравственные принципы. А здесь с первых страниц о богатом помещике Михаиле Налымове читатель узнает, что тот "с отвислыми усами, с воловьим, в три складки, затылком" сидит у окна, ждет, не проедет ли кто. "...Не понравится ему проезжий - перегнется за окошко и закричит: "Спускай собак, - моя земля, кто разрешил мимо дома ездить, черти окаянные!.." А сколько безобразий успеет сотворить Мишука в небольшой повести - не счесть!

Не лучше и помещики, чью галерею выстраивает писатель в "Приключениях Растегина". Здесь и Сомов, у которого "в кабинете нашли младенца в спирту", и Борода-Капустин, "жену заморил... голодом и живет с цыганкой", и барышни Петуховы, у отца которых "жил араб из Индии в камердинерах, оказался больной проказой; смотрите, как у них щеки-напудрены". Правда, все эти гадости сообщает не автор, а один из помещиков - Дыркин, но и того, что рисует нам писатель, достаточно, чтобы ужаснуться, правда, со смехом, так как ужасы явно преувеличены и не всегда серьезны. Если присмотреться, то о собственных безобразиях обитатели Заволжья более говорят, чем осуществляют их. Они не злопамятны, во многом наивны и доброжелательны. Главная беда их - страшная оторванность от настоящего времени, особая принципиальная отсталость, стремление во что бы то ни стало остановить ход времени. Вот и цепляются они за что угодно, лишь бы выглядеть настоящими поместными дворянами, не хуже предков. Они как бы усердно копируют пушкинского барина Троекурова.

Для характеристики отношения молодого писателя к героям "Заволжья" следует подчеркнуть фигуру "нового человека" - крупного предпринимателя богача Растегина. Как ни смешны, а порою и ужасны дворянские последыши, с которыми сводит его поездка "за стилем" (Растегин выполняет здесь роль Чичикова в "Мертвых душах", что неоднократно отмечала критика), но в сравнении с ними он вовсе ничтожен, своего ничего за душой у этого новейшего российского буржуа.

Единственное святое, что есть в мире "Заволжья", - это свет чистой и верной женской любви. Образ Веры Ходанской положит начало целой галерее толстовских девушек (в которых не без основания замечают влияние Тургенева), героинь романов "Чудаки", "Хромой барин" и других произведений.

2

Период, наступивший у молодого писателя вслед за успехом "заволжских" повестей и рассказов, был для него весьма непростым. Он много пишет, печатается. Пьесы, созданные по темам "Заволжья", пользуются успехом шумным, порой даже скандальным. Выходит первый - "Чудаки" (1911), а затем и второй - "Хромой барин" (1912) романы Толстого. Он - петербуржец, участник кружков и литературных клубов, посетитель вернисажей и салонов, сотрудник многих журналов, газет, альманахов, сборников. Но за успехом этих лет стоит и нечто иное: все углубляющийся кризис художника и гражданина, ощущение тупика, в который он движется (обратим внимание, что "Приключения Растегина" - "помещичья" повесть, написана после двух лет писания и печата-кия рассказов и повестей совершенно иного плана: писатель вернулся, чтобы вновь зачерпнуть из первого и главного своего источника). Сам Толстой уничтожающе отрицательно отзывался о своих произведениях 1912 - 1914 годов: "Я исчерпал тему воспоминаний и вплотную подошел к современности. И тут я потерпел крах. Повести и рассказы о современности были неудачны, не типичны".

Совершенно зачеркивать этот период неправомерно. Такие произведения, как роман "Чудаки", рассказы "Клякса", "Большие неприятности", "Прогулка", "Барон", могли бы составить имя иному писателю. И все-таки не каждый, знающий зрелое творчество Алексея Толстого, узнает его в этих произведениях. Поиски "нерва" современности не приводили его к подлинному успеху, он не находил чего-то главного, станового в той действительности, какую видел и, как ему казалось, знал.

Тесен оказался и мир столичного искусства, в который с таким интересом вошел молодой писатель и где его с такой радостью приняли. Он прекрасно ощущал зыбкость, двойственность своего положения. От природы трезвый и ясный реалист, Толстой - постоянный сотрудник декадентских изданий; демократ, труженик, добывающий хлеб насущный упорным трудом, - он играет роль стародавнего поместного барина; большой художник, ищущий большую тему, - он сочиняет стилизованные водевили. Как выразился о нем А.Амфитеатров: "По результатам письма - демократ яркой окраски, но по письму - барин с головы до ног" [А. В.Амфитеатров, Собр, соч., т, 15, Спб,, 1911, с, 344].

Писатель отомстил впоследствии этим годам своей двойственности, растерянности, отомстил и бывшему своему окружению из "Скорпионов", "Шиповников", "Аполлонов" и других декадентских изданий, своим застольным приятелям из "Вены", "Бродячей собаки". Эта месть - ярко сатирическое и, как всякая месть, не всегда справедливое изображение столичного искусства в статьях, романе "Сестры" в особенно в незавершенном романе, который в сущности является завершенной повестью, - "Егор Абозов". Но до ИТОГО и для этого надо было, "содрав с себя наглухо застегнутый черный сюртук символистов", "увидеть, осознать русский народ". Это пришло с войною, а затем с революцией.

Трудно переоценить факт превращения А. Н. Толстого в военного корреспондента крупной газеты "Русские ведомости", в публициста с погонами прапорщика и блокнотом в кармане френча.

В статье "Отечество" (1914) он выразил вдруг очнувшееся в нем, как и во многих русских интеллигентах, сознание родины: "Мы даже не знали - любим ли мы нашу страну, или так - проживаем в ней только?" Война пробудила, по словам писателя, "величайшее понятие, таинственное по страшному могуществу своему: слово - отечество".

Герой рассказа "Обыкновенный человек" (1914), художник, а теперь прапорщик Демьянов в этом смысле выражает настроение самого писателя, когда с брезгливой иронией вспоминает свое искусство: "моя живопись была одной нервностью, а не искусством", когда сравнивает суету столичной богемы с блеском нефтяных пятен на воде. Сейчас душа его "полна, страшно полна..." именно потону, что он почувствовал себя не избранным творцом среди других непризнанных гениев, а обыкновенным человеком среди других обыкновенных, среди таких, как солдат Аникин - несомненный сколок с Платона Каратаева (влияние Л. Н. Толстого, особенно "Севастопольских рассказов", впервые в творчестве писателя проявилось в военных рассказах и очерках).