Рано утром Дольчепиано постучал в дверь моей комнаты.

– Вставайте, мистер Падди Вельгон! Пора вставать! Этот стук и, главное, произнесенное имя сразу заставили меня вскочить на ноги. Я как раз видел ужасный сон, будто меня обвиняли в самозванстве, и я уверял плачущим голосом:

– Я сделал это без дурного намерения, уверяю вас, господин следователь!

В эту минуту я проснулся и к большой своей радости увидел, что вместо следователя передо мной была подушка, которую я судорожно сжимал в своих руках.

Между тем итальянец все барабанил в дверь.

– Вы еще спите, мистер Вельгон? Я вас жду.

– Сейчас! Сейчас! – закричал я. – Велите подать кофе, я буду готов через пять минут.

Я соскочил с постели и стал поспешно одеваться. Несмотря на пословицу: «утро вечера мудренее», я и сегодня, как вчера, чувствовал себя совершенно сбитым с толку. Тем не менее я остановился на двух решениях. Во-первых, я буду продолжать начатые розыски, которые, видимо, влекут за собой благоприятный для Софи исход. Во-вторых, я напишу Кристини, что ввиду доказательств, явно свидетельствующих о наличности убийства, я отказываюсь от чести быть полезным обществу, возвращая все данные им мне на расходы деньги, за исключением потраченных мною на поездку двухсот франков. Таким образом, моя совесть будет спокойна.

Обрадованный этим решением, я вошел в кафе, где меня ждал Дольчепиано.

– Что же, едем в Виллар? – спросил он.

– Непременно! – ответил я, наливая себе кофе.

– В таком случае я предложу вам оставить автомобиль здесь и поехать с пятичасовым поездом. На поезде 10 ч. 20 м. мы уже вернемся назад. Таким образом, у вас будет достаточно времени допросить, кого хотите, не говоря уже о том, что в дороге всегда можно получить какие-нибудь полезные сведения.

Это было правильно, и я согласился.

– Я только напишу письмо, – сказал я.

Спросив чернила, я написал письмо и, вынул из кармана деньги, положил их в конверт.

Дольчепиано бесцеремонно прочел все, что я писал.

– Как! – воскликнул он, даже не стараясь замаскировать свое любопытство. – Вы уже сдаетесь?

– Ничуть! – сухо ответил я. – Я только сознаю, что, ввиду доказанности убийства, не могу быть полезен обществу и поэтому возвращаю деньги, за исключением суммы, которая никому не может показаться преувеличенной.

– Вы слишком щепетильны. Оставьте все деньги себе.

– Ни за что, – воскликнул я. – Я хочу быть свободным, чтобы ничто не мешало мне заняться этим делом.

– Из любви к искусству? – усмехнулся Дольчепиано. «И к Софи!» – подумал я про себя, надписывая на конверте адрес Кристини.

– Пейте спокойно кофе, – сказал Дольчепиано, почти вырывая у меня из рук конверт. – Я отнесу письмо, у меня тоже есть заказное.

– Но почта еще закрыта, – возразил я.

– Ничуть, сейчас пройдет почтовый поезд. Не бойтесь: наши письма примут, я умею это устраивать.

Он поднялся с места и, вынув из кармана еще одно письмо, смеясь вышел из кафе.

Я остался один. В глубине души меня далеко не радовала его любезность. Я не люблю полагаться на людей, а восемьсот франков могут соблазнить даже автомобилиста. Поэтому я поспешил поскорее кончить завтрак, чтобы застать еще Дольчепиано на почте. Но, увы, как я ни торопился, мы встретились уже на полдороге.

– Вот вам расписка! – сказал он, протягивая мне бумагу.

Действительно, это была расписка, на которой стояли имена Падди Вельгона и Кристини, но сумма денег не была проставлена. Я тут же обратил на это внимание своего спутника.

– Пустяки! – спокойно ответил он. – Вы же написали ее в письме. Следовательно, если деньги почему-либо не дойдут по назначению, Кристини вам напишет.

Что я мог на это ответить. Настаивать значило дать понять, что я ему не доверяю. Пришлось волей-неволей покориться.

Итальянец взял меня под руку и увлек к вокзалу.

– Скорее! а то опоздаем на поезд.

Поезд уже подходил к станции. Мы ускорили шаги и несколько секунд спустя уже входили в совершенно пустой вагон второго класса.

