— Простите, — сказал Бюсси, протягивая руку молодому офицеру. — Но это был удар в сердце; я был поражен этим ужасным открытием.

Кержан крепко пожал руку своего товарища.

— Повторяю, — сказал он. — Ваше негодование увеличивает мое уважение к вам.

— Может быть, еще не все потеряно? — сказал Бюсси после долгого молчания. — Опьянение внезапным богатством, конечно, вскружило голову командиру, но он возвратится к своему долгу и образумится.

— Пора бы ему образумиться! Ведь его эскадре угрожает большая опасность на рейде Мадраса в данную минуту: скоро наступит муссон, этот период ужасных бурь, который бывает у нас ежегодно; если адмирал не уберет свои корабли, они погибнут.

— Это правда, — сказал Бюсси. — Они уже давно должны были уйти.

— Это еще не все, — заметил Кержан, — Карнатикский набоб, свирепый Аллах-Верди, приказавший убить своего питомца, чтобы занять его место, скалит зубы на губернатора французской Компании и спрашивает, по какому праву он берет Мадрас? Мой дядя отвечал, что берет его, чтобы отдать ему, собираясь отдать его, разумеется, в том виде, в каком ему будет угодно, т. е. совершенно разрушенным. Но так как он присоединил к своему ответу много редких птиц и персидских кошек с голубыми глазами, то набоб временно успокоился. Однако, если город не будет возвращен в назначенное время, он снова разгневается и может броситься на нас со своей армией, как снег на голову.

Шум торопливых шагов на лестнице прервал беседу двух молодых людей. Вошел негр, в сопровождении ливрейного лакея, который передал Кержану письмо.

— А, это от моей кузины, г-жи Барнваль, — сказал он, поспешно ломая печать. Он громко прочел записку:

— В дорогу! — вскричал молодой офицер, надевая шпагу. — Битва начинается. Пойдемте и вы, Бюсси: приглашение касается также и вас.

— Кто это г-жа Барнваль? — спросил последний, следуя за своим товарищем.

— Падчерица моего дяди Дюплэ. Она вышла замуж за английского коммерсанта и живет в Мадрасе. Это очаровательная женщина, истая француженка душой.

Когда они вошли в залу, где собравшиеся депутаты вели оживленную беседу, г-жа Барнваль бросилась навстречу к Кержану.

— Идите скорее, кузен! — сказала она ему тоном, в котором проглядывало сильное беспокойство, несмотря на ее веселый вид. — Мне нужен рыцарь, чтобы защитить меня: вообразите, этот страшный командир хочет овладеть моей особой, чтобы сделать меня заложницей.

Но она остановилась в изумлении, видя, что Кержан был не один.

— Маркиз Шарль Бюсси, капитан волонтеров, — сказал Кержан, представляя новоприбывшего. — Это — драгоценное подкрепление, которое посылает нам Франция; он сделал мне честь стать моим другом.

— От души приветствую господина де Бюсси! — сказала она. — Он столько же наш друг, как и ваш.

И она протянула ему красивую, тонкую, белую руку; Бюсси поцеловал ее. Г-жа Барнваль была очень молода и изящна. Ее красивый костюм дополняла красная роза в волосах, напудренных под цвет инея. В углу ее хорошенького рта красовалась мушка.

— Неправда ли, сударь, какое ужасное дело? — сказала она, обращаясь к Бюсси. — Видано ли когда-нибудь подобное упорство! Но позвольте представить вам наших депутатов.

Все присутствующие подошли поздороваться с молодым офицером. Это были: генерал-майор де Бюри, в голубом костюме с красными отворотами и золотыми нашивками, который привлекал все взоры; генеральный прокурор Брейер; инженер Парадис, храбрый и кроткий солдат, родом из Швейцарии; д’Эспремениль, Бартелеми, Дюлоран — члены верховного совета в Пондишери, де ла Туш, Шанжак и, наконец, Фриэль, переводчик и доверенное лицо Дюплэ.

Г. д’Эспремениль, пылкий и энергичный от природы, был очень взволнован. Он только что сделал предложение, которое не решались принять его более робкие товарищи, а именно, немедленно арестовать этого бунтовщика-командира, который отказывался повиноваться губернатору французской Индии.

