Его беспокоило то, что произошло между ним и Лаурой минувшей ночью. Он знал, что это можно рассматривать как случайность, причиной которой послужили телефонные звонки и страх Лауры, – все было как бы нереально, никто из них не собирался делать это и, следовательно, не может отвечать за свои действия. Надо сейчас же встать и уйти и никогда не упоминать о происшедшем; пару дней не встречаться с Лаурой, а потом – не холодность, конечно, а товарищеское отношение, дружба, но на расстоянии вытянутой руки. Конечно, это никак не будет связано с тем, что почувствует или в чем будет нуждаться Лаура, но исходить придется из принципа: боль других – это боль других. У тех, кого отвергли, есть свои методы – замкнутость, раскаяние, ненависть к себе.

Дикона беспокоило не то, может ли он забыть о случившемся, а то, насколько ему этого хочется. Ему вспомнилось, как Лаура сидела на полу в спальне Кэйт с открыткой из Греции и ревела. Дикон обнимал ее, когда она плакала, хотя это было необязательно. Постель стала логическим продолжением, и он понимал, что не жалеет об этом. Но ему было трудно отделить жалость от желания: ведь он провел столько времени, жалея самого себя.

Лауры не было слышно, но он предполагал, что она где-то в квартире. С улицы доносился приглушенный шум машин, внутри же царила тишина. Дикон вспомнил свой сон и снова ощутил тот запах, который разбудил его. Запах гари.

Он быстро прошел через коридор в гостиную. Лаура сидела, голая, на корточках перед открытым камином. Сквозняк задувал в трубу большие языки желтого пламени, которому Лаура помогала разгореться при помощи чего-то, похожего на керосин или спирт. Она потыкала огонь кухонным ножом, не замечая Дикона, – то ли была слишком занята, то ли слишком поглощена своим занятием, чтобы узнать его. Он подошел ближе и посмотрел в камин через ее плечо; она не обернулась.

В камине горело платье, хотя поначалу было трудно сказать это с уверенностью, потому что оно было того же цвета, что и языки пламени.

На одной стороне улицы находился лучший лондонский магазин деликатесов. На другой располагался автомат «Загляни в глазок».

Мужчины, которым было нечего вспомнить, бросали туда монетки и жадно смотрели в щелку пустыми немигающими глазами. Зажигался свет, и включалась музыка. В кабинке появлялась усталая девушка и широко расставляла ноги, демонстрируя промежность, потом поворачивалась, наклонялась вперед и виляла попой. После этого она покачивала грудями и совала палец между ног. Проделав все это, девушка озиралась по сторонам и смотрела, в какой из кабинок зажжется свет. Мужчины фантазировали; они были грубы и неуемны в своих фантазиях, веря, что девушка на самом деле их хочет. Им действительно было нечего вспомнить.

Между рестораном и мясным рынком стоял небольшой домик. За его узкой дверью возвышалась лестница из пяти пролетов. Контора «Спрус» находилась на последнем этаже. В маленькой приемной на столе стояли пишущая машинка, телефон, лак для ногтей, лежала пачка сигарет, бумага и номер «Космополитена». Дикон прошел сквозь приемную и открыл дверь в кабинет. За письменным столом сидел мужчина и ел принесенный из ресторана сандвич с соленой говядиной. Он посмотрел мимо Дикона в приемную и вздохнул, потом отложил сандвич и встал, протягивая руку. «Коттерел», – назвал он себя. Это был довольно высокий мужчина, хотя полнота скрадывала рост. Его светлые волосы уже начинали редеть, улыбка обнажала немногие оставшиеся зубы. Он показал на пустую приемную:

– Она приходит и уходит, когда ей вздумается. Ее поведение – загадка для меня.

Дикон присел на стоявший у стола обтянутый черной кожей стул с прямой спинкой.

– Клиенты обычно звонят, – продолжал Коттерел, – и наши работники выезжают к ним на дом, чтобы подписать договор. Сколько у вас квадратных метров?

– У меня нет квадратных метров, и я не собираюсь подписывать договор, – ответил Дикон.

Коттерел снова вздохнул.

– Вы кто? Коп?

