Филипп сухо ответил:

- Неужели ты думаешь, что у них хватит времени перестроить фиванцев и изменить общий план битвы? По утверждениям моих лазутчиков, чтобы выработать приемлемый для всех план, они всякий раз тратят не меньше недели.

Почесав бороду, Парменион согласился.

- Что ж, возможно, им потребуется целая неделя споров, чтобы внести необходимые изменения.

Филипп кивнул и отослал Кету, жестом велев нам сопровождать его. Взгляд здорового глаза царя красноречиво говорил, что в душе его боролись гнев и восхищение сыном. Мне же предназначался чистый гнев, хотя Филипп прекрасно понимал, что ни мне, ни кому-то другому не удалось бы удержать Александра от этой выходки. Царь не мог винить меня в том, что я не предотвратил рискованное предприятие. Или я ошибался?

Александр остался в шатре с Парменионом и прочими полководцами обдумывать сведения, которые предоставил им Кету, вносить изменения в свои планы на грядущую битву.

Мы с Кету уже вышли под светлевшее небо, но я слышал, как Парменион в шатре по-прежнему тупо настаивал:

- А откуда нам знать, говорит ли он правду? Что, если ему специально велели дать нам ложные сведения?

Александр немедленно принялся возражать. Я указал Кету в сторону шатра, который делил с другими телохранителями.

- Они не доверяют мне, - сказал индус, пока мы подходили к нашему временному обиталищу.

- Какая удача, - проговорил я, - что нам помогает столь сведущий человек, как ты.

Кету пожал узкими плечами:

- Всех нас направляет судьба. К чему привело бы мое упрямство?

- А что скажет твой господин, Царь Царей?

Он снова пожал плечами:

- Я служил ему, потому что так приказал мне мой государь. Он подарил меня властелину персов и велел разделять его удачу. Я вечный посланник и никогда не увижу своего дома.

- Итак, тебе безразлично, кто выиграет эту битву?

- Какая разница?.. Мы, люди, привязаны к колесу жизни. И все, кто завтра умрет, будут возвращаться к жизни снова и снова. Счастлив тот, кто навек ушел с колеса, слился с предельным "ничто".

Я остановил его прикосновением.

- Ты веришь в то, что люди проживают более одной жизни?

- О да. Мы воплощаемся в мире, полном страданий и боли, пока не обретем достаточной чистоты, позволяющей достигнуть нирваны.

- Нирваны? Что это такое?

- Ничто. Конец всех ощущений. Конец желаний и боли.

- Ты прав, я живу не первую жизнь.

- Как и все мы.

- Но я помню некоторые из них.

- Ты помнишь свои прошлые жизни? - Его большие влажные глаза расширились.

- Не все - лишь некоторые подробности.

- Это знак великой святости. Может быть, ты Бодисатва, святое существо?

- Нет, я создан быть воином, - ответил я с улыбкой. - Даже имя мое значит "Охотник". Я убийца, такова моя судьба.

- Но ты можешь вспомнить свои прошлые жизни, на это способен лишь Будда.

- Ты веришь в богов? - спросил я.

- Да, боги существуют, и демоны тоже.

Я кивнул, старые воспоминания шевельнулись в моей душе: некогда мне приходилось воевать с демонами.

Индус внимательно смотрел на меня.

- Расскажи мне об этом, Орион, это очень важно.

- Да, я согласен.

Небо сделалось светлым. Кони и люди уже зашевелились. Лагерь пробуждался.

- Но сначала будет битва, - сказал Кету. - Да будут боги благосклонны к тебе, Орион.

Я поблагодарил индуса. Пропела первая труба. Через час я должен был встать в строй.

15

Как и утверждал Кету, афиняне стояли на левом фланге, их ряды были как раз напротив нашего правого. По давней традиции, правый фланг войска всегда был сильнее, и у противника правое крыло занимали фиванцы со своим непобедимым Священным отрядом. Середину линии врага заполняли войска Коринфа и прочих городов, враждебных Филиппу. Демосфен, должно быть, уговорил полководцев: афиняне выбрали позицию так, чтобы почти наверняка оказаться против самого Филиппа. Или, быть может, они надеялись, что фиванцы, возглавляемые своим Священным отрядом, сомнут наш слабый фланг, а потом раздавят и все войско.

В противостоявшем нам войске не было конницы, однако линия бойцов занимала всю равнину - от крутого откоса холма, на котором высился Акрополь Херонеи, до болотистых земель возле реки. Итак, македонская конница не могла обойти их с флангов, один из которых упирался в увенчанный храмом Акрополь, другой - в болотистую равнину. Нам оставалось идти напролом.

Со спины Грома, нервно прядавшего ушами и фыркавшего, с левого края линии македонцев я видел лишь пелтастов. За ними лицом к нам стояли фиванцы - фалангой глубиной в двенадцать рядов. Священный отряд располагался справа, на краю пыльной равнины, полированные панцири воинов сверкали огнем под утренним солнцем, а копья торчали, словно бы смертоносный лес вырос над пыльной равниной.

Тяжелой конницей командовал Александр, восседавший на черном Буцефале впереди меня. Слева у реки держались наши легковооруженные всадники. Ожидая зова трубы, я вспомнил короткую речь Филиппа: царь обратился к своему войску менее часа назад, прежде чем начать последний совет с полководцами перед битвой. Со спины своего коня Филипп оглядел обе армии здоровым глазом.

- Ну, посмотрим, умеют ли воевать эти болтуны, - пошутил Антигон.

- Не рассчитывай на слабость врага, - проговорил Филипп. - Они набрали изрядное количество наемников.

- Конечно, - согласился Антипатр. - Но афинские гоплиты - в основном простые горожане, а не профессиональные воины.

- Эти горожане побеждали даже персов, - отозвался Парменион, обозревая афинские фаланги.

- Это было давным-давно, мой друг, - покачал головой Филипп. - Нынешние поколения не чета прежним.

- Да, это не воины, одни болтуны, - отвечал Антигон.

- Ну ладно, - проговорил Парменион, указывая на другой конец строя. Фиванцев на бранном поле новичками не назовешь; их Священный отряд набран не из горожан. Они мастера своего дела.

- Потому-то я и выставил против них моих всадников, - отвечал Филипп.

Александр, с непокрытой головой стоявший возле отца, чуточку подтянулся. Он еще ни разу не командовал всем конным войском. Отец оказал ему на этот раз огромное доверие.

- Так что ты будешь делать? - спросил Филипп.