Ты, братец, перебрал пива или слишком много думаешь, когда пьян, решил Ингрем. Он вышел из бара и отправился назад в отель, куда добрался уже после одиннадцати. Дежурная за конторкой передала, что миссис Осборн звонила ему несколько раз в течение последнего часа.

— Спасибо, — поблагодарил Ингрем. Он поднялся в свою комнату, взглянул на телефон и пожал плечами. К черту миссис Осборн, надо ложиться спать. Телефон зазвонил, когда Ингрем расстегивал рубашку. Он игнорировал звонки, пока не сообразил: дежурная сказала ей, что он вернулся. Пришлось снять трубку.

— Мне надо с вами поговорить, — объявила миссис Осборн слегка заплетающимся языком.

— Я собирался ложиться спать.

— Это в одиннадцать-то часов? Вы что, хотите заслужить награду за благонравие?

— А до завтра с этим разговором подождать нельзя?

— Нет. Приходите ко мне, а то я сама приду.

Непробиваемая особа, подумал он. Лучше ее успокоить, а то начнет ломиться в дверь.

— Хорошо, приду.

Ингрем положил телефонную трубку и спустился в холл.

Дверь номера была приоткрыта. Когда Ингрем постучал, раздалось короткое:

— Входите.

Так он и сделал. Одетая в голубой халат миссис Осборн сидела на диване, положив ноги в прозрачных чулках на кофейный столик. Рядом на полу стояли бутылка “бакарди”, опустошенная на одну треть, две или три открытых бутылки с кока-колой, ведерко для льда и валялся дешевый детективчик. В руке она держала стакан.

Миссис Осборн презрительно оглядела капитана и недовольно фыркнула:

— Хорошо бы закрыть дверь. В случае чего, вы всегда можете закричать.

Впервые Ингрем уловил в ее речи южный акцент. Возможно, он слышался и раньше, но капитан не обратил внимания. Ингрем родился на юге, в Техасе, и, хотя не был там настолько долго, что потерял какой-либо акцент, обычно различал его у других. Дамочка не столько была пьяна, сколько вызывающе вела себя. Пышная копна золотистых волос была аккуратно уложена, губы накрашены. Но это ничего не значит, кто знает, что ей взбредет на ум. Ничего более непредсказуемого на свете, чем напившаяся женщина, он не встречал. Ингрем задал себе вопрос, без особого, правда, интереса, часто ли миссис Осборн напивается. Это было бы обидно, ведь она хороша собой, но ей уже за тридцать, а в этом возрасте приверженность к спиртному сказывается на внешности.

— Что вы так осуждающе смотрите, я и сама прекрасно знаю, — накинулась на него миссис Осборн.

— Что именно?

— То, что мои ноги лежат на кофейном столике.

— Los pies de la Senora Osborne estan en lamesa, — произнес он с монотонной интонацией говорящего попугая.

Она нахмурилась:

— И что это значит?

— Ноги миссис Осборн лежат на столе. Надо полагать, фраза из разговорника. А что, если мы потолкуем о ваших ногах утром?

— Капитан, мне кажется, вы меня не одобряете, не так ли?

— Я об этом не думал, а что, это имеет значение?

— Конечно имеет. Вы разве не понимаете, что я могу перерезать себе вены от отчаяния?

Ингрем ничего не ответил, подумав, что глупее разговора представить невозможно. Дамочка не так уж напилась, чтобы все вокруг ломать и крушить, поэтому, если она немного проветрится, ему удастся уйти без скандала и отель не будет разнесен. Вряд ли стоит гадать, с чего это ее так разобрало. Может, он не уловил намека, когда она попросила заказать им места в отеле, но ему и в голову не пришло, в чем тут дело. Если этой красотке захотелось, так сказать, немножко поразвлечься, она могла бы найти кого-нибудь и получше, при ее-то внешности. В таком городе, как Нассау, полно более молодых и привлекательных мужчин. Скорее всего, дамочка ожидала, что он станет ее домогаться, а она ему даст от ворот поворот. Но у него и мысли такой не возникло. “Да, старею”, — подумал Ингрем. Или, как она его упрекнула, он ее не одобряет. Что ж, действительно, она ему не очень нравится. Наверное, в этом-то и разгадка: женщина почувствовала его неприязнь и обиделась, хотя трудно понять почему. Эта зеленоглазая красотка выглядит весьма самоуверенной и не производит впечатление особы, придающей значение мнению окружающих.

