На противоположном конце стола кто-то засмеялся:

- Что ж, пусть не открывают глаз.

- А вот обнаруженного в гареме мужчину, - продолжил Кету весьма серьезным тоном, - в течение многих дней рубят на части... начинают с половых органов.

Тут шутники примолкли, но ненадолго.

- А что - может быть, удовольствие и стоит риска, - проговорил один из македонцев, - особенно если представится возможность вкусить ласки множества красавиц, прежде чем тебя изловят.

- Ну да, - согласился другой, - после такой работы ты все равно уже будешь ни на что не годен.

К моему удивлению, Кету взял меня на аудиенцию у Царя Царей.

- Я хочу показать Дарию людей, которые служат Филиппу, - сказал индус, и лицо его озарилось теплой улыбкой. - К тому же, мой друг, тебя, вне сомнения, снедает желание своими глазами увидеть правителя столь могучей державы.

Мне пришлось признать, что он прав. Любопытство - еще одна преграда на моем движении по пути Будды.

Через три дня после того, как мы объявились в Парсе, нас вызвали в огромный зал с сотней колонн. На Кету было его самое пышное одеяние, в котором удивительным образом с ярким красным цветом сочетался золотой блеск. Я отполировал свой бронзовый панцирь так, что он стал гореть огнем. Оружия в присутствии Царя Царей никому носить не позволяли. Однако, не думая об этом, я прихватил свой кинжал, спрятав его под полой хитона настолько он сросся со мной.

Приемы у Царя Царей проходили по строгому протоколу. Все утро знаток дворцовых обычаев, пожилой перс, руки которого тряслись после перенесенного удара, учил нас простираться учтиво перед троном, смотреть на царя, правильно обращаться к нему. К счастью, разговаривать с Дарием предстояло не мне, а Кету.

Нас повели к огромному приемному залу. Вход охранял целый отряд воинов, блиставших золотом и серебром. У колоссальных двойных дверей - в четыре раза выше моего роста - вестники объявили о прибытии посольства. Почетный караул в золоченой броне выстроился и впереди, и позади нас, и через лес обсидиановых колонн мы отправились к далекому трону. Нас разглядывала толпа вельмож в великолепных одеждах. Ожерелья, серьги и браслеты придворных украшали изумруды, жемчуга и другие драгоценные камни. Кольца эти люди носили на каждом пальце обеих рук - даже на больших.

Идя к трону, я заметил уникальное изваяние - резчики придали слоновой кости форму фазана, хвост которого, украшенный драгоценными камнями, переливался под солнечными лучами, проникавшими внутрь через проем наверху. На великолепном троне сидел человек, невысокий и хрупкий. Тяжелое, шитое золотом царское одеяние украшали сверкающие драгоценные камни, в еще большем количестве покрывавшие массивный золотой венец. Черная борода царя была завита, а ноги покоились на табурете, ведь, по верованиям персов, он не должен касаться земли ногами.

Возле подножия трона главный вестник шагнул вперед и снова громко проговорил наши имена. По его знаку мы распростерлись перед великим царем. Я счел это унизительным, однако решил, что хотя бы в Парсе следует выполнять обычаи персов. Все во дворце, на мой взгляд, просто кричало об упадке - тяжеловесная архитектура, примитивные почести и показное величие. При дворе Филиппа показухи не признавали, знатные македонцы напоминали скорее ватагу приятелей, собравшихся, чтобы обсудить цены на коней.

- Великий царь, Дарий Кодоман, повелитель мира, покоритель... Глашатай несколько минут выкрикивал все титулы царя. Голос его был громок, и каждый очередной титул он называл с драматической интонацией. Наконец он благосклонно сказал нам:

- Теперь можете подняться и узреть величие Царя Царей.

Нам заранее запретили смотреть прямо на Дария. Я поднялся и, глядя влево, постарался увидеть его.

Дарий III казался намного моложе Филиппа, хотя, быть может, только благодаря тому, что вел совершенно иную жизнь. Борода Царя Царей была настолько черна, что я счел ее крашеной. Во всяком случае, она была завита и напомажена подобно женским кудрям. Его, видимо напудренное, лицо казалось мне бледнее всех, какие я видел у персов прежде. Он как бы терялся на массивном троне из слоновой кости и тикового дерева, словно бы престол делали в расчете на более рослого человека... Жесткие и тяжелые одежды застыли коробом, и невозможно было понять, какое тело они скрывают. Но я бы не удивился, узнав, что Дарий толст и пузат. Венец на его голове был явно тяжелее боевого шлема.

Царицы рядом с ним я не увидел. Во всем огромном зале не было ни одной женщины. Слева от царя сидели пожилые мужчины в парадных панцирях или придворных одеждах. Я решил, что это полководцы и советники царя.

Чуть наклонившись к главному глашатаю, Дарий шепнул:

- Пусть мой посол поведает, с чем явился.

Вестник возвестил громким голосом:

- Великий царь слушает своего посла.

Я понимал перса столь же легко, как Филиппа или Демосфена. Почему царь обращался к Кету через глашатая? Ведь индус владел персидским языком. Я не сразу догадался, что Царь Царей - персона слишком великая, чтобы говорить без посредника с каким-то послом или - о ужас! - чтобы позволить тому непосредственно обращаться к государю. Общаться с царем следовало через вестника.

Низко склонившись, Кету поведал о том, что Филипп стремится к миру, но требует, чтобы греческим городам и островам Ионии предоставили свободу. Он изложил условия македонцев самым дипломатичным языком, его устами Филипп "покорно просил" и "смиренно желал" - там, где он на самом деле предлагал или требовал. Верховный глашатай повторял царю речь Кету почти слово в слово, будто бы Дарий был глух или не желал слушать того, что говорилось.

- Объяви послу нашу благодарность; в должное время он получит подобающий ответ, чтобы передать его царю македонцев.

- Великий царь, славнейший из славных и щедрейший из щедрых, благодарит своего слугу посла и в должное время сообщит ему свое мудрое и дружественное повеление для передачи македонскому царскому дому.

Услышав слово "повеление", я едва не расхохотался и попытался представить себе, как бы отреагировал на него Филипп.

Царь еще что-то проговорил, обращаясь к глашатаю, который, повернувшись ко мне, объявил: