Росен Босев

Спокойствие

Девяносто, семьдесят, пятьдесят... где-то с тридцати километров в час стрелка падает до ноля - подпрыгивают вверх чемоданы, вздрагивают пассажиры, и наступает тишина. Приходит внезапное ощущение природы. Той самой природы, которая безмолвно проносилась за окном вагона.

Сидящий напротив толстяк вскочил, высунулся в окно, потом обернулся к нам, выпрямился, и в купе ворвался свежий воздух с равнины, послышался шелест пшеничных колосьев, замелькали красными бабочками тысячи маков, рассыпанных по полю.

- Семафор закрыт, - сообщил наш спутник.

- Может, авария?

Он снова высунулся в окно, и природа испуганно отступила, пряча свои поблекшие придорожные прелести, в силе которых и сама была не очень уверена.

- Отсюда не видно, - снова повернулся к нам наш спутник. - Но даже если это и авария, то несерьезная, потому что из дизеля никто не выходит.

"А нам какое дело!" - безмолвно прокомментировали сообщение пассажиры и тут же защелкали зажигалками, зашелестели газетами.

Почувствовав, что остался без слушателей, наш спутник стал разговаривать сам с собой:

- А может, это овца или какое-нибудь другое животное? Дай-ка посмотрю.

Вскоре он повернулся к нам и, взволнованно сообщил:

- Нет, не овца. К поезду бежит человек.

Мы были в последнем вагоне и вскоре услышали, как кто-то открыл двери, потом до нас донесся топот ног в коридоре.

А затем в купе заглянул веселый, разгоряченный от бега человек и спросил:

- Свободное место найдется?

Мы не ответили, потому что купе было наполовину пустое.

Вновь прибывший пассажир не обиделся на нас за молчание и довольно прытко для своих лет снял со спины рюкзак. Внезапный толчок поезда не сбил его с ног.

Семьдесят, восемьдесят, девяносто. Как будто и не останавливался, как будто ничего и не было.

Но спрятавшись за газетами, утопая в табачном дыму, мы ждали вопроса любопытного пассажира. И он непременно задал бы его, если бы не кондуктор. Он шел, не глядя по сторонам, и, наверное, прошел бы мимо, если бы любопытный толстяк не спросил:

- Почему мы останавливались? Кондуктор заглянул в купе.

- Не знаю, я не был в первом вагоне. Наверное, семафор.

- Да нет, не семафор, я ведь видел, никакого семафора не было.

И тут контролер увидел нового пассажира.

- А вас, кажется, не было в этом купе?

- Не было, - с готовностью согласился тот.

- И билет я у вас не проверял?

- Не проверял, не проверял, - с улыбкой согласился пассажир. - Как проверить, если у меня его нет.

Кондуктор деловито открыл сумку, вытащил квитанции.

- Штраф! Пассажир без билета платит стоимость билета плюс штраф.

- Сколько? - расцвел в улыбке пассажир.

- Зависит, с какой станции.

- А ни с какой, - ответил новый пассажир, - я сел только что, в поле.

- Да... - неуверенно протянул кондуктор, - значит, можно считать с последней станции.

- Нельзя, - все так же улыбаясь, но очень твердо ответил новенький. - Я сел не на последней станции. Если бы я сел там, я бы купил билет. Я сел на моей полянке, отсюда и бери с меня деньги.

- Не могу отсюда, - вспыхнул кондуктор и, хоть полскамьи было свободно, присел на самый краешек. - С твоей полянки не могу, а вот со следующей станции можно.

И вдохновенно занес карандаш над квитанцией.

- На следующей станции я сойду. Как возьмешь с меня деньги там, где я должен выходить?

Все заулыбались. Становилось интересно. Но не стало. Потому что контролер тоже улыбнулся:

- Ну раз нельзя, значит нельзя. Кто сказал, что тебя нужно непременно оштрафовать?

- То-то, - сказал новенький. - Я столько лет живу на свете, а еще никого не оштрафовал, а ты такой молодой. Ни к чему тебе материть.

Кондуктор встал, положил документы в сумку, посмотрел на прозрачное облачко.

- Кажется, будет дождь, - сказал он на прощание и вышел в коридор.

- Не будет, - обратился к нам новый пассажир, - дождь исключается. Я в этом деле разбираюсь.

Безошибочно определив, кто в этом купе самый любопытный, он обратился к нему.

- Я пасечник. В том месте, где я сел, у меня пасека. Там у меня хибарка, две овцы. Есть молоко, мед свой. Так и живу с весны до осени... Только ведь скучно все время одному. Вот и надумал я съездить к другу, тоже пасечнику. У него тоже своя полянка в лесу, не доезжая станции.

- Повезло тебе, что поезд остановился возле твоей хибары.

- Почему повезло? Я сам остановил поезд.

- Как это остановил?

- Встал у дороги и помахал ему.

- А он взял да остановился?

- Представь себе, остановился. Другие проезжали мимо, а этот оказался человеком. Я тут три дня голосую... Большинство не останавливается.

Чего греха таить, всех нас одолело любопыт- ство. Мы отложили газеты, перестали притворяться глухими и стали прислушиваться к разговору. Почувствовав перемену в настроении, пассажир услужливо повторил:

- Этот машинист оказался человеком. Некоторые останавливаются. Машина ведь для того, чтобы помогать человеку. Но большинство не обращают внимания, проезжают мимо. Ну да я не сержусь на них, жду себе.

- Вот это терпение, - сказал тогда пассажир, сидевший на шестьдесят восьмом месте.

- Видел я терпеливых, но такого... Днями стоять и махать машинистам, такого не видел.

- Теперь увидел, - добродушно сказал пасечник. - Почему-то все удивляются, когда я рассказываю про это. Некоторые вообще не верят. Иногда в первый день остановишь, иногда только на третий. Однажды прождал целую неделю, но все же нашелся добрый человек, остановил поезд. Если бы над моей полянкой пролегала воздушная трасса, я и самолет остановил бы. Но не летают здесь самолеты...

- Чему тут удивляться, - сказал пассажир номер семьдесят один. Машинист ведь тоже человек, ему тоже надоедает точность. Я вот, например, тоже летаю как паровоз по улицам, но если кто-нибудь махнет мне рукой останавливаюсь. Редко, правда, но останавливаюсь.

- Про то, что машинисту надоедает проезжать мимо, я не догадался. Это умная мысль. Мы поговорим об этом с Дойчином, моим другом. Обсудим все, потому что он тоже так ко мне ездит.

- А вас не наказывали за это? - вновь перехватил инициативу любопытный.

- Да за что? Поезд останавливается, я поднимаюсь... А с кондуктором сам видишь как - билет не нужен.