— Разве не ему первому пришла в голову мысль покуситься на свободу госпожи Барнваль? — говорил д’Эспремениль. — О, он отлично знал, какой драгоценный залог будет у него в руках! Разве это не объявление войны, не открытый бунт?

— Как! Так это не шутка, то, что вы мне сказали, кузина? — вскричал Кержан. — Но мой дядя не мог же снести подобной вещи?

— Мой добрый отец уже ответил по этому поводу так, как должен был ответить; вы знаете, что он ставит долг выше всех других чувств. И моя мать присоединилась к нему. Они написали адмиралу, что его угроза не может их поколебать и что они сумеют пожертвовать своей привязанностью ради долга.

— Итак, господа, не будем терять ни минуты! — сказал генерал-майор, вставая. — Исполним наше поручение, и дай Бог, чтобы нам удалось окончить его миролюбиво!

Депутаты, вместе с двумя офицерами, покинули г-жу Барнваль, чтобы отправиться к командиру.

Когда они проходили по площади, адмирал смотрел в окно. Он привскочил от удивления и поспешно вошел в приемную.

— Господа! — сказал Бюри товарищам у входа в залу, где их ожидал командир. — Не забудем наставлений нашего возлюбленного губернатора, который предписывал нам прибегнуть сначала к миролюбию и вежливым речам, прежде чем воспользоваться нашими полномочиями.

— Достанется нам за нашу вежливость! — проворчал д’Эспремениль.

Они вошли. Магэ де ла Бурдоннэ, именем его христианнейшего величества губернатор островов Иль-де-Франса и Бурбона, капитан фрегата, главный командир французских кораблей в Индии, стоял, подняв голову и опершись рукой на край стола. На нем были красные панталоны, такие же чулки и голубой сюртук без фижм, с малиновыми отворотами и золотыми галунами, обшитый бургундским галуном.

Знаменитому моряку, заслужившему имя Магэ в одном славном деле, было тогда 47 лет от роду; но злокачественная лихорадка подрывала его здоровье и покрыла желтизной его лицо: оттого он казался старше своих лет. У него был горбатый нос, напоминавший клюв хищной птицы, ясный и острый взгляд, морщинистый, немного вдавленный лоб; углы тонких губ выражали презрение. На груди у него блестел орден св. Людовика.

С минуту продолжалось тяжелое молчание. Ла Бурдоннэ молча, неприязненно смотрел на прибывших, скрывая легкую дрожь смущения. Наконец он заговорил первый:

— Ну, господа, чего вы желаете и что скажете нового?

Фриэль выступил вперед и поклонился.

Командир, мы пришли в последний раз умолять вас, от имени губернатора Индии, отказаться от пагубного решения, противного выгодам нации во всех отношениях.

— A! Дело идет все об этом выкупном договоре! — вскричал ла Бурдоннэ, хмуря брови. — Ведь я уже сказал, что всякие представления по этому поводу бесполезны. Участь Мадраса решена. Хорошо я поступил или дурно, я считал в праве дать английскому губернатору капитуляцию. Неужели я — единственный полководец, который не может заключить условий с защитниками взятых им стен?.. Если бы я мог подумать, что господин Дюплэ и его совет будут ко мне так придираться, то никогда здесь не взвился бы французский флаг. Я вступил бы в местечко, взял бы с англичан дань, оставил им флаг и, пожелав спокойной ночи, уехал бы на мои острова.

— Вы поставили бы себя, сударь, в очень неловкое положение, — возразил Фриэль с некоторым нетерпением. — Ведь не вы взяли город: храбрые подданные короля жертвовали своей жизнью ради его славы, а не ради вас; они заставили бы вас поднять флаг.

Ла Бурдоннэ на минуту опустил голову, затем отыскал на столе королевскую грамоту и подал ее Фриэлю.

— Вы видите, — сказал он. — Здесь написано, что будет одобрено все, что я ни сделаю.

— Это одобрение относится лишь к вашим военным действиям. Министр не может потакать нарушению закона, а вы очень хорошо знаете, что раз французский флаг взвился над городом, он подчиняется генерал-губернатору. Как только вы вступили в город, вы должны были передать ключи от складов и казны, а также торговые книги Компании королевским комиссарам; но вы предпочли вручить их господину вашему брату.