– Джерри Смит, – сказал я. – Радист-альпинист.

Мы пожали друг другу руки.

– Эй, друзья, – крикнул из люка Гонзалес. – Потом познакомитесь… Погода, передают, портится, а нам еще обратно лететь. Давайте-ка быстро разгружаться.

Из люка посыпались на снег тюки и пластмассовые ящики. Метеоролог заглянул в пилотскую кабину и тут же отошел. Вид у него был несколько удивленный. Но тут он заметил, что я на него смотрю, и на лице его сразу же появилась приветливая улыбка. Разгрузка заняла всего минуты две, после чего Гонзалес помахал нам рукой и закрыл люк. Тючок с электроодеждой для меня он так и не выкинул. Двигатели снова взвыли, вертолет поднялся и быстро исчез за ближайшей вершиной.

– Как тут у вас с одеждой? – спросил я метеоролога.

– Прекрасно, – сказал он. – Имеются электрокостюмы фирмы Цезарь, регулируются на любой рост. Я потом помогу вам подобрать. А сейчас надо быстро перетащить все это на склад.

Он подхватил один из тюков, взвалил его на плечо и понес к стоящему справа от оранжевого домика низкому серому сооружению. Вероятно, это и был склад. Я тоже взял тюк и потащил туда.

– К чему такая спешка? – спросил я, догнав метеоролога.

Он усмехнулся.

– Видите ли, – сказал он. – Через полчаса здесь будут семь кругов ада. И мне не хочется начинать завтрашний день с поисков груза. За ночь его так завалит снегом, что бульдозер потребуется, а его здесь, к сожалению, нет.

– С чего вы взяли?

Он скинул тюк на снег и показал рукой на одну из окружающих нас вершин. Действительно, из-за ее снежной шапки выглядывала небольшая тучка.

– Поверьте моему богатому опыту, – сказал метеоролог. – Вот первая предвестница непогоды, и, глядя на нее, я точно скажу, что нам с вами следует поторопиться.

За десять минут мы все перетащили на склад. Тюки были нетяжелые, но все же после ходьбы по снежной целине я несколько запыхался, метеоролог же дышал спокойно и размеренно, как и вначале.

Между тем погода действительно стала портиться, солнце затянуло каким-то маревом, и налетел холодный порывистый ветер.

– Все, – сказал Маккин. – Теперь быстро в дом, в тепло, к столу.

Я взял свой портфель, и мы двинулись к оранжевому домику. Осмотр окрестностей я решил отложить до более благоприятной погоды: вокруг уже начинала крутиться поземка.

Мы вошли в тамбур домика, Маккин плотно закрыл дверь, и мы очутились в темноте. Через мгновение щелкнул выключатель, и вспыхнул ласковый зеленоватый свет. Метеоролог королевским жестом распахнул внутреннюю дверь и сказал:

– Прошу в наши апартаменты!

Тут мы, наконец, в первый раз посмотрели друг другу в лицо. Глаза у него оказались большие и глубокие, интересные они оказались, в пору какой-нибудь молоденькой девушке. И показалось мне, что кроме приветливости и любопытства есть в его глазах еще что-то. А еще мне показалось, что эти глаза я уже где-то видел.

На следующее утро я еле встал. Голова раскалывалась от боли. Я с испугом посмотрел на часы. К счастью, сеанс связи с метеоцентром я проспать еще не успел. Я подошел к зеркалу. Оттуда на меня взглянула мрачная опухшая физиономия с мутными глазами и всклокоченными волосами.

Хорошенькое начало работы! – подумал я. – Как это я вчера еще в пропасти не оказался?

Я попытался вспомнить, что же мы делали вчера вечером, но все происшедшее после того, как мы сели за стол, провалилось в моем сознании в какую-то бездонную черную яму.

Пришлось принять две таблетки антивинина. Через несколько минут память возвратилась, но голова болеть почему-то не перестала. Это меня несколько удивило: обычно антивинин снимает все последствия излишнего перебора.