Дикон подал ему визитную карточку. На ней под фамилией было написано: Расследования.

Коттерел бегло на нее взглянул и вернул Дикону.

– Я не обязан разговаривать с вами.

– Правильно. А я не обязан разговаривать с полицией.

– Дьявольщина! – Коттерел взял со стола сандвич и откусил от него, потом сделал рукой неопределенный жест, который должен был означать: «Ну, продолжайте». Он, казалось, не подверг сомнению то, что Дикону есть о чем поговорить с полицией.

– Где вы нанимаете своих работников?

– По объявлению.

– Вы проводите собеседование?

Коттерел кивнул.

– У вас хранятся какие-нибудь сведения о них?

– На них заводятся карточки: адрес, иногда номер телефона, номер страхового свидетельства.

– В самом деле? – Дикон удивленно поднял брови.

– Ну ладно, изредканомер страховки. А в чем проблема?

– Они к вам приходят и уходят, я полагаю.

Коттерел пожал плечами.

– Некоторые работают давно, но есть и новички. У меня есть люди, которые работают больше пяти лет.

– Но таких не много?

– Это приработок, а не основная работа. Здесь работают по совместительству или если кому-то понадобились позарез наличные. Заплатят кредит за купленную вещь или долг букмекеру – и уходят. Разве можно сделать карьеру, моя чужие унитазы?

– Как вы ищете клиентов?

– Через рекламу.

– Кто вас проверяет?

– Никто. Я показываю безупречные рекомендации на бланках одного солидного учреждения. Парни приходят и убирают: пылесосят, вытирают пыль, выносят мусор, моют туалеты. Для этого не нужна квалификация. Вы когда-нибудь видели доктора филологических наук со шваброй? Так в чем же дело, позвольте спросить?

– Среди них бывают проходимцы?

– Конечно.

– Люди, не брезгующие средствами?

– Безусловно. – И, не дожидаясь следующего вопроса, энергично мотнул головой: – Ну нет, у меня все чисто. Что касается левого заработка – не без этого, но меня не волнует, если парень работает здесь и получает пособие по безработице.

– Вас это волнует, потому что вы на этом делаете деньги: пониже зарплата, поменьше бумаг, никакого налога на рабочую силу. Коттерел махнул рукой.

– Так или иначе... если я вычисляю мошенника, я указываю ему на дверь.

– А вы всегда вычисляете его?

– Пока никто не жаловался. – Коттерел положил в рот остатки сандвича, свернул из бумаги зубочистку и начал ковырять ею в передних зубах. – Вот так, парень. Теперь говори, в чем дело, или выметайся ко всем чертям.

Когда Дикон упомянул про банк, Коттерел явно насторожился.

– Опять этот чертов банк! – проворчал он. Бумажная зубочистка осталась торчать из-под верхней губы – казалось, он забыл про нее. – Я думал, вы скажете мне, что кто-нибудь из моих парней ворует канцелярские принадлежности или отдал концы, прихватив редактор текстов.

Дикон отрицательно покачал головой.

Коттерел подумал с минуту.

– Не похоже на это. – Теперь он уже выглядел спокойнее. – Если бы это было так, то я бы имел дело с полицией, верно? – Он смотрел на Дикона и продолжал ковырять в зубах, пытаясь оценить Дикона и те неприятности, которые может повлечь его приход. Потом он сказал: – Ну, давайте выкладывайте начистоту.

– Тебе этого лучше не знать, приятель, – сказал Дикон. – Если бы я изложил тебе суть дела, ты бы напустил в штаны. Ты говоришь со мной только потому, что мне известнооб этом. Мне, а не полиции и не банку. И все может остаться между нами, поскольку это касается только меня. По правде говоря, тебе надо молить Бога, чтобы так и случилось, а то твой паршивый бизнес проживет не дольше, чем снежок в духовке, не говоря уже о том, что вскроется в твоей бухгалтерии. Ты забудешь, что видел меня, а я буду счастлив сказать то же самое про тебя. Сколько в этом банке постоянных уборщиков?

– Все до одного. Какие-нибудь проблемы с ними?

– У тебя много таких договоров?