– Хм… – донесся ответ, – хм… она уехала некоторое время тому назад. Она должна… хм… вернуться… ой, вот она…

Еще одна короткая пауза, и слегка запыхавшийся голос Люси:

– Я только что вошла и…

– Люси, – прервала она. – Мы получили очень плохие новости. Ужасные новости.

Неопределенный звук в трубке, затем:

– Что?

– Это касается Винни. Ее Альберт… убит! Летти хотелось быть спокойной, но, глотая слезы, она с трудом выговаривала каждое слово.

– Ох, Люси, что же нам теперь делать? Тишина в ответ, прерванная щелчком брошенной трубки. Летти недоумевала. Что Люси собирается делать? Приедет сюда, бросится к Винни или останется дома, в тщетной надежде, что все это неправда. Позвонит ли Люси? Ведь она не может не позвонить?

Глубоко вздохнув, Летти постаралась взять себя в руки. Она должна сообщить отцу. Ее трясло, когда она подошла к двери магазина, чтобы повесить табличку «Закрыто».

На улице тепло и все вокруг золотое. Прекрасный сентябрьский день. Она заметила это даже с возмущением, как будто погода не имела права оставаться чудесной после такого известия.

Бесшумно закрыв дверь, она медленно прошла по ступеням наверх, где отец дремал в кресле.

Летти легонько потрясла его за плечо.

– Пап.

Он моментально проснулся.

– Сколько времени? – Голос, хриплый со сна, раздраженный.

– Пап, только что звонила соседка Винни. Она сообщила ужасную новость.

– Новость? – Раздражение все еще оставалось. Он расправил затекшие плечи и посмотрел на часы: час тридцать.

– Зачем ты меня разбудила? Только что задремал, и вот…

– Это была соседка Винни. Винни получила телеграмму – из министерства обороны. – Летти не понимала, как ей удалось выговорить эти слова.

Отец уставился на нее. Он уже полностью проснулся, но все еще ничего не понимал. Летти увидела, как он медленно побледнел, как сгорбился в кресле. Его глаза смотрели не на нее, а куда-то вдаль, будто там кто-то мог его успокоить, сказать, что она лжет.

– Лавиния? Моя малышка… – Затем: – Боже мой! Нет! – Голос стал похож на рычание, когда он вновь поднял голову. – Этого не может быть!

Летти нежно взяла его за руку.

– Надо успеть на трамвай, пап. Мы должны поехать к Винни.

Мгновение он бездумно смотрел ей в лицо, а потом вырвал свою руку, как будто обжегшись.

– Ты мне не нужна. Я поеду один, а ты присмотришь за магазином.

– Нет, я еду с тобой.

– Ты мне не нужна.

Она почувствовала злость – даже в эти минуты отец мстил ей. Горе Винни нисколько не уменьшило его ненависти.

– Мне все равно, что тебе нужно или не нужно! Думай обо мне, что хочешь. Но я поеду к Винни, и ты ничего с этим не поделаешь. И если ты отказываешься терпеть мое присутствие, то оставайся дома.

И тогда, в состоянии всепоглощающей ярости, она поклялась, что никогда больше не склонит голову перед отцом, как бы он ее ни презирал.

Люди танцуют, прыгают, обнимаются от радости. Развеваются флаги, звонят колокола всех церквей.

Летти, стоя у порога магазина, отчетливо слышала перезвон колоколов в Церкви Святого Леонарда, тонущих в общей какофонии радости и облегчения.

Война закончилась! Через четыре с половиной года.

Но были и те, кто не торопился веселиться. Винни, овдовевшая ровно за десять недель до последнего выстрела, или она сама, потерявшая любимого через четыре месяца после начала войны.

И, улыбаясь радующимся людям, Летти глотала слезы. Многие плакали, некоторые оттого, что их близкие теперь в безопасности, другие – вспоминая погибших, для которых мир наступил так поздно. Кто на этом фоне заметит ее слезы?

Ты одна из миллионов, говорила она себе. Миллионов жен, матерей и возлюбленных, которые никогда не увидят своих любимых. И ты должна радоваться за других, которым повезло больше. Слезы не вернут Дэвида. Ты только расстраиваешь себя, а он не хотел бы этого. Надо думать о том, как жить дальше. Но было так трудно удержаться от слез.