…Помнится, Маккин сразу же показал мне весь свой дворец. Моя комната находилась в левой стороне домика, она была связана дверью с радиорубкой. В правой стороне домика находилась комната метеоролога. Обе комнаты выходили в большой холл, который Маккин называл каминной: это было что-то вроде кают-компании или комнаты для отдыха. В ней, кроме дверей в комнаты персонала и выходной двери в тамбур, было еще три двери. Одна вела в санузел, вторая на кухню, а третья, когда я толкнул ее, оказалась закрытой. Маккин объяснил мне, что она ведет в кладовку, но сейчас заставлена с другой стороны ящиками и поэтому не открывается.

– А как же вы ходите в кладовую? – спросил я его.

– Туда ведет еще одна дверь, – объяснил он. – Она находится в моей комнате. Завтра мы освободим и эту. С той стороны стоит очень тяжелый ящик.

После этой рекогносцировки позиций я направился к себе. Переодеться и разложить тот минимум личных вещей, которые я взял с собой, было делом нескольких минут. После этого я зашел в радиорубку.

Вся аппаратура там была совершенно новенькая, с иголочки, последней марки, насколько, конечно, я могу помнить каталоги. Меня удивило только то, что в принципе она могла работать и без радиста. Во всяком случае, я бы не держал здесь сразу двоих, достаточно было бы обучить любого метеоролога уходу за автоматикой.

Ознакомившись со своим рабочим местом, я пошел принять душ. Дверь на кухню была распахнута, Маккин копался там у кухонного комбайна, распространявшего весьма привлекательные запахи. У меня вдруг засосало под ложечкой, я проглотил слюну и заторопился в ванную. Минут через двадцать я был, наконец, готов к ужину.

Когда я вышел к столу, магнитофон в каминной оглушительно орал что-то из Новых ритмов Стивенса. В паузах между дробями ударных и буханьем бас-гитары было слышно, как тоскливо воет снаружи ветер. Три стены в каминной были заставлены стеллажами. На стеллажах стояли тома справочников, лежали кипы таблиц и графиков, пачки каких-то заполненных и незаполненных бланков, обширные бумажные рулоны с диаграммами и без них, на одной из полок стоял метеоглобус нового, незнакомого мне типа. Четвертую стену занимала стереорама. Шел какой-то боевик; кто-то в кого-то палил из ручного бластера, какой-то внушительный жизнерадостный детина, схватив за ноги мрачную бородатую личность, определенно пытался разбить ею витрину супермаркета. Судя по всему, с развлечениями здесь было немногим хуже, чем в Столице. Под стереорамой, в незамеченном мною ранее камине весело трещали дрова. Интересно, откуда Маккин брал их здесь. По-видимому, их привозили на вертолете… для таких вот торжественных случаев…

Посреди каминной у стола хлопотал сам Маккин. На столе имели место банки с саморазогревающимися консервами, блюдо с сандвичами, блюдо с неизвестным мне салатом, весьма, впрочем, аппетитного вида, бутылка виски, бутылка рому, дюжина банок пива. Весь этот натюрморт украшала большая ваза с фруктами.

Заметив мое легкое недоумение, Маккин рассмеялся.

– Не удивляйтесь, – сказал он. – Сегодня праздник. Сегодня нас снова двое.

– Вас это радует? – спросил я.

– Конечно! Вы даже представить себе не можете, как тоскливо здесь одному. Ночью, особенно когда на улице метель, кажется, что нет никого на всем белом свете, кроме тебя… Поэтому у меня редко замолкает магнитофон.

– Он вздохнул. – Однако теперь все это позади. – Он снова засмеялся, и глаза его заискрились.

В этой радости и в этой улыбке, мне показалось, промелькнуло что-то фальшивое, как будто он на мгновение снял и снова надел маску.

Стоп, парень! – сказал я себе. – А как же презумпция невиновности? Я всегда удивлялся, как легко в подозреваемом, в его поведении и внешности обнаруживаются преступные черты. Не будем вешать собак на честных людей… И тем не менее, за бутылкой человек иногда говорит такое, что трезвый он никогда в жизни не скажет. Поэтому я с энтузиазмом потер руки и вожделенно посмотрел в сторону всего этого кулинарного великолепия.

Через пару минут мы уже сидели за столом. В стереораме по-прежнему стреляли друг в друга лихие ребята, кого-то окунали в бочку с водой, и сцена эта приводила лихих ребят в буйный восторг. В их лихости, на мой взгляд, было что-то от кретинизма.