Миссис Осборн молчала, уйдя в свои мысли, казалось позабыв о его присутствии.

— Зачем вы хотели меня видеть? — спросил Ингрем.

Она плеснула еще рому в стакан:

— По поводу Холлистера. Капитан задумчиво прищурился:

— А в чем дело?

— Мне надо вас кое о чем спросить. Когда Холлистер нанимал вас для этой якобы работы, то ничего не говорил о том, что он врач?

— Нет.

— Вы уверены?

— Вполне.

— Только наплел, что он президент фирмы по производству лекарств? Да, все это вполне укладывается в схему.

Подозрения Ингрема, что женщина не настолько пьяна, как кажется, подтвердились.

— О чем это вы?

— Да все о медицине, — пробормотала миссис Осборн, как будто говорила сама с собой. — Его мамашу наверняка напугал тест на беременность.

— Вы его знаете, не так ли?

— С чего это вы взяли?

— Вы потратили больше тысячи долларов, чтобы пролететь с биноклем над “Драконом”, высматривая его.

— А может быть, я просто хотела что-то разузнать?

— Как вы считаете, кем был этот человек?

— Вас это не касается.

— Меня — нет, но вполне может заинтересовать полицию, вы об этом подумали?

— Плевала я на полицию. Если я лично должна заниматься поисками собственной яхты, пусть сидят и помалкивают. Говорю вам, у меня есть только кое-какие предположения.

— У него были похожие часы?

— Да, но это ничего не доказывает. Конечно, они необычные, но существуют не в единственном экземпляре.

— А как насчет моего описания внешности Холлистера?

— Подходит, как и к множеству других людей. Но есть одна деталь, которая кажется мне более важной, чем все остальное. Вы, наверное, удивились, почему он не захотел сам осмотреть яхту, а послал вас?

— Конечно.

— Дело в том, что его мог узнать старик Танго. Холлистер уже был на борту “Дракона”.

Ингрем согласно кивнул:

— Это резонно. Но зачем ему понадобилось его красть?

— Представления не имею.

— Кто он?

— Просто человек, с которым я была знакома. Его зовут Патрик Айве. Если, конечно, мои предположения верны.

— Он понимал что-нибудь в мореплавании?

— Кажется, немного. Мне известно, что он ходил на маленьких яхтах.

— Как вы считаете, мог этот человек управлять “Драконом”.., с чьей-то помощью, конечно? Ведь эта яхта — не игрушка.

— Об этом мне трудно судить, я мало понимаю. Патрик знал навигацию, он ведь был штурманом на бомбардировщике “В-17” во время войны.

— Этот человек просто напрашивался на неприятности, если не знал, как управлять судном таких размеров.

— Судя по тому, где мы нашли “Дракона”, он их таки получил. Вы действительно считаете, что Холлистер мертв?

Ингрем кивнул:

— Полной уверенности, естественно, нет, но мне кажется, что он утонул.

Миссис Осборн посмотрела на стакан:

— Согласна.

— Этот человек был врачом? — спросил Ингрем.

— Нет, — ответила миссис Осборн, не поднимая глаз. — Он занимался мошенничеством. Любил выдавать себя за врача, обналичивая фальшивые чеки.

— Похоже на него. У меня есть один из таких чеков.

— Это не предмет для коллекционирования.

— Слушайте, неужели у вас вообще нет никаких идей насчет того, зачем ему понадобилось красть яхту?

— Никаких, я уже говорила. Вам что, капитан, требуется заверенное нотариусом подтверждение?

Что ж, размышлял Ингрем, можно сказать, чтобы катилась со своей яхтой ко всем чертям, — такой легкий способ выйти из игры всегда имелся. Но это было бы признанием своего поражения, признаком неумения закончить начатое дело. И нечего зацикливаться на том, что она напилась, это глупо. Причем вполне возможно, что дамочка притворяется. Разобраться в таких тонкостях он не мог.