По приезде в Виллар, я сразу обратился к начальнику станции. Тот пригласил меня к себе в кабинет и, выслушав, в чем дело, любезно ответил:

– Как же, мне хорошо известны и господин Монпарно и извозчик Саргасс, и я видел первого здесь на станции в понедельник вечером. Он купил билет первого класса. Что же касается Саргасса… позвольте, позвольте… нет, я не ошибаюсь… Он в последнюю минуту взял у меня билет в Месклу.

– В Месклу! – воскликнул я, пораженный этой новой уликой.

– Да… второго класса. Будто бы для своего товарища, находившегося уже в поезде.

– Вы уже говорили об этом судебным властям?

– И да и нет, – ответил он. – Я только отвечал на вопросы и поэтому, не упоминая о Саргассе, сообщил только количество проданных билетов, среди которых один был в Месклу. Кроме того, меня спросили, не было ли среди отъезжающих подозрительных лиц, на что я ответил отрицательно, так как Саргасс никуда не уезжал.

– Мне известно, что он в тот же вечер вернулся в Пюже, – заметил я.

– Да, я сам видел, как он отъехал от станции.

– Вы не заметили, для кого он покупал билет?

– Я вышел на платформу почти вслед за Саргассом и видел только, как он вошел в самый последний вагон.

– В тот, где находился господин Монпарно?

– Да, но затем он прошел еще через два вагона, видимо, кого-то разыскивая.

– Вероятно, – согласился я.

Мое первоначальное предположение о существовании у Саргасса соучастника находило себе подтверждение.

– Вам не известно, сошел кто-нибудь с поезда в Мескле? Начальник станции покачал головой.

– Не могу вам сказать. Об этом надо спросить кондуктора, он должен был проверять все билеты в Ницце, так как Мескла только полустанок.

– Я так и сделаю, – ответил я и простился с начальником станции.

До отхода поезда оставалось три часа, и я предложил Дольчепиано пройти пешком до Малоссены.

Эта прогулка могла сослужить нам службу, так как меня не покидала мысль, что Саргасс спрятал содержимое чемодана где-нибудь в окрестностях, и я надеялся напасть на его след.

Мои надежды были напрасны. В течение всей дороги от Виллара до Малоссены, сколько я ни заглядывал в ущелья и извилины гор, подозрительного ничего не было. Настроение мое делалось все хуже и хуже. Дольчепиано безропотно следовал за мной и только время от времени задавал больно ударявший меня по самолюбию вопрос:

– Ну что? Нашли что-нибудь?

Таким образом мы дошли до Малоссены.

– Дальше не стоит идти, – сказал я. – Мне теперь все ясно. Подождем поезда.

Мы сели на платформе и закурили сигары. Дольчепиано не нарушал моего молчания.

Вместе с поездом на перроне появились газетчики. Дольчепиано купил «Eclaireur» и «Petit Nicois» и передал мне последний. Войдя в вагон, мы сразу погрузились в чтение. Само собой разумеется, «Nicois» был полон описаниями ужасного преступления. Перечислялись уже известные мне подробности и, к моему большому удовольствию, решительно опровергалось предположение самоубийства. Затем описывалось прибытие тела в Ниццу и тяжелая сцена удостоверения личности убитого семьей. Эту тяжелую обязанность взяла на себя Софи Перанди, с которой сделалась истерика при виде изуродованных останков ее опекуна. После этого тело господина Монпарно было уложено в гроб и перевезено на квартиру.

Из этого сообщения я понял, что Софи, видимо, примирилась с госпожой Монпарно, которая, вероятно, сменила гнев на милость, не столько тронутая преданностью и кротостью молодой девушки, сколько прельщенная ее обещанием поделиться с ней будущим богатством.

Я был этому очень рад, так как мне не хотелось, чтобы моя будущая жена была в ссоре со своей единственной родственницей, которая, хотя бы до некоторой степени, могла служить ей вполне корректной охраной.

Успокоенный на этот счет, я стал читать дальнейший ход следствия, который, я не мог этого не заметить, велся по тому же следу, на который напал и я, проследив час за часом времяпрепровождение господина Монпарно. О похищении содержимого красного чемодана упоминалось только вскользь. Мало того, никому не пришло в голову задать вопрос, кто отвозил чемодан на станцию, благодаря чему, к великому моему удовольствию, имя Саргасса не было даже упомянуто.