Она плакала и из-за Кристофера. Он уже лишился отца, которого и не знал никогда, а сейчас потерял человека, которого называл «папа». О, как ей сейчас хотелось видеть Кристофера рядом. Ему только три года, и он в конце концов забудет о своей потере. Но осмелится ли она рассказать ему о настоящем отце? Рассказать, что он был зачат в любви, хотя и не освещенной браком. Незаконнорожденный. Ее горло сжалось при этой мысли. Нет, нельзя. Сейчас нельзя. Но когда-нибудь… Надо вытереть слезы и думать только о сегодняшнем дне.

Я верну сына, сказала она себе. Он мой ребенок!

Стоя на пороге своего дома, наблюдая за проходящими мимо толпами народа, она поклялась: «Я верну его, Дэвид. Когда-нибудь я верну его».

Наверху Ада Холл и отец танцевали, напившись пива и джина. Потолок над головой Летти ходил ходуном.

Мимо прошел одетый в военную форму Берт Уилкинс, держа под руку жену. После ранения в ногу его отослали домой на поправку, и он должен был вернуться на фронт на следующей неделе. У них действительно был повод для празднования – и Берт, и его жена сияли от счастья.

Летти помахала им рукой, глядя, как они растворяются в толпе.

– Пошли, пошли с нами, – Этель Бок помахала флажком прямо перед носом Летти. Она обнимала за шею вдребезги пьяного канадского солдата, который, наклонившись, пытался поцеловать ее в щеку, однако все время промахивался.

– Пойдем, посмотрим торжества на Трафальгарской площади.

Летти покачала головой, и, не тратя больше на нее времени, Этель со своим солдатиком отправились дальше. То, что Этель стала вдовой, ничуть ее не угнетало. В отличие от других, она прекрасно себя чувствовала.

За спиной Летти раздался голос отца:

– Мы с Адой сбегаем в пивную. Ты останешься здесь?

Не ожидая ответа, они прошли мимо. Ада послала Летти глуповатую улыбку и вместе с отцом смешалась с толпой.

Эта женщина практически поселилась в комнате отца. Приходила, как только открывался магазин, уходила поздно вечером, и он провожал ее.

Летти, развернувшись на каблуках, захлопнула дверь, приглушив звуки праздника.

Наверху она присела на край кровати. Как было тихо в комнате по сравнению с улицей. Тихий угол, чтобы спрятаться. Летти улыбнулась, посмотрела на свои руки. Огрубевшие от работы руки – едва ли подобающий вид для владелицы магазина в Вест-Энде. Где те ее давние мечты?

Улыбка погасла. Она вздохнула, встала и подошла к шкафу, выдвинув верхний ящик и достав оттуда маленькую синюю коробочку в форме сердечка. Вынув кольцо, когда-то подаренное Дэвидом, она надела его на палец.

«Ты выйдешь за меня замуж?»

Ей надо было соглашаться еще в первый раз. Как она могла быть такой глупой? Она отказалась от собственного счастья ради отца. Зачем? Он даже никогда и не подумал, чего ей это стоило, никогда не выразил свою признательность, да и не чувствовал ее вовсе. Только презирал дочь.

– Да, Дэвид, – сказала она громко. – Я выйду за тебя замуж.

Слова казались мертвыми. Кольцо немного давило, так как она отвыкла его носить. Летти, вдруг испугавшись чего-то, сорвала его с пальца и бросила в коробку.

«Дэвид, вернись. Позволь мне выйти за тебя замуж».

Она стояла, замерев, стараясь не думать о своих глупых словах. А потом она вновь дала себе клятву: «Я никогда не надену твое кольцо, Дэвид, пока не верну нашего ребенка. И тогда буду носить это кольцо до самой смерти.

К полуночи праздник немного утих, хотя то здесь, то там все еще раздавались отдельные возгласы, далеко разносившиеся в прохладном ноябрьском воздухе. Под окном вдруг раздался шум, разбудивший Летти. Голоса людей, желающих друг другу спокойной ночи, прежде чем разойтись в разные стороны. Мусорный ящик, небрежно задетый чьей-то ногой, покатился, издавая приглушенное дребезжание. Короткое ругательство, затем еле сдерживаемый хохот, когда разбуженная соседская собака принялась облаивать ночных прохожих.