Одновременно около Полиньки проходит толстая дама, которая говорит густым низким голосом, почти басом:

- Только, пожалуйста, чтоб они были без сшивок, а тканые, и чтоб пломба была вваленная.

- Делайте вид, что товар осматриваете, - шепчет Николай Тимофеич, наклоняясь к Полиньке и насильно улыбаясь. - Вы, бог с вами, какая-то бледная и больная, совсем из лица изменились. Бросит он вас, Пелагея Сергеевна! А если женится когда-нибудь, то не по любви, а с голода, на деньги ваши польстится. Сделает себе на приданое приличную обстановку, а потом стыдиться вас будет. От гостей и товарищей будет вас прятать, потому что вы необразованная, так и будет говорить: моя кувалда. Разве вы можете держать себя в докторском или адвокатском обществе? Вы для них модистка, невежественное существо!

- Николай Тимофеич! - кричит кто-то с другого конца магазина. - Вот мадемуазель просят три аршина ленты с пико! Есть у нас?

Николай Тимофеич поворачивается в сторону, осклабляет свое лицо и кричит:

- Естъ-с! Есть ленты с пико, атаман с атласом и атлас с муаром!

- Кстати, чтоб не забыть, Оля просила взять для нее корсет! - говорит Полинька.

- У вас на глазах... слезы! - пугается Николай Тимофеич... - Зачем это? Пойдемте к корсетам, я вас загорожу, а то неловко.

Насильно улыбаясь и с преувеличенной развязностью, приказчик быстро ведет Полиньку к корсетному отделению и прячет ее от публики за высокую пирамиду из коробок...

- Вам какой прикажете корсет? - громко спрашивает он и тут же шепчет: - Утрите глаза!

- Мне... мне в 48 сантиметров! Только, пожалуйста, она просила двойной с подкладкой... с настоящим китовым усом... Мне поговорить с вами нужно, Николай Тимофеич. Приходите нынче!

- О чем же говорить? Не о чем говорить.

- Вы один только... меня любите и, кроме вас, не с кем мне поговорить.

- Не камыш, не кости, а настоящий китовый ус... О чем же нам говорить? Говорить не о чем... Ведь пойдете сегодня с ним гулять?

- По... пойду.

- Ну, так о чем же тут говорить? Не поможешь разговорами... Влюблены ведь?

- Да... - шепчет нерешительно Полинька и из глаз ее брызжут крупные слезы.

- Какие же могут быть разговоры? - бормочет Николай Тимофеич, нервно пожимая плечами и бледнея.

Никаких разговоров и не нужно... Утрите глаза, вот и все. Я... я ничего не желаю...

В это время к пирамиде из коробок подходит высокий, тощий приказчик и говорит своей покупательнице:

- Не угодно ли, прекрасный эластик для подвязок, не останавливающий крови, признанный медициной...

Николай Тимофеич загораживает Полиньку и, стараясь скрыть ее и свое волнение, морщит лицо в улыбку и громко говорит:

- Есть два сорта кружев, сударыня! Бумажные и шелковые! Ориенталь, британские, валенсьен, кроше, торшон - это бумажные-с, а рококо, сутажет, камбре - это шелковые... Ради бога, утрите слезы! Сюда идут!

И видя, что слезы все еще текут, он продолжает еще громче:

- Испанские, рококо, сутажет, камбре... Чулки фильдекосовые, бумажные, шелковые...